Почуяв, что Филлипс будет обрывать все дальнейшие разговоры, я не стала задавать ни один из вопросов, что так и просились на язык. Если с Финли были другие и их ранило то, что его убило, я все равно узнаю, так или иначе.
Надеюсь только, что оповестят меня не крики ужаса.
Жители Масадонии понятия не имеют, сколько людей возвращаются из-за Вала про́клятыми. Их видят понемногу то тут, то там, но точной численности никто не знает. Иначе население, мало что знающее об ужасах за Валом, наверняка охватила бы паника.
Но мне и моему брату Йену это известно.
Вот почему, когда разговор за столом свернул на более заурядные темы, я усилием воли попыталась растопить лед внутри себя. Чтобы обеспечить безопасность людей внутри Вала, было отдано бесчисленное множество жизней, однако все усилия идут прахом. Не только здесь, но и по всему королевству Солис.
Смерть…
Смерть всегда найдет способ подобраться…
«Стоп», – приказала я себе, когда тревога уже едва не поглотила меня с головой. Не нужно сегодня думать обо всех этих вещах, которых мне, наверное, и знать не следовало. Нужно наслаждаться жизнью, а не лежать одиноко с открытыми глазами всю ночь, не в силах уснуть, чувствуя, что я… что я ничего не контролирую и… и понятия не имею, кто я такая. И что я такое.
Мне опять выпали неудачные карты. Я достаточно играла с Йеном, чтобы понимать: с такими не выкрутиться. Поэтому я объявила, что выхожу из игры. Гвардейцы кивнули, когда я встала, и пожелали доброго вечера.
Лавируя между столами, я взяла бокал шампанского у слуги в белых перчатках и попыталась вернуть то радостное волнение, что бурлило в моих венах, когда я спешила по улицам в начале вечера.
Осматривая помещение и держа чутье при себе, я размышляла о своем. Даже отбросив тех, кто умудряется наполнять болью воздух вокруг себя, мне не нужно прикасаться к людям, чтобы понять, страдают ли они. Нужно только посмотреть на них и сосредоточиться. Внешний вид человека не меняется, если он испытывает какую-то боль, и не меняется, когда я на нем сосредотачиваюсь. Я просто чувствую его страдание.
Физическая боль почти всегда горячая. А что до неосязаемой боли…
Она почти всегда холодная.
Из размышлений меня выдернули похабные крики и свист. На краю стола рядом с тем, который я покинула, сидела женщина в красном. Наряд из лоскутов атласа и газа едва прикрывал ее бедра. Какой-то мужчина смял в кулаке край прозрачной короткой юбки.
С вызывающей усмешкой оттолкнув его руку, она легла на спину, ее тело чувственно изогнулось. Густые светлые локоны рассыпались по забытым монетам и фишкам.
– Кто хочет сегодня выиграть меня? – произнесла она глубоким манящим голосом, скользя ладонями по талии, затянутой в корсет с рюшами. – Поверьте, мальчики, я продержусь дольше, чем любой горшочек с золотом.
– А если будет ничья? – спросил один из мужчин. Модный фасон его одежды говорил о том, что он зажиточный торговец или какой-то делец.
– Тогда ночь для меня станет гораздо более увлекательной.
Она провела рукой по животу, скользнув ниже, между своих…
У меня вспыхнули щеки, и я быстро отвернулась, сделав глоток игристого шампанского. Мой взгляд упал на ослепительно сияющую розово-золотую люстру. Должно быть, дела в «Красной жемчужине» идут хорошо и у хозяев неплохие связи. Электричество стоит дорого, его контролируют герцог с герцогиней. Интересно, многим ли посетителям доступна такая роскошь?
Под люстрой тоже шла игра в карты – и здесь тоже сидели женщины. Их замысловатые высокие прически украшала россыпь кристаллов, а одежда была куда менее смелая, чем у работниц заведения. На посетительницах были яркие лиловые и желтые платья, а также пастельные голубые и сиреневые.
