Все во мне мучительно напряглось. Давление на спину стало сильнее. Казалось, опусти сверху хоть перышко – и я не выдержу. Переломлюсь пополам, как сухая ветка.

Я не хочу, чтобы Рроак видел во мне предателя. Только не теперь!

Губы шевельнулись, но так и не произнесли лживое «нет». Я не могу соврать ему.

Рроак криво дернул уголком рта:

– Хотя чего еще ждать от охотницы. Интересно, как часто ты это делала? Видимо, с первого дня? Поэтому так часто рвалась уйти гулять? Все ходила и вынюхивала?

– Что? Нет, Рроак! Это просто случайность! Я спустилась и…

– И что? Воспользовалась шансом подслушать чужой разговор? Мы открылись тебе, охотница. Показали многое. Но есть вопросы, которые касаются только драконов. И тебе не стоит совать в них нос!

– Рроак, нет! Подожди!

Я кинулась к нему, попыталась схватить за руку, но он рывком стряхнул мои пальцы.

– Довольно. Иди наверх. Гррахара, закончи все, что собиралась, и проводи охотницу в мой дом. Дверь запри.

Берготт глядел на меня хмуро, будто, как и остальные, не одобряя моего поступка. Но во взгляде его вновь – как в переулке – читалось торжество.

Я же едва сдерживалась, чтобы не заплакать от обиды. Зачем он так со мной? Разговор, пусть и косвенно, касался меня. Откуда такая реакция? На что?

– Пойдем.

Гррахара схватила меня за руку и силком потащила к лестнице. Я кусала губы, глотая тугой ком, который упорно вставал в горле. Постоянно моргала и поднимала взгляд вверх, не позволяя слезам пролиться. Я охотница! Я умею держать удар!

Мы вернулись в рабочую комнату. Сев на кушетку, я повернулась полубоком и подставила лопатку под пальцы Гррахары. Кожу вновь ощутимо закололо, но на этот раз я не издала ни звука.

Несколько минут Гррахара работала в тишине. Потом не выдержала:

– Вот надо было тебе подслушивать! Вышла бы – Рроак бы не прогнал. А теперь… – она вздохнула и снова замолчала.

Я же молчать не стала. Рывком обернулась и вперилась в драконицу взглядом:

– Да я даже минуты там не простояла! Еще секунда, сама бы вышла! И не надо было бы устраивать драму на пустом месте!

– Не на пустом, – она качнула головой. – Ты не понимаешь, охотница. То, что Рроак сделал: принес тебя к нам, поручился за тебя, дал каждому понять, что вы связаны, – это доверие. Вряд ли дракон может показать открытость еще больше. Разве что пустить на спину, – сухие губы слабо дрогнули в намеке на улыбку. – Рроак принял тебя, заступился перед парящими. А ведь многие из них были против. Некоторые даже искали способ убить тебя, не нарушив принесенной Рроаком клятвы.

Тяжелая каменная броня, сковавшая сердце, дала трещину.

Рроак заступился за меня? Защитил?

– К тому же, – продолжила Гррахара, – мы говорили о Молчуне. А дети для нас почти священны. Думаю, в Рроаке взыграли инстинкты – он увидел в тебе охотницу, вынюхивающую правду о слабом детеныше. Удивительно, что ему удалось сдержаться и не напасть.

Сказанное про инстинкты я проигнорировала. Вместо этого зацепилась за другое:

– «Слабом детеныше»? Молчун сильный! Он сам выполз из-под шкафа, когда мне не хватило сил его опрокинуть, и…

– Я о другом, – Гррахара покачала головой. – Молчун уязвим. Причем сейчас – как никогда прежде. И Рроак переживает, что ему не хватит сил со всем справиться.

– Тогда позвольте мне помочь! Что бы вы ни обсуждали, я поняла главное: мы с Молчуном как-то связаны. Ему не придется справляться со всем в одиночку, если я буду рядом.

Гррахара прищурилась. Обвела взглядом мое лицо, снова посмотрела в глаза. Причем так, будто пыталась прочесть в них мои мысли.

– Зачем тебе это? – спросила она наконец. – Он ведь дракон. В будущем, вероятно, он разорвет одного из ваших. А может, и не одного.

