Стоп. Какой еще халат?!

Пошатнувшись от слабости, я едва не упал и лишь в последний момент сумел упереться ладонями в землю. Грудь нещадно болела, поселившаяся в районе сердца боль по-прежнему застилала глаза, однако сквозь струящиеся по лицу ручейки я все же сумел разглядеть, что вместо когтистых лап у меня появились руки. Самые обычные человеческие руки с длинными узловатыми пальцами, морщинистой кожей, вздутыми венами и распухшими, грубо деформированными суставами, которые при попытке сжать пальцы в кулак стрельнули острой болью.

С трудом сплюнув запекшуюся на губах кровь, я выпрямился и неверяще уставился на эти самые, невесть откуда взявшиеся руки. Затем опустил взгляд ниже. Обнаружил, что сижу посреди большущей лужи в мокром, отвратительно липнущем к телу халате. Безошибочно распознал его грязно-серый цвет. Все до единой узнал старательно приделанные заплатки. С ужасом вспомнил, как терпеливо их пришивал. А затем перевел взгляд чуть дальше, где не так давно лежало тело старика Лурра и… ничего не нашел. Вообще ничего, кроме медленно расплывающегося, словно обозначенного черной линией человеческого силуэта с раскинутыми в стороны руками.

Вот, собственно, и все, что осталось от старого травника.

А что же я?

Я снова перевел взгляд на свои состарившиеся ладони. Вспомнил фразу, которую велел произнести Шэд, и глухо выругался вслух. Хриплым, скрипящим, как несмазанная телега, голосом, в котором с еще большим ужасом узнал голос мертвого старика.

Это что же получается… я — теперь он?!

Словно почувствовав мою слабость, из глубины души снова вынырнули непрошенные воспоминания, и я со стоном схватился за голову, когда они с новой силой обрушились на мой и без того измученный разум.

Далекое детство, учеба под руководством травника-отца... отрочество и юность, наполненные бесшабашным весельем… спокойная зрелость, полная осознания собственной важности… работа… дом… семья… переломы, травмы, ушибы и болезни… множество знакомых и одновременно чужих лиц, кажущихся бессмысленными на первый взгляд событий и разговоров…

Информации было так много, что у меня едва искры из глаз не посыпались от усилий хоть как-то ее сдержать, чтобы сохранить свою собственную личность от разрушения. Я почти тонул. Чужие воспоминания, перемешанные с такими же чужими, но до отвращения настоящими эмоциями, угнетали, подавляли и грозили надвое расколоть мою взвывшую от отчаяния душу. Но через какое-то время поток чужого сознания стал тише, легче и свободнее. Затем ощущение, что меня сейчас раздавит, ушло. А когда я смог отдышаться, поток чужих воспоминаний и вовсе схлынул, оставив после себя чувство непередаваемой горечи, безмерной слабости и неимоверного облегчения от мысли, что эта пытка все-таки закончилась.

— Шэ-эд, — просипел я чужим голосом, с трудом удерживая вертикальное положение. — Шэд… су-у-ука… что ты со мной сделал?!

Рядом раздались тихие шаги.

— Ты хотел быть человеком. И я дал тебе такую возможность.

— В кого ты меня превратил?! Думаешь, ЭТО — предел моих мечтаний?!

Согнувшись в новом приступе безудержного кашля, я выплюнул из себя еще один кровяной сгусток, а затем поднял на собирателя слезящиеся глаза.

Я чувствовал себя бесконечно дряхлым, тяжело больным стариком, для которого даже встать с колен было сродни настоящему подвигу. Все мое тело буквально вопило, что еще немного, и оно задохнется от немощи. Меня шатало, качало. Левый глаз почти не видел. В правом тоже поселилась какая-то муть. Звуки доносились до меня словно сквозь ватную подушку. Боль в груди, правда, поутихла. Кашель тоже унялся. Но я каждой клеточкой своего тела ощущал то самое отвратительное чувство беспомощности, которое успело коснуться меня в прошлой жизни — характерную, неистребимую, день ото дня растущую немощь, которая всегда сопровождала неизлечимую и давнюю болезнь.

Мне было хорошо знакомо это чувство. Я уже успел его изучить и снаружи, и изнутри. Сперва с матерью, потом с собой.

Шэд! Гад ты этакий! Неужели ты не мог найти для меня более подходящее тело?!

Шэд, остановившись в двух шагах, спокойно ответил:

— Тебе незачем переживать, ведь это — всего лишь начало.

— Да пошел ты… — выдохнул я, утерев окровавленные губы дрожащей ладонью. — Нахер тебя вместе с твоими экспериментами! Хватит с меня, понял?!

Со стоном поднявшись, я оперся плечом о мокрую стену и, почувствовав новый укол в груди, непроизвольно прижал к больному месту ладонь. Нащупав разрывы в халате, устало опустил голову, рассматривая кровяное пятно на одежде. Как-то не вовремя вспомнил, откуда оно взялось. Затем собрался с силами, просунул ладонь под ткань, пытаясь понять, насколько глубоки мои раны. И испытал двойственное чувство, когда оказалось, что никаких ран на коже не осталось, а вместо них под пальцами ощущались лишь два тонких шрама, которые наглядно свидетельствовали, что это все-таки не сон.

— Олег… — тихо позвал собиратель, когда я оттолкнулся от стены и побрел прочь, по-стариковски шаркая ногами. — Олег, подожди!

— Заткнись, — прошептал я, не имея ни сил, ни желания оборачиваться. — Отвали от меня, понял?!

Шэд, как ни странно, больше не полез. Донесшийся следом порыв ветра красноречиво подсказал, что сборщик душ снова исчез. Ну а я… всего через три шага мои ноги снова подогнулись, и я грохнулся мордой вниз, успев в последний момент увидеть торчащий из стены камень и испытать слабую надежду на то, что хотя бы он сумеет избавить меня от мучительной необходимости жить в этом безобразном теле.



***



В себя я пришел, если верить внутренним часам, очень нескоро. К тому времени, как я вынырнул из тяжелого забытья, солнце уже должно было выбраться из-за горизонта и обрушиться на мокрые после вчерашнего дождя улицы с удвоенной силой.

Тем не менее, когда я открыл глаза, вокруг было темно. Правда, темнота оказалась мягкой, уютной и дарила приятное чувство узнавания, какое бывает, когда после долгой разлуки встретишь старого друга.

Недовольно пожевав губами, я огляделся и испытал легкое удивление, обнаружив, что валяюсь не посреди загаженной улицы, а лежу в своем старом логове. В реальном мире. На куче загодя припасенного серебра, словно турецкий султан, которому позволительно есть, не выбираясь из роскошной постели, и спать, не выходя из-за пиршественного стола.

Улишши, кстати, тоже были здесь — вились по привычке у меня перед носом. Когда я приподнял голову, они из несолнечных «зайчиков» моментально обратились в маленьких нурров, доверчиво прильнули, потом снова забегали по полу. Наконец, выволокли откуда-то огромный шмат сочащегося кровью мяса и подпихнули поближе, словно говоря: на, ешь.

Я машинально потянулся к еде и только тут обратил внимание, что сделал это по привычке всем телом вместо того, чтобы протянуть руку и просто взять то, что хотел. Еще через пару секунд мой взгляд упал на когтистые лапы. Потом перед глазами заплясал подозрительно бодро трепещущий хвост. Затем до меня все-таки дошло, что я вернулся в свое замечательное звериное тело, и я не заорал от радости только потому, что от избытка чувств горло перехватило.

Господи… счастье-то какое! Улишшики, маленькие вы мои… хвостяра, друг, если бы ты знал, как мне тебя не хватало!

— Ур-р-г-гхр-р-р! — наконец разродился я ликующим ревом, мгновенно подхваченным гулким эхом. Завыл, зашипел, подхватываясь на ноги, и… тут же заткнулся, вовремя вспомнив, что нахожусь не так уж глубоко под землей, и кто-нибудь, проходя мимо, вполне мог услышать мои вопли.

Фух. Ура! Я — нурр, а не умирающий от неизлечимой хвори старикашка! Сумеречный мир опять вижу. Слабости не чувствую. Я снова жив, активен и полон сил. И вообще, чувствую себя замечательно.

Вот только что это было?! Сон? Галлюцинация? Может, у меня случилось помрачение сознания?


Подпрыгнув на месте, пару раз пробежавшись и с радостью обнаружив, что от омерзительной немощи не осталось и следа, я набросился на принесенное малышней угощение и в два счета его проглотил, заурчав от удовольствия. Затем подкрепился монетами. От жадности снова сожрал гораздо больше, чем требовалось. Только после этого окончательно успокоился и на радостях облизал азартно прыгающих вокруг нуррят, благодаря их за заботу.

— Ну что, пришел в себя? — несколько отрезвил меня раздавшийся из-за спины голос.

Что?! Опять?!

Я рывком повернулся, инстинктивно обнажая клыки и ощериваясь на пару с яростно взвившимся хвостом. Однако стоящий у стены и снисходительно взирающий на нас Шэд только усмехнулся. А как только мы приготовились напасть, примиряюще поднял руки, в которых, против обыкновения, не было чудаковатой трости.

— Извини. Я пришел немного прояснить ситуацию. Но если ты категорически против, можем побеседовать в другой раз.

Хвост вместо ответа выпустил наружу иголки и завибрировал, готовый при первой же возможности смачно харкнуть этому гаду в морду. Я же тем временем засомневался. Нет, вчерашний вечер еще не успел выветриться из моей памяти. Просто сейчас, когда я выспался и отдохнул, испытанное накануне бешенство слегка притупилось. И если тогда я был готов, но, к сожалению, оказался не в силах его выразить, то сегодня был в состоянии хотя бы его обсудить.

«Чего ты хочешь?» — наконец, молча осведомился я, велев хвосту чуток придержать ядовитую слюну.

Сборщик душ сокрушенно развел руками.

— Всего лишь дать разъяснения. Ты способен меня выслушать?

«Говори».

— Благодарю, — иронично поклонился брюнет, не торопясь, впрочем, отлипать от стены. — Только давай сперва прогуляемся на изнанку. Так будет удобнее.

Смерив его подозрительным взглядом, я молча перешел в сумеречный мир и замер все в той же настороженной позе, окруженный не менее настороженными улишшами. Вблизи от собирателя моя малышня снова стала собранной и серьезной. Их детские клычки выглядели уже довольно внушительно. Агрессивно приподнятые хвосты, хоть и не имели зубов, были недвусмысленно повернуты в сторону собирателя. Да и вообще, мои малыши сейчас походили на стаю одичавших псов, готовых вот-вот накинуться на опасного чужака.

Я уже привычно успокоил их мысленным импульсом и снова показал клыки, намекая, что пора бы Шэду поторопиться с объяснениями.

— Что ты помнишь о вчерашнем дне? — тут же отреагировал он.

Я тихо зашипел.

Все. Я помнил абсолютно все, включая тот самый миг, когда внезапно осознал себя в чужом теле и едва не поверил, что остаток жизни проживу исключительно в таком облике!

— Вообще-то это было твое тело, — хмыкнул на мои мысли сборщик душ. — Во второй раз провернуть такой фокус с переносом душ не удалось бы даже мне. Ты здесь прижился. Можно сказать, сроднился с нурром. И вытащить тебя из этого тела, не убив вас обоих, даже мне теперь не под силу.

Я недобро прищурился.

«Тогда что это было?»

— Помнишь, я упоминал, что нурры по природе своей пластичны? А улишши, по законам все той же природы, еще более изменчивы?

«К чему ты клонишь?»

— Когда я говорил о способностях нурров, то не упомянул одной важной детали. Они действительно обладают на редкость высокими адаптивными возможностями. К примеру, способны отращивать дополнительные конечности, органы, менять толщину и даже структуру кожного покрова, используя для этого подручные материалы… но при этом нурры ограничены пределами одной формы. То есть, что с ними ни делай, зверь останется зверем, и из простой мыши не превратится в дракона, чем ты его ни корми и как ни воздействуй.

«Раньше ты говорил другое», — недовольно рыкнул я. На что Шэд лишь улыбнулся.

— Ты просто невнимательно меня слушал. Я сказал, что не могу дать тебе новое тело. Но настоятельно посоветовал присмотреться к улишшам, для которых, как ты и сам уже заметил, вопрос смены формы стоит не так остро, как для живых существ. Скажи мне, ты сам-то понял, что вчера произошло?

Я насупился.

«Ты превратил меня в дряхлого старикашку!»

— Нет, — улыбнулся шире сборщик душ. — Ты САМ превратил себя в дряхлого старикашку. Я лишь слегка тебе в этом помог. Улавливаешь разницу?

«Нет».

— Хорошо, давай упростим. Представь, что у тебя есть зверь, способный в весьма широких пределах менять структуру своего тела. И есть ментальный паразит, умеющий приобретать любую доступную для выживания форму. Как думаешь, что будет, если их объединить, а потом в качестве хозяина подселить к получившемуся симбиозу человеческую душу?

Я как стоял, так и замер с раскрытым ртом

«Шэ-э-э-эд… не хочешь ли ты сказать?..»

Собиратель лучезарно улыбнулся.

— Уже сказал.

«Да твою ж мать! — непроизвольно вырвалось у меня вместе с бешеным рыком. — Сколько ты еще будешь надо мной издеваться?! Это что же получается, в моем теле есть еще один неучтенный жилец?!»

— А как иначе ты смог бы общаться с улишшами? И с какого, пардон, перепугу они вообще стали бы тебя слушаться?

«Ты сказал, что они могут считывать эмоции!»

— Так и есть. Только не упомянул, что они считывают не твои эмоции, а эмоции своего маленького собрата, которого я подселил в это тело. Это было необходимо для вашего выживания. И для исполнения моих планов, конечно, поскольку благодаря улишшу, ты не просто легко прижился на изнанке, но и самим фактом своего существования латаешь в ней многочисленные дыры.

«Я тебя убью, — внезапно успокоился я, а хвост щелкнул иголками и надул чешуйки, словно щеки, готовя убойную порцию слюны. — Честное слово. Вот с силами только соберусь, и сразу попытаюсь прикончить».