Мне разрешено носить только белое – и у себя в комнате, и на людях, куда я выходила нечасто. Поэтому меня заворожило то, как различные цвета одежды сочетаются с кожей и волосами. Наверное, я чаще всего похожа на привидение, блуждающее в белом по коридорам замка Тирман.
На этих женщинах тоже были маски, закрывающие половину лица и позволяющие оставаться неузнанными. Мне стало интересно, кто они. Осмелевшие жены, которые слишком часто оставались одни? Незамужние девушки или вдовы? Служанки или городские женщины, у которых выдался свободный вечер? Были ли среди женщин в масках за столом и в толпе леди и лорды-в-ожидании? Явились ли они сюда по тем же причинам, что и я?
От скуки? Из любопытства?
От одиночества?
Если так, то между нами больше сходства, чем я думала, даже если они вторые дочери и сыновья, после тринадцати лет отданные ко двору во время ежегодного Ритуала. А я… я Пенеллаф из замка Тирман, дочь рода Бальфуров, любимица королевы.
Я Дева.
Избранная.
И меньше чем через год, в свой девятнадцатый день рождения, я вознесусь, как все леди и лорды-в-ожидании. Каждому из нас уготовано свое Вознесение, но мое будет самым значительным со времен первого Благословения богов, произошедшего после окончания войны Двух Королей.
Если их поймают, с ними ничего страшного не случится. Если поймают меня… тогда на меня обрушится недовольство герцога.
Я сжала губы. Во мне разгорался гнев, смешанный с липкими остатками отвращения и стыда.
Герцог скор на расправу и питает нездоровую тягу к наказаниям.
Но о нем я тоже не буду думать. Меня не беспокоит наказание. Иначе я бы просто вернулась в свои покои.
Оторвав взгляд от стола, я заметила улыбающихся и смеющихся женщин без масок, не прячущих свои лица. Они сидели за столами с гвардейцами и торговцами, стояли в затененных нишах и разговаривали с женщинами в масках, мужчинами и работницами «Красной жемчужины». Они не стыдились и не боялись того, что их все видят.
Кем бы они ни были, у них есть свобода, которой я сильно завидую.
Независимость, которой я искала сегодня, – ведь я в маске, и никто, кроме богов, не знает, что я здесь. А что касается богов, то я давно решила, что у них есть дела поважнее, нежели наблюдать за мной. Иначе они уже призвали бы меня к ответу за множество поступков, которые мне запрещались.
А значит, сегодня вечером я могу быть кем угодно.
Свобода пьянила гораздо сильнее, чем я представляла. Даже больше, чем незрелый мак – курильщиков.
Сегодня я не Дева. Не Пенеллаф. Я просто Поппи – это уменьшительное имя придумала мама, а теперь меня так называют только брат Йен и немногие близкие.
Для Поппи не существует строгих правил, от нее ничего не ждут, в ее будущем нет Вознесения, которое приближается быстрее, чем могу к нему подготовиться. Ни страха, ни прошлого, ни будущего. Сегодня вечером я могу пожить в свое удовольствие хотя бы пару часов, получить как можно больше впечатлений, прежде чем вернусь в столицу, к королеве.
Прежде чем меня отдадут богам.
По спине пробежали мурашки – неуверенность и немного отчаяния. Я не дала им разрастись. Бессмысленно зацикливаться на том, чего не изменить.
Кроме того, Йен вознесся два года назад и, судя по ежемесячным письмам, остался таким же, как был. Разница только в том, что он не рассказывает свои байки вслух, а пишет в письмах. В прошлом месяце он поведал о двух детях, брате и сестре, которые заплыли на дно моря Страуд и подружились с водным народом.
Я улыбнулась и подняла бокал с шампанским. Понятия не имею, как он все это сочиняет. Насколько мне известно, заплыть на дно моря Страуд невозможно и водного народа не существует.
Вскоре после Вознесения он по приказу короля и королевы женился на леди Клаудии.
Йен никогда не рассказывал о жене.
Счастлив ли он вообще в браке? Моя улыбка увяла, и я опустила взгляд на шипучее розоватое вино. Кажется, до свадьбы они были едва знакомы. Как долго нужно знать человека, с которым предстоит провести всю жизнь?
А Вознесшиеся живут очень, очень долго.
Все еще странно думать о Йене как о Вознесшемся. Он не второй сын, но из-за того, что я Дева, королева попросила богов сделать редкое исключение из естественного порядка и позволить ему вознестись. Я же избавлена от подобной участи: брака с незнакомцем, другим Вознесшимся, уверенным, что превыше всего желает красоты, потому что привлекательность божественна.
И хотя я Дева, Избранная, меня никогда не сочтут божественной. Герцог уверяет, что я некрасива.
Что я – трагедия.
Я невольно потрогала жесткое кружево маски и тут же отдернула руку.
Мужчина, в котором я признала гвардейца, поднялся из-за стола и повернулся к женщине в белой, как у меня, маске. Он протянул ей руку, что-то тихо сказав, она с улыбкой кивнула и вложила свою ладонь в его. Она встала, сиреневая юбка заструилась вокруг ее ног. Мужчина повел ее к двум единственным дверям, доступным для гостей: одна на выход, другая – в смежные помещения. Правая выходила наружу. Левая – к лестнице наверх, в более уединенные комнаты, где, по словам Бритты, всякое случается.
Гвардеец повел женщину в маске через левую дверь.
Он спросил. Она ответила да. Чем бы они ни занимались наверху, это будет по обоюдному согласию. Независимо от того, продлится это пару часов или целую жизнь.
Я долго смотрела на закрывшуюся дверь. Неужели это еще одна причина, по которой я сюда пришла? Испытать удовольствие с кем-то по своему выбору?
Я могла бы, если бы захотела. Я слышала, как беседуют между собой леди-в-ожидании, от которых не требуют оставаться нетронутыми. По их словам… для женщины есть множество способов получить удовольствие, сохранив непорочность.
Непорочность?
Я терпеть не могу это слово и его значение. Как будто девственность определяет мою божественность, мою невинность; как будто ее наличие или отсутствие каким-то образом важнее, чем сотни выборов, которые я делаю каждый день.
В глубине души мне даже интересно, что сделают боги, если я приду к ним не девой. Будут ли они рассматривать все остальные мои деяния или отвернутся от них только потому, что я больше не девственница?
Не знаю, но надеюсь, что это не так. Не потому, что я собираюсь заняться сексом сейчас, или на следующей неделе, или… вообще когда-нибудь, а потому что хочу иметь возможность делать такой выбор.
Хотя я не уверена, что мне когда-либо подвернется такая возможность. Но здесь, в «Красной жемчужине», наверняка найдутся желающие поучаствовать в том, о чем говорили леди-в-ожидании.
Сердце нервно затрепетало, и я заставила себя выпить еще шампанского. Сладкие пузырьки защекотали горло и немного смягчили внезапную сухость во рту.
По правде говоря, решение отправиться на поиски приключений было спонтанным. Обычно по ночам мне не спится почти до рассвета. А когда я засыпаю, то почти жалею об этом. Только на этой неделе я трижды просыпалась от кошмаров, и мои крики звенели в ушах. А когда кошмары являются вот так, один за другим, они очень похожи на предзнаменование. Предупреждающе кричит инстинкт, похожий на мою способность чувствовать боль.
Сделав неглубокий вдох, я оглянулась. Женщины в красном на столе уже не было: она сидела на коленях торговца, который спрашивал, что случится, если выиграют двое. Он рассматривал свои карты, но его рука была там, где раньше ее собственная. Глубоко меж ее бедер.
Ну и ну!
Прикусив губу, я бросилась прочь, пока мое лицо не запылало огнем. В соседнее помещение, частично отделенное стеной. Здесь тоже играли.
И здесь тоже нашлись гвардейцы. Некоторых я даже узнала – они из королевской гвардии, такие же солдаты, как и те, что служат на Валу, только эти защищают Вознесшихся. У Вознесшихся есть личная охрана, потому что бывали случаи, когда членов двора похищали ради выкупа. Им обычно не причиняли серьезного вреда, но были похищения и по совершенно другим, более жестоким причинам.
Я стояла возле горшка с лиственным растением, которое щеголяло крохотными красными почками, и не знала, что делать дальше. Можно присоединиться к другой карточной игре или завести беседу с кем-то из множества посетителей, бездельничающих вокруг столов, но у меня плохо получается болтать о пустяках с незнакомцами. Я наверняка ляпну какую-нибудь глупость или задам случайный вопрос не по теме. Так что это не вариант. Полагаю, пора вернуться в свои покои. Час уже поздний и…
Меня охватило странное ощущение. Начавшись как покалывание в затылке, оно с каждой секундой усиливалось.
Как будто за мной наблюдают.
Осмотревшись, я не заметила, чтобы кто-нибудь обращал на меня пристальное внимание. Но я ожидала увидеть кого-то совсем рядом – настолько мощным было ощущение слежки. Меня охватило беспокойство. Я было повернулась к выходу, и тут слева раздался негромкий, протяжный звук какого-то струнного инструмента. Мой взгляд упал на прозрачный кроваво-красный занавес, который слегка раскачивался от движений посетителей.
Я застыла, прислушиваясь к нарастающему и ослабевающему темпу, к которому вскоре присоединился тяжелый бой барабанов. Я забыла, что за мной наблюдают. Забыла о многом. Эта музыка… ничего подобного я раньше не слышала. Она становилась глубже и мощнее. Замедлялась, а потом ускорялась. Это было… чувственно. Что там служанка Бритта говорила о танцах в «Красной жемчужине»? Она понизила голос, когда речь зашла о них, а ее слушательницы выглядели шокированными.
Пробираясь вдоль стены, я приблизилась к занавесу и протянула руку, чтобы сдвинуть его…
– Не ходи туда.
Надеюсь только, что оповестят меня не крики ужаса.
Жители Масадонии понятия не имеют, сколько людей возвращаются из-за Вала про́клятыми. Их видят понемногу то тут, то там, но точной численности никто не знает. Иначе население, мало что знающее об ужасах за Валом, наверняка охватила бы паника.
Но мне и моему брату Йену это известно.
Вот почему, когда разговор за столом свернул на более заурядные темы, я усилием воли попыталась растопить лед внутри себя. Чтобы обеспечить безопасность людей внутри Вала, было отдано бесчисленное множество жизней, однако все усилия идут прахом. Не только здесь, но и по всему королевству Солис.
Смерть…
Смерть всегда найдет способ подобраться…
«Стоп», – приказала я себе, когда тревога уже едва не поглотила меня с головой. Не нужно сегодня думать обо всех этих вещах, которых мне, наверное, и знать не следовало. Нужно наслаждаться жизнью, а не лежать одиноко с открытыми глазами всю ночь, не в силах уснуть, чувствуя, что я… что я ничего не контролирую и… и понятия не имею, кто я такая. И что я такое.
Мне опять выпали неудачные карты. Я достаточно играла с Йеном, чтобы понимать: с такими не выкрутиться. Поэтому я объявила, что выхожу из игры. Гвардейцы кивнули, когда я встала, и пожелали доброго вечера.
Лавируя между столами, я взяла бокал шампанского у слуги в белых перчатках и попыталась вернуть то радостное волнение, что бурлило в моих венах, когда я спешила по улицам в начале вечера.
Осматривая помещение и держа чутье при себе, я размышляла о своем. Даже отбросив тех, кто умудряется наполнять болью воздух вокруг себя, мне не нужно прикасаться к людям, чтобы понять, страдают ли они. Нужно только посмотреть на них и сосредоточиться. Внешний вид человека не меняется, если он испытывает какую-то боль, и не меняется, когда я на нем сосредотачиваюсь. Я просто чувствую его страдание.
Физическая боль почти всегда горячая. А что до неосязаемой боли…
Она почти всегда холодная.
Из размышлений меня выдернули похабные крики и свист. На краю стола рядом с тем, который я покинула, сидела женщина в красном. Наряд из лоскутов атласа и газа едва прикрывал ее бедра. Какой-то мужчина смял в кулаке край прозрачной короткой юбки.
С вызывающей усмешкой оттолкнув его руку, она легла на спину, ее тело чувственно изогнулось. Густые светлые локоны рассыпались по забытым монетам и фишкам.
– Кто хочет сегодня выиграть меня? – произнесла она глубоким манящим голосом, скользя ладонями по талии, затянутой в корсет с рюшами. – Поверьте, мальчики, я продержусь дольше, чем любой горшочек с золотом.
– А если будет ничья? – спросил один из мужчин. Модный фасон его одежды говорил о том, что он зажиточный торговец или какой-то делец.
– Тогда ночь для меня станет гораздо более увлекательной.
Она провела рукой по животу, скользнув ниже, между своих…
У меня вспыхнули щеки, и я быстро отвернулась, сделав глоток игристого шампанского. Мой взгляд упал на ослепительно сияющую розово-золотую люстру. Должно быть, дела в «Красной жемчужине» идут хорошо и у хозяев неплохие связи. Электричество стоит дорого, его контролируют герцог с герцогиней. Интересно, многим ли посетителям доступна такая роскошь?
Под люстрой тоже шла игра в карты – и здесь тоже сидели женщины. Их замысловатые высокие прически украшала россыпь кристаллов, а одежда была куда менее смелая, чем у работниц заведения. На посетительницах были яркие лиловые и желтые платья, а также пастельные голубые и сиреневые.
Мне разрешено носить только белое – и у себя в комнате, и на людях, куда я выходила нечасто. Поэтому меня заворожило то, как различные цвета одежды сочетаются с кожей и волосами. Наверное, я чаще всего похожа на привидение, блуждающее в белом по коридорам замка Тирман.
На этих женщинах тоже были маски, закрывающие половину лица и позволяющие оставаться неузнанными. Мне стало интересно, кто они. Осмелевшие жены, которые слишком часто оставались одни? Незамужние девушки или вдовы? Служанки или городские женщины, у которых выдался свободный вечер? Были ли среди женщин в масках за столом и в толпе леди и лорды-в-ожидании? Явились ли они сюда по тем же причинам, что и я?
От скуки? Из любопытства?
От одиночества?
Если так, то между нами больше сходства, чем я думала, даже если они вторые дочери и сыновья, после тринадцати лет отданные ко двору во время ежегодного Ритуала. А я… я Пенеллаф из замка Тирман, дочь рода Бальфуров, любимица королевы.
Я Дева.
Избранная.
И меньше чем через год, в свой девятнадцатый день рождения, я вознесусь, как все леди и лорды-в-ожидании. Каждому из нас уготовано свое Вознесение, но мое будет самым значительным со времен первого Благословения богов, произошедшего после окончания войны Двух Королей.
Если их поймают, с ними ничего страшного не случится. Если поймают меня… тогда на меня обрушится недовольство герцога.
Я сжала губы. Во мне разгорался гнев, смешанный с липкими остатками отвращения и стыда.
Герцог скор на расправу и питает нездоровую тягу к наказаниям.
Но о нем я тоже не буду думать. Меня не беспокоит наказание. Иначе я бы просто вернулась в свои покои.
Оторвав взгляд от стола, я заметила улыбающихся и смеющихся женщин без масок, не прячущих свои лица. Они сидели за столами с гвардейцами и торговцами, стояли в затененных нишах и разговаривали с женщинами в масках, мужчинами и работницами «Красной жемчужины». Они не стыдились и не боялись того, что их все видят.
Кем бы они ни были, у них есть свобода, которой я сильно завидую.
Независимость, которой я искала сегодня, – ведь я в маске, и никто, кроме богов, не знает, что я здесь. А что касается богов, то я давно решила, что у них есть дела поважнее, нежели наблюдать за мной. Иначе они уже призвали бы меня к ответу за множество поступков, которые мне запрещались.
А значит, сегодня вечером я могу быть кем угодно.
Свобода пьянила гораздо сильнее, чем я представляла. Даже больше, чем незрелый мак – курильщиков.
Сегодня я не Дева. Не Пенеллаф. Я просто Поппи – это уменьшительное имя придумала мама, а теперь меня так называют только брат Йен и немногие близкие.
Для Поппи не существует строгих правил, от нее ничего не ждут, в ее будущем нет Вознесения, которое приближается быстрее, чем могу к нему подготовиться. Ни страха, ни прошлого, ни будущего. Сегодня вечером я могу пожить в свое удовольствие хотя бы пару часов, получить как можно больше впечатлений, прежде чем вернусь в столицу, к королеве.
Прежде чем меня отдадут богам.
По спине пробежали мурашки – неуверенность и немного отчаяния. Я не дала им разрастись. Бессмысленно зацикливаться на том, чего не изменить.
Кроме того, Йен вознесся два года назад и, судя по ежемесячным письмам, остался таким же, как был. Разница только в том, что он не рассказывает свои байки вслух, а пишет в письмах. В прошлом месяце он поведал о двух детях, брате и сестре, которые заплыли на дно моря Страуд и подружились с водным народом.
Я улыбнулась и подняла бокал с шампанским. Понятия не имею, как он все это сочиняет. Насколько мне известно, заплыть на дно моря Страуд невозможно и водного народа не существует.
Вскоре после Вознесения он по приказу короля и королевы женился на леди Клаудии.
Йен никогда не рассказывал о жене.
Счастлив ли он вообще в браке? Моя улыбка увяла, и я опустила взгляд на шипучее розоватое вино. Кажется, до свадьбы они были едва знакомы. Как долго нужно знать человека, с которым предстоит провести всю жизнь?
А Вознесшиеся живут очень, очень долго.
Все еще странно думать о Йене как о Вознесшемся. Он не второй сын, но из-за того, что я Дева, королева попросила богов сделать редкое исключение из естественного порядка и позволить ему вознестись. Я же избавлена от подобной участи: брака с незнакомцем, другим Вознесшимся, уверенным, что превыше всего желает красоты, потому что привлекательность божественна.
И хотя я Дева, Избранная, меня никогда не сочтут божественной. Герцог уверяет, что я некрасива.
Что я – трагедия.
Я невольно потрогала жесткое кружево маски и тут же отдернула руку.
Мужчина, в котором я признала гвардейца, поднялся из-за стола и повернулся к женщине в белой, как у меня, маске. Он протянул ей руку, что-то тихо сказав, она с улыбкой кивнула и вложила свою ладонь в его. Она встала, сиреневая юбка заструилась вокруг ее ног. Мужчина повел ее к двум единственным дверям, доступным для гостей: одна на выход, другая – в смежные помещения. Правая выходила наружу. Левая – к лестнице наверх, в более уединенные комнаты, где, по словам Бритты, всякое случается.
Гвардеец повел женщину в маске через левую дверь.
Он спросил. Она ответила да. Чем бы они ни занимались наверху, это будет по обоюдному согласию. Независимо от того, продлится это пару часов или целую жизнь.
Я долго смотрела на закрывшуюся дверь. Неужели это еще одна причина, по которой я сюда пришла? Испытать удовольствие с кем-то по своему выбору?
Я могла бы, если бы захотела. Я слышала, как беседуют между собой леди-в-ожидании, от которых не требуют оставаться нетронутыми. По их словам… для женщины есть множество способов получить удовольствие, сохранив непорочность.
Непорочность?
Я терпеть не могу это слово и его значение. Как будто девственность определяет мою божественность, мою невинность; как будто ее наличие или отсутствие каким-то образом важнее, чем сотни выборов, которые я делаю каждый день.
В глубине души мне даже интересно, что сделают боги, если я приду к ним не девой. Будут ли они рассматривать все остальные мои деяния или отвернутся от них только потому, что я больше не девственница?
Не знаю, но надеюсь, что это не так. Не потому, что я собираюсь заняться сексом сейчас, или на следующей неделе, или… вообще когда-нибудь, а потому что хочу иметь возможность делать такой выбор.
Хотя я не уверена, что мне когда-либо подвернется такая возможность. Но здесь, в «Красной жемчужине», наверняка найдутся желающие поучаствовать в том, о чем говорили леди-в-ожидании.
Сердце нервно затрепетало, и я заставила себя выпить еще шампанского. Сладкие пузырьки защекотали горло и немного смягчили внезапную сухость во рту.
По правде говоря, решение отправиться на поиски приключений было спонтанным. Обычно по ночам мне не спится почти до рассвета. А когда я засыпаю, то почти жалею об этом. Только на этой неделе я трижды просыпалась от кошмаров, и мои крики звенели в ушах. А когда кошмары являются вот так, один за другим, они очень похожи на предзнаменование. Предупреждающе кричит инстинкт, похожий на мою способность чувствовать боль.
Сделав неглубокий вдох, я оглянулась. Женщины в красном на столе уже не было: она сидела на коленях торговца, который спрашивал, что случится, если выиграют двое. Он рассматривал свои карты, но его рука была там, где раньше ее собственная. Глубоко меж ее бедер.
Ну и ну!
Прикусив губу, я бросилась прочь, пока мое лицо не запылало огнем. В соседнее помещение, частично отделенное стеной. Здесь тоже играли.
И здесь тоже нашлись гвардейцы. Некоторых я даже узнала – они из королевской гвардии, такие же солдаты, как и те, что служат на Валу, только эти защищают Вознесшихся. У Вознесшихся есть личная охрана, потому что бывали случаи, когда членов двора похищали ради выкупа. Им обычно не причиняли серьезного вреда, но были похищения и по совершенно другим, более жестоким причинам.
Я стояла возле горшка с лиственным растением, которое щеголяло крохотными красными почками, и не знала, что делать дальше. Можно присоединиться к другой карточной игре или завести беседу с кем-то из множества посетителей, бездельничающих вокруг столов, но у меня плохо получается болтать о пустяках с незнакомцами. Я наверняка ляпну какую-нибудь глупость или задам случайный вопрос не по теме. Так что это не вариант. Полагаю, пора вернуться в свои покои. Час уже поздний и…
Меня охватило странное ощущение. Начавшись как покалывание в затылке, оно с каждой секундой усиливалось.
Как будто за мной наблюдают.
Осмотревшись, я не заметила, чтобы кто-нибудь обращал на меня пристальное внимание. Но я ожидала увидеть кого-то совсем рядом – настолько мощным было ощущение слежки. Меня охватило беспокойство. Я было повернулась к выходу, и тут слева раздался негромкий, протяжный звук какого-то струнного инструмента. Мой взгляд упал на прозрачный кроваво-красный занавес, который слегка раскачивался от движений посетителей.
Я застыла, прислушиваясь к нарастающему и ослабевающему темпу, к которому вскоре присоединился тяжелый бой барабанов. Я забыла, что за мной наблюдают. Забыла о многом. Эта музыка… ничего подобного я раньше не слышала. Она становилась глубже и мощнее. Замедлялась, а потом ускорялась. Это было… чувственно. Что там служанка Бритта говорила о танцах в «Красной жемчужине»? Она понизила голос, когда речь зашла о них, а ее слушательницы выглядели шокированными.
Пробираясь вдоль стены, я приблизилась к занавесу и протянула руку, чтобы сдвинуть его…
– Не ходи туда.