По телу будто прострелила молния. Я дернулась, не сумев сдержаться, и инстинктивно отстранилась. Не от Гррахары – от правды.

Молчун вырастет и убьет кого-нибудь из Ордена? Того, кто, как и я, потерял семью, близких? Кто обрел новый дом и цель?

Внутренности стянуло тугим узлом. Я с шумом выдохнула и прижала напряженные пальцы к животу.

– Я не могу…

Взгляд метнулся к глазам Гррахары – с узкими, как игла, зрачками. Я смотрела в них, но видела другие – светло-серые, словно горы. Глаза Молчуна. Вспомнила, как он цеплялся за меня, как пытался вырваться из хватки Рроака, несмотря на приказ, как шумно дышал мне в шею, не желая отпускать.

– Я не могу…

В Ордене говорят, что нет преступления страшнее, чем повернуться спиной к собратьям по оружию. Что за столь подлое деяние боги проклинают: отравляют сердце, душу и кровь предателя. И даже после смерти не обретет он покоя – так и будет мучиться в вечной агонии, переживая гибель каждого, от кого отвернулся. Чувствовать их боль и заходиться в немом вопле, ибо боги лишают предателей голоса. Чтобы не было им облегчения даже в крике.

– Я не могу… – прошептала одними губами. – Не могу иначе. Я должна быть рядом с ним.


Пусть боги проклинают меня! Если когда-нибудь из-за Молчуна погибнет охотник, я приму высшую кару. Но из-за страха перед будущим я не откажусь от настоящего. Не только я нужна Молчуну, он тоже нужен мне. Не знаю почему. Однако чувствую, как все во мне тянется к этому ребенку.

Гррахара не спешила с ответом. Помолчала, будто давая шанс забрать слова назад, и вздохнула:

– Рроаку надо остыть. Потом я с ним поговорю. Кто знает, может, Первопредок не зря свел ваши с Молчуном пути? Может, благодаря тебе, он снова заговорит?

Я нахмурилась.

– Разве он не немой?

– Нет, Кинара. Он замолчал в ту осень, когда охотники убили его мать.





Глава 10




После разговора о Молчуне Гррахара закрылась. Она словно ушла в себя, перестала отвечать на вопросы, а если все же делала это, то ограничивалась двумя-тремя словами. Закончив с лопаткой и ногой, которая пострадала совсем немного, Гррахара принялась лечить мою кровь.

Я больше не пыталась завести разговор. Была ли погибшая драконица близкой подругой Гррахары, или она переживает боль утраты каждого дракона? Не знаю. Но бередить чужую душу я не стала.

Голубые глаза потускнели, морщины на лице будто стали глубже. Скорбь накрыла Гррахару, как сошедшая лавина предгорную деревню. Меня же накрыл стыд. Не только за смерть матери Молчуна – за ту радость, с которой мы отмечаем убийство каждого дракона. За праздничные костры, танцы и показательные сражения на дайгенорах. За смех, что не смолкает в такие дни.

Кто же все-таки настоящие чудовища? Драконы? Или мы? Уже не уверена, что знаю ответ на этот вопрос.

Когда Гррахара отняла ладонь от моей груди и тяжело поднялась, я подскочила следом. Обвила ее руку своей и поймала полный недоверия взгляд.

– Нога ноет, – выдала первое, что пришло в голову.

Гррахара хмыкнула. Не сомневаюсь, в мою ложь она не поверила ни на секунду. Однако и вырываться не стала.

Мы зашагали рядом. Обе держались непринужденно, словно просто идем под руку, как давние подруги. Затем я почувствовала, как Гррахара медленно, явно борясь с собой, оперлась на меня. Я поймала очередной внимательный взгляд, но не повела и бровью.

Да, Гррахара, я не вижу твоей слабости. Знаю, ты наверняка потратила много сил на помощь нам с Молчуном и сейчас держишься на ногах из чистого упрямства. Но еще я знаю, каково это – когда не желаешь показывать уязвимость. Вокруг тебя врагов нет. И даже я тебе не враг. Но если гордость не позволяет тебе быть слабой среди своих, я поддержу.

Мы миновали пустую гостиную, вышли на улицу, шагали чинно и размеренно. Разговаривать не пытались. Лишь оказавшись в доме Рроака, я нарушила молчание:

– Вы хотите запереть меня в комнате? Или я могу остаться в гостиной?

Да, Гррахара, я не заставлю тебя подниматься по лестнице, если только ты сама не решишь иначе.

Морщинки в уголках глаз собрались рыбьими хвостами, когда она улыбнулась. Ее взгляд потеплел:

– Иногда ты ведешь себя как охотница: как та, кого мы привыкли опасаться и ненавидеть. А иногда я вижу в тебе дракона. Сильного, гордого, честного. Это сбивает с толку, Кинара. Неудивительно, что и Рроаку тяжело. Ведь кроме охотницы и дракона он видит в тебе женщину с пламенем в волосах.

В первую секунду все во мне встрепенулось, но почти тут же ощетинилось иглами.

– О да, – едко протянула я, – как же забыть об этих волосах. У людей ли, у драконов – их всегда замечают вперед меня самой. Ладно, Гррахара, спасибо, что проводили. А теперь я бы хотела побыть одна.

Отпустив ее руку, я в несколько быстрых шагов пересекла гостиную и тяжело рухнула в кресло. Причем в то, которое стоит спинкой к Гррахаре. Не хочу ловить на себе очередной внимательный взгляд.

Иногда кажется, она смотрит не на меня, а куда-то вглубь. Жуткое чувство: будто кто-то может читать мои мысли. Или и того страшнее – душу.

Сзади раздался шумный вздох. Гррахара помолчала, потом что-то тихо пробубнила и вышла. Раздался щелчок замка.

Я фыркнула. Скрестила руки на груди и уставилась на черные головешки в камине.

Отцы всегда ругали мой характер. Говорили, он слишком горячий, а истинное дитя Ордена должно иметь холодный рассудок и спокойное сердце. В мою пятнадцатую зиму, когда эмоции особенно бунтовали, отцы принялись воспитывать во мне смирение. Мне надлежало пройти три испытания: выдержать двенадцать плевков, принять удар двенадцати брошенных камней, не разозлиться на двенадцать бранных слов. И последнее оказалось самым сложным.

Братья и сестры, тренировавшие меня, знали мои слабые места и били прицельно. Я могла выдержать насмешки над моей неловкостью; могла сдержаться, когда зло отчитывали за любой из прошлых проступков. Но когда начинали винить меня за смерть деревни, говорить, что проклятые волосы притянули пламя, я не выдерживала. Хватала все, что попадалось под руку, а иногда и с голыми кулаками кидалась на обидчика.

Отцы подолгу отчитывали меня за несдержанность. Напоминали, что не всегда охотники успевают уничтожить дракона вовремя. Что порой те сжигают поселения – и ответ перед жителями несем мы. Что когда это случается, вместе с проклятиями в нас летят камни. Потерявшие близких ищут виновного, на которого можно выплеснуть боль. И задача охотника – принять эту боль со смирением. Мы не только защитники, убивающие чудовищ; мы еще и громоотводы, принимающие чужую злость на себя, чтобы она не попала ни в кого другого. В этом наше призвание.

Взгляд расплывался. Мысли кружили, словно снег за окном. И, вторя ему, они успокаивались. Сомнения отступали. Впервые за прошедшие дни я смогла взглянуть на мир без страха предать заветы Ордена.

Долг каждого охотника – уничтожать чудовищ. Но правда в том, что вокруг себя я не вижу чудовищ. Я могу встать на сторону Рроака, Гррахары или Молчуна и не чувствовать себя предательницей. Наоборот: если задуманное Рроаком удастся, мы спасем жизни не только драконов, но и охотников. Никому не придется погибать в сражениях.

К моменту, когда в замке провернулся ключ, я успела привести себя в порядок, переодеться и даже разжечь огонь в камине.

Рроак вошел, огляделся. Дошагал до шкафа с аррахи, щедро плеснул себе в фужер и устроился напротив меня. Ни один из нас не спешил заговорить – мы только смотрели глаза в глаза, будто ведя немой диалог. И тем неожиданнее прозвучало: