– Да хоть сейчас в бой. – Я лезу под матрас и достаю свой «ТТ», с которым я вышел из офиса Особой службы.
– Выпороть бы тебя, Лешка, за самодеятельность! – Иванов решительно забирает пистолет, прячет себе за пояс. – Я тебе что сказал? Сидеть тихо на базе! А ты что устроил? Знаешь сколько народу уже собралось у Кутафьей башни?!
– Да они и так собирались бы! – не очень натурально возмутился я. – Я просто направил все в правильное русло.
– Какое русло правильное, – вздохнул Измайлов, снимая очки, – еще не известно. Станет ясно через пару дней. Кстати, Алексей, позвольте принести вам официальные извинения за причиненные неудобства. Вот документ, подтверждающий, что у КГБ к вам претензий больше нет.
Мне протягивают какой-то официальный бланк с печатью. Я, улыбаясь, кладу его на тумбочку.
– Большое человеческое спасибо! – ерничаю я. – Какая радость знать, что КГБ я ничего не должен.
Измайлов передает мне также рентгеновский снимок и выписку из медицинской карты. Это уже явно Андрей Николаевич постарался. Прошу передать ему большущее спасибо. Мужчины начинают прощаться. Вот так быстро? Я внимательно смотрю на Иванова. Тот едва заметно качает головой – не сейчас…
– Передавайте мой пламенный привет лейтенанту Москвину, Юрий Борисович.
– Боюсь, Алексей, я не смогу этого сделать. Сегодняшним приказом Москвин переведен на новое место службы.
– Да вы что?! А далеко ли, если не секрет?
– На Камчатку.
– Да уж… – зависаю я от таких новостей. И надо бы заслать поганца подальше, да уже некуда. Дальше только Аляска. Но заслужил лейтенант свою ссылку, тут уж ничего не попишешь – А что генерал Бобоков?
– Отстранен от службы, – скупо роняет Измайлов, потом добавляет: – Начато внутреннее расследование.
Скор на расправу Степан Денисович. Молодец, так с этими заговорщиками и надо! Один раз пожалел, не додавил гадючник, теперь пришлось возвращаться к этому. Надеюсь, что впредь таких рецидивов больше не будет. Хотя… борьба добра со злом – процесс вечный.
После ухода Измайлова с Ивановым спать не хотелось, поэтому решил внимательно просмотреть все принесенные Коганом-старшим газеты. В «Правде» лишь традиционная фотография из Свердловского зала, на которой ничего не разобрать, и небольшая передовица про пленум. Товарищ Сатюков явно осторожничает, решил отделаться общими словами и привычными штампами. О митинге студентов у стен Кремля – ни слова, как будто и нет его. Ниже дано официальное заявление правительства о состоянии здоровья тов. Хрущева. Правда, от вчерашнего числа.
Сообщается, что Первый секретарь ЦК перенес инсульт, для непонятливых добавлено – кровоизлияние в мозг – и сейчас он находится под неусыпным контролем врачей, которые делают все возможное, но прогнозы даются неутешительные. Кажется, народ заранее готовят к худшему сценарию.
Зато Аджубей сразу пошел ва-банк. «Известия» сообщают, что на пленуме в Кремле развернулась острая, конструктивная дискуссия между членами ЦК о путях дальнейшего развития страны и партийного строительства. Один перечень фамилий выступивших вчера партийцев занимает пару абзацев. Но какой-то конкретики тоже мало. Видимо, члены ЦК такого друг другу наговорили с трибуны, что даже Алексей Иванович не решился это напечатать. На фото крупным планом Косыгин, выступающий с трибуны, но по его спокойному лицу трудно что-либо понять. И лиц членов президиума за его спиной практически не видно, поди догадайся, кто там сейчас сидит.
В самом низу первой страницы небольшая статья о митинге московских студентов. Ага… оказывается, он прошел «в поддержку пленума»! Ну-ну… Есть даже две небольшие фотографии – на одной студенты с транспарантами с самыми безобидными лозунгами. На второй группа людей, оживленно беседующих со студентами, – Шолохов, Гагарин и пожилой ветеран. Все выглядит довольно безобидно… Ладно, для начала и это уже неплохо, «Известия» хотя бы митинг не замалчивают.
Сразу после тихого часа ко мне началось настоящее паломничество. Сначала пришла Ася Федоровна. Принесла мои джинсы с водолазкой, чистые и выглаженные (!). Наконец-то познакомил их с Викой, рассказал, что именно Ася Федоровна приютила меня сегодня ночью. Где – не уточнял. Женщины явно понравились друг другу, но Ася пробыла у меня совсем недолго, удостоверилась, что я в надежных руках, и, сославшись на неотложные дела, ушла. Понятно, что сейчас в офисе остро требуется ее присутствие: кто-то же должен помогать Иванову координировать работу Особой службы в такое неспокойное время. Попросил ее узнать судьбу моего багажа. Намекнул, что там вещи, интересующие Георгия Ивановича.
Следующим появился Федин. Приход Константина Александровича вызвал целый переполох в отделении. Пока он сидел у меня, в палату только ленивый не заглянул в надежде увидеть живого классика. Федин смог мне рассказать только то, что узнал от Шолохова – на пленуме настоящая свара. Стоило всем услышать об отставке Суслова, как первые секретари целый бунт подняли, требуя от президиума навести порядок в партии и Комитете – боятся, что теперь их возьмут под контроль. Хрущев ведь успел отменить запрет на прослушку, только трогать кого-то побоялся. Зато, судя по всему, у Мезенцева теперь целый вагон компромата на всех членов ЦК. А «красные директора» в ответ потребовали запретить обкомам и горкомам вмешиваться в производственные вопросы. Косыгин всех еле успокоил.
Из всего конструктива, что удалось вчера добиться на пленуме, – это единогласное голосование за предложение разделить посты Председателя Совета Министров и Первого секретаря ЦК. Косыгина дружно выдвинули на пост главы Совмина, даже воздержавшихся не было. Но в прессе сообщат об этом только завтра, вместе с рядом других решений, потому что все организационные вопросы типа выборов нового президиума, Оргбюро ЦК, секретариата и Комиссии партийного контроля было решено из-за смерти Хрущева перенести на следующий день. Так что первый день пленума прошел довольно сумбурно. На прощание Константин Александрович обещал завтра подъехать к Кремлю, чтобы поддержать ребят на митинге.
Ну а ближе к шести в палату завалились мои друзья, и небольшое помещение сразу наполнилось гомоном.
– Привет симулянтам и тунеядцам! – шутливо приветствует меня Юлька.
– Но-но, попрошу без инсинуаций! У меня история болезни есть! – так же шутливо огрызаюсь я. – Даже две! И куча рентгеновских снимков.
– Фальшивки! Судя по твоему бодрому цветущему виду, ты здоров. Значит, просто скрываешься здесь от обеспокоенной комсомольской общественности и нещадно эксплуатируешь будущую жену.
– Ишь ты как заговорила, уволю! – грожу я Юльке кулаком.
– Попробуй! Я, между прочим, теперь ответственный редактор молодежного журнала, и у меня удостоверение есть. А тебе и предъявить нечего, кроме пропуска в Радиокомитет!
Я тянусь за конвертом и достаю свое удостоверение. На это Занозе возразить уже нечего, и она шутливо поднимает руки вверх. Вот то-то же.
– Отец приходил? – догадывается Левка, принюхиваясь к знакомому запаху еды в палате.
– Ага. Принес обалденные пирожки от Миры Изольдовны, сейчас угощу вас, а то небось голодные как бобики.
– Это они-то голодные?! – ехидно усмехается Юлька. – Да эти проглоты целый день что-то жуют. Их тетки из нашей библиотеки закормили. То чай с булками, то бутербродов им принесут. Я тетушек спрашиваю: «А вы не боитесь, что вас уволят?» А они мне: «Эх, милая, мы-то свое уже отбоялись! Дальше пенсии не сошлют». Потом кто-то из девчонок сгонял на Горького и притащил несколько пакетов пирожков с повидлом. Так что голод парням не грозил!
