– Ты поэтому решил открыть людям вашу тайну?

– Да. Надеюсь, для нас еще не все потеряно.

– Но почему вы не открылись раньше?

– Потому что предыдущий кахррар ненавидел ваше племя, как и все кахррары до него.

– А ты?

– Тоже ненавижу, – Рроак пожал плечами. – Но свой народ люблю больше.

Я нахмурилась. Вгляделась в его лицо, отметила следы усталости, которую Рроак старается не показывать; беспокойство за благополучие целого клана… Почему я не замечала этого раньше? Не видела за ненавистью других эмоций? И почему мы, охотники, не испытываем похожих? Любят ли нас праведные отцы? Думаю, да. Но скорбят ли они, когда мы умираем? Не уверена.

Я видела много поминальных костров, слышала много речей, пропитанных горечью утраты. Но не чувствовала за ними истинной скорби. Может, просто не замечала? Нет, дело в другом. По прошествии траура имена павших стираются из нашей жизни. Вырванные камни из защитной стены заменяют новыми, и праведное дело Ордена ведет нас дальше.

– Хватит сидеть на снегу, Кинара.

Рроак улыбнулся, обошел меня со здорового бока и аккуратно взял на руки. Я испуганно дернулась, попыталась вырваться, уверить, что легко дойду сама, но Рроак лишь усмехнулся мне в волосы.

– Я знаю, что ты сильная; не нужно мне это доказывать. Но хотя бы иногда позволь чувствовать, что я сильнее.

Я вскинула на него удивленный взгляд:

– Зачем тебе это?

– Кто знает, охотница? Может, мне просто нравится смотреть, как меняется выражение твоего лица в такие моменты.

Рроак шел легко. Так, будто я ничего не весила. И почему-то мне нравилось это: чувствовать его силу и свою… слабость?

Мысль испугала.

– А почему ты не обернулся драконом? Гррахара отнесла Молчуна в лапах.

Я старалась держаться бесстрастно. Так, будто его близость не будоражила, не рождала опасные мысли и чувства. Проклятье! Сейчас мне действительно лучше оказаться в когтях у зверя, чем на руках у Рроака.

– Надо же, – протянул он, – охотница рвется к чудовищу в лапы. А мне казалось, полет тебе не понравился.

– Я… – выдавить из себя признание оказалось неожиданно сложно. Пришлось кашлянуть, возвращая голосу твердость. – Я думала, что полечу верхом, а не в лапах. Как корова.

Рроак засмеялся. Открыто, искренне. Его руки крепче прижали меня к сильному телу.

– Прости, что тогда вспомнил их, – отсмеявшись, произнес он. – Не знал, как еще тебя успокоить.

– Но почему нельзя было пустить на спину?

– Во-первых, драконы – не ездовые животные и почти никого не допускают к себе на загривок.

– Почти?

Зеленые глаза хитро блеснули, однако Рроак не ответил. Вместо этого продолжил:

– А во-вторых, ты бы не удержалась. В тот момент ты была слишком слаба, да и усидеть меж шипами без привычки крайне сложно.

– То есть, чтобы удержаться, нужна привычка, которую не выработаешь, потому что вы никого на спину не пускаете? Очень здорово устроились!

Рроак снова рассмеялся. И я против воли залюбовалась.

Боги, до чего же у него приятный смех! И лицо меняется в такие моменты – перестает казаться хмурой маской. Так бы и смотрела… Но нельзя. Нельзя поддаваться этой слабости.

Я с силой сжала левую ладонь в кулак. Впилась ногтями в кожу, отрезвила себя болью.

Рроак почувствовал напряжение в моем теле. Посмотрел с немым вопросом, но я лишь покачала головой. А потом, поняв, что таким ответом Рроак не ограничится и попытается вызнать причины, спешно перевела тему:

– Почему ты не предупредил, что хочешь сделать нам парные рисунки?

Задрав рукав, я принялась рассматривать припухший узор. Пока Гррахара колола, толком и не вглядывалась – следила за самой драконицей. А ведь красиво получилось! Действительно крыло дракона, да еще так старательно выполненное. Будто настоящее…

– Для тебя это ничего не меняет, – Рроак тоже посмотрел на мой рисунок. – Да и для меня, если задуматься. Мы уже связаны. Просто… мм… скажем, я решил перестать это скрывать.

– Но почему?

– Потому что это защитит тебя, Кинара.


Теперь внимательный взгляд был прикован к моему лицу. Щеки нагрелись, сердце забилось быстрее.

– Теперь каждый дракон Северных Гнезд знает, что ты моя.

Глупое сердце забилось еще быстрее. Великие боги, да что же это со мной? Куда подевалось хладнокровие охотницы?

Губы защипало, как после аррахи. Я приоткрыла их, задышала глубже, будто это могло сбить волнующее чувство. Но нет. Стоило заметить, как потемнел взгляд Рроака, и странное ощущение на губах усилилось.

Я не выдержала. Зажмурилась и спрятала лицо у Рроака на груди.

Пусть недостойно охотницы показывать слабость. Пусть! Сейчас во мне не осталось сил противостоять этому дракону. Любому другому – легко! Но именно перед Рроаком я пасую. Наверное, всему виной его кровь во мне. Да, наверняка дело в этом. Или я до сих пор не успокоилась после пожара. В любом случае уверена: то, что Рроак назвал меня своей, не задело моих чувств. Ни капельки!

Стараясь отвлечься, вновь сменила тему:

– Дом ведь загорелся из-за Молчуна? Из-за его оборота?

– Да. Причем если бы он остался в теле дракона, то смог бы вырваться из пламени. Но он испугался и инстинктивно вернулся в привычный облик. Надо созвать совет парящих.

– Из-за пожара?

Рроак покачал головой:

– Между первым и вторым оборотом всегда проходит много времени: от шести до восемнадцати месяцев. Это необходимо, чтобы тело закончило перестройку. Но важно другое: после первого оборота проводится обряд наречения. Это старая и очень важная для нас традиция, Кинара. Мы не можем отступить от нее даже сейчас.

– Почему «даже»?

– Потому что никто не видел, какого цвета ящер Молчуна. Я расспрошу детей, но сомневаюсь, что будет толк. Каждый знает, как важен цвет и первый оборот. Если бы они видели, сказали бы сразу.

– А нельзя назвать, не зная цвета?

Я перестала прижиматься к груди Рроака и снова посмотрела ему в лицо.

– Цвет, точнее, его близость к пламени определит силу. А сила определяет выбор имени: достоин ли новый дракон рыка, с которым остальные будут к нему обращаться?

Я задумалась. Мысленно покатала на языке имена Рроака, Гррахары и Берготта. А ведь правда: имя Берготта глухое. «Р» почти проглатывается, а «т» звучит долго.

– У Гррахары дракон белый, а имя сильное, – заметила отстраненно.

Рроак снова усмехнулся.

– Ты когда-нибудь смотрела на зажженную свечу? – Я кивнула. – Значит, ты видела, что в центре пламя кажется почти белым. Для нас это тоже сильный цвет.

– А что бывает, если вы ошибаетесь с наречением?

Рроак посмурнел.

– Еще никогда мы не называли вслепую. Но есть поверье: если дракон будет назван именем, которого недостоин, его покарает сам Первопредок.

Сердце испуганно сжалось.

Из-за того, что Молчун испугался и слишком быстро обернулся человеком, его ждет… кара их божества?





Глава 9




Рроак принес меня в дом Гррахары. Зашел без стука, уверенно двинулся к лестнице.

– А я уж решила, не явитесь, – фыркнула драконица, встречая нас на втором этаже. – Неси ее в рабочую комнату.

Кивнув, Рроак прошел мимо первой двери и толкнул следующую.

Рабочая комната оказалась чем-то средним между спальней и кабинетом. У дальней стены ютилась узкая кушетка на одного, с потолка свисала плотная штора, которая легко могла спрятать спящего от посторонних глаз. У окна замер огромный стол с выдвижными ящиками. Над ним висела обтянутая холщовой тканью доска, истыканная иголками поверх клочков бумаги. На полке, чуть левее и выше стола, выстроились книги.

Шкаф с реечными дверцами, два сундука, обшитых железом, легкий стул и тяжелое массивное кресло, вешалка с фартуком и нарукавниками, стеллаж с разномастными баночками и пузырьками. Плетеные корзины и ящики с закрытыми крышками. Я едва успела осмотреться, как Рроак ссадил меня на кушетку. Тут же, закрывая обзор, передо мной возникла Гррахара.

– Подожди в гостиной. Я все сделаю.

– Могу подождать и тут, – отозвался Рроак, явно дразня. Только кого? Гррахару? Или меня?