Но после обеда, когда папа задремал в кресле перед выступлением королевы, а мисс Гринуэй потребовалось подняться наверх, чтобы «освежиться», я вошла в кухню. Старушка мыла посуду. Я заметила, что ее шея покрыта морщинами, как у черепахи.

— Могу я чем-то помочь? — вежливо спросила я.

Она показала мне язык.

— Это очень невоспитанно, — сказала я.

— Не глупи, малявка. Я просто пытаюсь тебя подбодрить, вот и все, — хочу рассмешить.

Я повторила фразу, которую однажды мама сказала отцу:

— Ну, немного странный способ этого добиться.

Она пожала плечами.

— Может, ты и права. — А затем протянула мне полотенце с надписью «Привет из Лайм-Реджис!» — Давай просто продолжим вместе, ладно? А теперь расскажи мне, что сейчас любит молодежь? — Ее глаза затуманились. — Когда я была в твоем возрасте, мы катались на коньках по деревенскому пруду…

После этого мне стало нравиться бывать дома у мисс Гринуэй, потому что я сидела с ее матерью, а та рассказывала всякие истории. Рядом с ее креслом всегда стояла большая банка тянучек.

— Никогда такое не ела? — ахнула она, когда я сообщила, что мама не разрешала конфеты, потому что они вредны для зубов. — Да ты, считай, и не жила, дорогуша. Давай, попробуй одну!

Они были мягкими, сладкими и утешающими. Когда одна прилипла к небу, мама мисс Гринуэй показала, как отлепить ее пальцем.



Это произошло следующим летом, когда мне было восемь с половиной. Отец вошел в мою комнату.

— Как ты посмотришь, если у тебя снова появится мама? — спросил он.

Будь я помладше, подумала бы, что нашли способ вернуть мою настоящую мать. Но теперь я знала, что это невозможно.

— Что ты имеешь в виду?

Его лицо было таким красным, словно он обгорел на солнце.

— Я предложил мисс Гринуэй выйти за меня замуж. Она будет любить тебя так же сильно, как я. Как думаешь — ты сможешь ее принять?

Я вспомнила, как соседка держала меня за руку, когда мы ходили в школу и обратно. Как она готовила вместе со мной кексы «баттерфляй» и помогала с домашним заданием. И как отец казался намного счастливее с ней рядом. Я хотела его порадовать. И кроме того, если я расстрою его, как поступила со своей матерью, он тоже может умереть.

— Да, — сказала я. — Конечно.

Отец нежно и тепло обнял меня.

— Теперь все будет хорошо, Элли.

Я поверила ему.

Дура, что тут скажешь.



Гиацинт (Hyacinthoides non-scripta)

Травники говорят, что он прогоняет ночные кошмары. Однако его луковицы чрезвычайно ядовиты. Некоторые утверждают, что носящий венок из гиацинтов вынужден говорить только правду.





Глава 4

Джо




Я следую за этим парнем, Полом. Мы проходим одну большую пустующую комнату, потом другую. Я начинаю нервничать. Здесь так холодно, хоть волков морозь. «Наше» место, говорил он. Но я здесь больше никого не вижу. Мы останавливаемся.

Здесь сидит женщина — может, чуть моложе меня — рядом с магазинной тележкой, доверху набитой одеждой и одеялами, как будто она возит с собой все свое имущество. Ее голова свесилась вперед. Она, кажется, спит, однако правую руку держит на колесе тележки, словно боится, что ее укатят. Двое мужчин устроились на корточках рядом с ней, распивая какое-то бухло. Один выглядит еще и обдолбанным. Он смотрит на меня с выражением: «Какого хрена тебе здесь надо?»

Из угла доносится лай, и я замечаю ту узкоглазую, со слипшимися в сосульки волосами женщину, которую повстречала сегодня утром.

— Ты! — рычит она. У нее татуировки — синие и красные сердца вверх по руке с переходом на шею.


— Не надо ссор, дамы, — говорит мой спаситель. — Это Джо, народ. Кто-нибудь, дайте ей поесть, ладно?

Никто не шевелится.

— Да мать вашу за ногу, проявите немного гостеприимства! — Пол выхватывает булку из руки сосульковолосой.

— Отдай! Это мое! — голосит та.

Пол разрывает булку напополам.

— Нужно делиться! И ты это знаешь.

Он протягивает мне половину булки. Я отрываю куски и запихиваю в рот.

— Нам самим не хватает, — шипит сосульковолосая.

— Где твои манеры? Надо дать леди шанс.

Давненько никто не называл меня «леди»!

Пол бросает очередной изучающий взгляд.

— С недавних пор на улицах, верно?

— Нет, но я первый раз в Бристоле.

— Фи, — слышу я аристократический голос. — Не люблю, когда люди жуют и разговаривают одновременно.

— Простите. — Я с сожалением проглатываю последний кусочек хлеба. — Я раньше ночевала в каком-то хлеву. Комитет помощи бездомным пристроил меня туда. Они обращались в городской совет в поисках нормального жилья для меня. Но не срослось.

— А что было до этого?

Я надеялась, что он не спросит. Выдаю размытую версию правды.

— Я провела в тюрьме некоторое время, — признаюсь я. — Ничего серьезного. Незаконная торговля и мелкое воровство. Но там была койка и регулярная кормежка. Непросто снова привыкнуть к свободе, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю, конечно. Это неправильно, согласны? Они должны больше помогать тем, кто выходит. Пэм может много чего сказать по этому поводу. — Он указывает на обладательницу томного голоса, которая только что отчитала меня за еду во время разговора. — Раньше она была адвокатом, пока не вляпалась. Мошенничество, не так ли?

— Отвали, Пол.

Она говорит это равнодушным тоном.

— Когда она освободилась, ей было некуда идти, подрезала барахлишко, чтобы купить дурь, и снова попалась. Сейчас на свободе — до тех пор, пока опять не сцапают. Как такое называется, Пэм?

Та издает носом фыркающий звук:

— Непрерывный спуск по спирали.

Пол заходится от восторга:

— Никогда не скажет одно слово, если может использовать два! Вот такая наша Пэм. Настоящий адвокат. Это ее способ сказать, что ты достиг дна выгребной ямы. — Он протягивает мне кусок картона в качестве матраса и несколько газет. — Вот. Засуньте несколько под джемпер и приберегите одну, чтобы ночью накрыть лицо. Сами удивитесь, как это согревает.

— Спасибо, — говорю я. Но не могу оторвать взгляда от кучи одеял в магазинной тележке.

— Даже не думайте стащить одно из них, — предупреждает Пол. — Она вам глаза выцарапает. Лучше глотните вот этого. — Он протягивает мне бутылку водки. — Сразу пожар в животе!

Вскоре я чувствую, как тепло расползается по венам.

— Передавай дальше! — требует мужчина рядом со мной. Он в поношенном костюме в тонкую полоску, как работник офиса, но кайма неподшитых брюк превратилась в бахрому.

Затем появляется женщина с целой коллекцией серебряных колец в бровях, несущая картонные коробки.

— Смотрите, что осталось в пиццерии для нас!

Все бросаются ей навстречу в безумном порыве и набивают рты. Даже женщина с тележкой просыпается и присоединяется к пиршеству.

— Делите на всех! — кричит другой мужчина, оттирая меня локтем в сторону.

Еда кончается прежде, чем я успеваю до нее добраться.

Мой рот переполнен слюной. Я почти чувствую вкус пиццы с расплавленным сыром и помидорами, сбрызнутыми маслом.

— Эй! — кричит тот же мужчина. — Эта сука закрысила лишний кусок! Смотрите, она спрятала его в кардигане!