Может, и не грозил, но пирожки они быстро расхватали. Молодые организмы постоянно требуют еды. Юлька и сама не утерпела, увидев, как парни трескают бурекасы.
– Сегодня вообще народа много было, – заглотнув пару пирожков, переходит на серьезный тон Лева, – и приключений тоже хватало.
– Точно, – смеется Димон. – Утром приходим, а вся площадь оцеплена милицией. И мы такие красивые, все в красных шарфах, впереди транспаранты «С днем рождения, Ленинский комсомол!», «ВЛКСМ – главная опора КПСС». Стоим с милицией смотрим друг на друга. А народ все прибывает и прибывает, уже из метро выйти невозможно – и все мы как один в красных шарфах! Полковник мялся-мялся, побежал на пост звонить начальству. Ну, ему, видимо, там команду и дали: пропустить, митингу не препятствовать. А для прохода в Кремль они снова живой коридор выставили.
– Но митинг отличным получился! – мечтательно вздыхает Юлька. – Сначала мы просто стояли, к нам даже несколько участников пленума подходили, расспрашивали, чего мы добиваемся. А потом ребята из клуба стихи читать начали. И твои читали, и свои, и чужие. А к обеду Евтушенко с Рождественским приехали. Тоже стихи читали, пока не стемнело. Олька Пылесос чуть от счастья не умерла, когда ее Женя с Робертом познакомил. А студенты после занятий все приезжали и приезжали со всей Москвы…
– Боюсь, завтра этой площади мало уже будет, – потирает лоб Лева. – Андрей нам говорит: завязывайте, а как ты народ остановишь? Попросили, конечно, ребят, чтобы младшие курсы их вузов на митинг не приезжали, но разве тех удержишь?
– Не остановишь! – машет рукой Димон. – Еще и несколько ветеранов к обеду подтянулись. Давайте, говорят, нам плакаты про военных преступников. Мы поближе к Кремлю встанем, чтобы нас лучше было видно, а вы здесь пока свои стихи читайте.
– А провокаторы были?
– Да, даже и не знаю за кого этих дураков считать, – чешет в затылке Кузнец, – два парня, по виду из рабочих, притащили водку, начали всем предлагать выпить за день рождения ВЛКСМ. Но у нас с порядком строго, чуть что – наши дружинники сразу просят предъявить студенческий билет, а нет его – до свидания! Так что и этих они сдали милиции, пусть сами разбираются…
За дверью раздается шум голосов, как будто все люди в отделении разом заговорили. Вика выглянула за дверь, узнать что случилось, и вскоре вернулась с растерянным лицом
– Ребята… там по радио сейчас передали – Хрущев умер.
Ну вот… Теперь уже официально.
* * *
Получив вечерний укол после ужина и отправив Вику домой отсыпаться, я долго лежу при свете настольной лампы, уставившись в потолок. Никак не могу заснуть. В голове роятся мысли. Думаю о Хрущеве, которого мне искренне жаль, о милой Нине Петровне и об их семье. Размышляю о завтрашнем, завершающем дне пленума – удастся ли Степану Денисовичу и его сторонникам продавить назначение Гагарина генсеком? Еще неплохо было бы узнать, чем сегодняшнее заседание закончилось. Да и закончилось ли оно?.. Время только около десяти вечера, члены ЦК вполне еще могут быть в Кремле. Торг – дело непростое и долгое, биться за посты партийцы будут не на жизнь, а на смерть. Возможно, всю ночь.
Эх, как же не вовремя у меня пропало Слово! Прорыв в Кремле, попытка установить контакт в машине скорой помощи, а после потери сознания снова тишина. Так надо понимать, что и в «иных» сферах решающего перевеса сил пока нет. Но ведь печать-то сорвана? Пусть я не могу пока «достучаться до небес», но к своей собственной памяти расширенный доступ у меня хотя бы должен был восстановиться?!
Захваченный жизненно важной идеей, я делаю несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться и прийти в уравновешенное состояние. Прикрываю глаза и настраиваюсь. Господи, как давно я не делал проколов в памяти!.. Когда же это было в последний раз? Наверное, еще в Японии, после конфликта с американскими пловцами. Но сейчас начать лучше с чего-то легкого, но вот что конкретно мне поискать в памяти – может стихи, которые я знал когда-то давно?.. Вот, например эти:
…Покроется небо пылинками звезд,
и выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст.
Мы – эхо, мы – эхо,
Мы – долгое эхо друг друга…
«Эхо любви» – Роберт Рождественский. Вспоминаю слова, тут же детали стихотворения. Когда написано? В 1973 году. Погружение в собственные закрома памяти прошло так легко, что я сначала даже не поверил. Но… ведь я не помнил этих стихов еще недавно? И уж тем более забыл, когда они были написаны! Рукой непроизвольно коснулся носа… крови не было. Не теряя времени, схватил карандаш, оставленный Викой, и поскорее начал записывать слова прямо на газете. Пришлось писать мелким почерком по всей кромке страницы. Еле уместил.
Я перевел дыхание и отложил исписанную газету. Приготовился еще раз проколоть память. Теперь нужно что-то посложнее попробовать. Кем, например, можно заменить Малиновского на посту министра обороны, кто сейчас его первый зам? Начальник Генштаба маршал Бирюзов, кажется? Делаю прокол… но оказывается, он погиб совсем недавно – 19 октября, пока я был на Олимпиаде в Японии. Авиакатастрофа в Югославии. Какая горькая потеря… отличный был бы министр. Так, кто еще у нас сейчас в замах у Малиновского? Снова легкий прокол – маршал Гречко. Главнокомандующий Объединенными Вооруженными силами Варшавского договора. Ага… И организатор ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году. А еще он начал призыв на срочную службу лиц с уголовным прошлым, из-за чего потом в армии расцвела пышным цветом «дедовщина». Нет уж, не надо нам таких министров… Это тот же Суслов, только в военном мундире, такой же черствый сухарь.
Что радует, и этот прокол дался мне легко и бескровно. Я даже вздохнул от облегчения. Мой доступ к глубинам собственной памяти точно восстановился. И за то спасибо. Иначе с писательской деятельностью пришлось бы завязывать, и долго потом объяснять Федину, куда пропал мой «талант». Ладно… значит, еще поборемся. Продолжу теперь завтра, а на сегодня хватит.
С этой мыслью я тушу свет и, окончательно успокоившись, закрываю глаза.
Глава 6
И думал я, пока дремал,
что зря меня забота точит:
мир так велик, а я так мал,
и мир пускай живет как хочет.
И. Губерман
Утром Москва просыпается в трауре. По радио передают биографию Хрущева, дикторы рассказывают о его достижениях на посту главы государства. «Верный сын партии и народа». Газеты тоже вышли с некрологами и портретами на полстраницы. Даже в нашей больнице в холле выставлен траурный портрет Хрущева, перед которым стоят живые цветы. Врачи Никиту Сергеевича жалеют. Новочеркасск, звезда Нассеру, ядерные ракеты на Кубе, кукуруза – не, не слышали… Все его грехи разом забыты. Вот такой у нас сердобольный народ. Теперь все только и говорят о том, какой он был простой, веселый и человечный. И конечно, люди очень переживают: что же теперь будет со страной? Все теряются в догадках, кто станет новым первым секретарем. Слухи в Москве ходят самые невероятные.
Все это мне пересказывает Вика, придя утром в больницу. А у нас в отделении в каждой палате на полную громкость работает радио – все ждут новостей и боятся пропустить сообщение об итогах пленума. Лица и у пациентов, и у медперсонала встревоженные. Я и сам в раздрае, хочется уже какой-то определенности. Асе, что ли, позвонить, может, она уже что-то знает? Но по телефону ведь о многом не спросишь.
Отвлекшись от своих мыслей, замечаю, что моя красавица снова чем-то смущена – то и дело нервно поправляет прядь, выбившуюся из-под шапочки. Наконец она решается: