Время от времени он останавливался и осматривался; когда он вдруг вытянул руку, ладонью вверх, Ирса пришла в недоумение. Он что, подает знак? Нашел что-нибудь?

Андрич спустил маску на подбородок и улыбнулся Ирсе:

— Дождь кончился.

Узел в желудке немного ослаб.

Ирса взглянула на серое, стального оттенка, небо, прищурилась и на мгновение представила себе, что она где-то не здесь. Где-нибудь, где тепло. В месте простом и щедром.

Но она сейчас тут, и тут ее место.

Криминалисты начали с осмотра земли у самой ленты ограждения. Эта безрадостная работа могла занять несколько часов, а если бы нашлось что-нибудь интересное, то и дольше. Эмилия делала снимки; вспышка, словно стробоскоп, освещала людей с налобными фонариками, копошившихся в темноте.

— Вижу! — Один из криминалистов вдруг распрямился, указывая куда-то вниз.

Трещину, из которой проросла сантиметров на десять трава, и найденный предмет сфотографировали. Криминалист убрал находку в пластиковый пакет.

Даже на расстоянии было видно, что это “андроид”. Эмилия тут же понесла смартфон к машине экспертов.

Без четверти два патологоанатом добрался до трупа. Стоя под пластиковым тентом, он внимательно осмотрел тело, после чего достал маленький диктофон, поднес его ко рту и что-то неслышно проговорил. Через несколько минут он махнул рукой, разрешая другим приступить к осмотру.

Идя следом за Шварцем и двумя опытными сержантами, Ирса припоминала, чему ее учили в полицейской академии.

Искать не что-то ожидаемое, а то, что выбивается из общей картины. Вроде бы логично, но в то же время труднее всего.

Погибла неизвестная девушка.

Чья-то дочь, чья-то сестра, родная или двоюродная, лежит под пластиковым тентом совсем холодная. Объяснений пока нет.

Чей-то близкий человек, подруга, одноклассница, чья смерть — неясное предположение, она еще вне поля зрения следователей. Девушка, труп, жертва пока всего лишь повесть с бесконечным числом неизвестных объяснений.

Ирса медленно приблизилась к телу и оглядела девушку.

Лет четырнадцать-шестнадцать. Одета легко — красное платье без рукавов, словно собралась на вечеринку или, наоборот, откуда-то возвращалась. Девушка одета легко; значит, вечеринка имела место где-то поблизости.

Простенькая цепочка с крестом, который запутался в темных кудрявых волосах. Кожа бледная, но девушка явно не шведка. Вероятно, откуда-нибудь с Ближнего Востока.

Правое предплечье торчит вверх, левое плечо как будто вдавилось. Голые руки и ноги словно выкрутили из суставов.

На куклу похоже, как сказал таксист оператору “SOS Alarm”.

Глаза уставились в пустоту.

Во взгляде застыл ужас.

Рот полуоткрыт, губы посинели, под носом запеклась кровь, которую даже дождь не сумел смыть.

Ну, с первым трупом разобралась, подумала Ирса.

Ничего особенного.

И все же Ирса знала, что увиденного ей не забыть.

Шварц присел возле трупа на корточки и обернулся к Андричу.

— Как думаешь, действовала спонтанно? Самоубийство? Отправить ее к Хуртигу?

Патологоанатом покачал головой.

— Мой совет — повременим. — Он перевел взгляд на шестиэтажный дом. — Но, конечно, положение тела относительно дома не исключает прыжка или, если на то пошло, падения с одного из верхних этажей. Повреждения свидетельствуют о том же.

— Если бы она свалилась или спрыгнула, кто-нибудь бы наверняка услышал? — Шварц оглядел дом.

Когда они приехали, почти все окна были темными, но сейчас горело уже не меньше половины окон, и то в одном, то в другом появлялись силуэты людей. Полицейская мигалка манила жителей, но полицейские, натянув ленту заграждения, отправили самых любопытных — тех, что высыпали на балконы поглазеть — по квартирам.

Патологоанатом Андрич пожал плечами.

— Трудно сказать, что люди слышат и видят посреди ночи. Никто пока не приходил, чтобы что-нибудь рассказать?

— Нет, — признал Шварц. — Но с минуты на минуту прибудет подкрепление, и можно начинать опрос соседей.

Ирса подозревала, что обход соседей выпадет на ее долю, на пару с еще каким-нибудь желторотым. Она опять присмотрелась к трупу.

Что-то странное было в позе тела.


Девушку словно выставили на всеобщее обозрение, положили на спину.

В пять минут третьего прибыла вторая патрульная машина. Когда они шли назад, Шварц положил руку ей на плечо.

— Кажется, ты нервничаешь. Но вот увидишь, этот случай не хуже обычного детектива.

— В каком смысле детектива?

— Ну, все хорошие детективы начинаются тем, что кого-то убивают, а кончаются тем, что дело распутывают.

— А вдруг это плохой детектив.

Какой вопрос, такой и ответ, подумала Ирса. До машины они дошли в молчании.

— Подите сюда.

Эмилия-баскетболистка сидела на пассажирском месте в машине экспертов. На коленях у нее был ноутбук, в руке — пакет с “андроидом”.

От телефона к компьютеру прямо из пакета протянулся проводок.

— Я разблокировала телефон, — сказала Эмилия. — Вероятнее всего, он принадлежал жертве. Девушку зовут Тара, она обожает селфи. Последний раз она обменивалась эсэмэсками четыре часа назад.

— С кем? — Шварц оперся рукой на открытую дверцу. Эмилия задумалась.

— В списке контактов он значится как “Улоф”. Но номер отследить не удалось, во всяком случае с этой аппаратурой. Похоже, они договаривались встретиться где-то здесь.

— Интересно. Хорошее начало.

— И еще, — продолжила Эмилия. — Тара пишет этому Улофу… цитирую: “Знаешь Повелителя кукол?” Улоф отвечает: нет. Что это может значить? Есть соображения?

Сержант Шварц поднял брови.

— Нет. Ни малейших. Но мне кажется, я знаю человека, у которого соображения могут быть.

— Так-так… И кто это?

— Кевин Юнсон. Из уголовной полиции.





Тридцать шесть часов без сна

Танто




На вершине Тантобергет, в районе Сёдермальм, стоит установка ПВО времен Второй мировой войны, призванная защищать от врагов мосты Орстабрун и Лильехольмсбрун. Недалеко от игровых площадок, на террасах, спускающихся к воде, расположены садовые участки; из одного домика доносился грохот гранатных разрывов.

Была половина третьего ночи. Кевин Юнсон лежал на диване; на экране компьютера перед ним шла советская военная драма “Иди и смотри”.

Когда живые завидуют мертвым, думал Кевин.

Небольшой садовый участок на горе Танто являл собой в основном голые камни; пригодная для выращивания хоть чего-нибудь земля ограничивалась полоской плодородной почвы вдоль забора. Право на застройку участка — одного из ста одиннадцати на южном склоне — использовалось по полной. Четырнадцать квадратных метров занимал красный домик с белыми углами, шесть квадратных метров — открытая веранда с сарайчиком, вмещавшим уборную. Этот клочок земли принадлежал семье Кевина с семидесятых годов, а сам он жил в домике уже четыре года. Проводить здесь зиму запрещалось уставом, но соседи-садоводы не жаловались.

С тех пор как узнали, что Кевин служит в полиции.

Здесь он вырос. Здесь наблюдал, как лето, крадучись, взбирается на гору с Орставикена, здесь они с отцом сидели на веранде и смотрели, как солнце опускается за яхтенный причал.

Единственная комната вмещала стол с двумя стульями, диванчик и — вторым этажом — кровать. Бензиновый генератор питал плиту и холодильник, а солнечная батарея обеспечивала электричеством компьютер и лампочки. На стенах полки, на полках книги и диски.

Когда Кевин смотрел кино, то старался держать под рукой ручку и бумагу, готовясь записывать ошибки — просчеты в сценарии, анахронизмы. Ляпы.

Не только забавы ради, но и чтобы потренировать наблюдательность, которая так нужна ему в работе. Но на экране разворачивалась уже последняя сцена “Иди и смотри”, а бумага на столе все еще оставалась нетронутой.

Главный герой, в начале фильма — подросток, теперь выглядел стариком. Он уходил в леса, чтобы примкнуть к партизанскому отряду.

И лес проглатывал его.

Природа всегда побеждает. Человеку ее не одолеть.

Кевин уже в детстве искал и находил логические ошибки. Он развенчивал выдуманные миры других детей, указывая, что ковбои не могут ни стрелять из автомата, ни носить штаны, купленные в “Каппале”.