Причину такой жестокости Шидай узнал только через год, когда, обезумев от потери, явился ночью к Юаре. Воспоминание заставило мужчину гадливо поморщиться. Лучше бы он никогда не знал! Пальцы опять впились в плетень, как когда-то в горло Юары, но разжались. Несмотря на всю свою ненависть, он так и не смог убить её. Слишком уж её лицо было похоже на лицо Ияшии.
После отказа Ерона Шидай бросился на штурм в одиночку. У него не было времени искать помощников. На тот момент дом был в руках врага уже сутки. Наверное, Шидай бы и умер тогда, во время отчаянного одиночного штурма, но подоспели друзья Вотых. Весть о нападении дошла до Хеша, и он, понимая, что сам не успеет, отправил посланника семье Игразый, которая и присоединилась к Шидаю в последний момент.
Они победили, но…
Шидай искал жену и дочь среди тел два дня, а когда нашёл – с трудом узнал.
Его молодая жена, не прожившая на свете и ста лет, и двухлетняя дочь. Ияшия и Дашия, которых он не смог защитить.
Его вина неоспорима.
Дверь скрипнула, и Ранхаш встал на пороге, выискивая взглядом запропастившегося лекаря.
– Шидай, – увидел он сгорбившуюся фигуру у темнеющего плетня.
Тот вздрогнул, но не повернулся. Ранхаш ощутил, что что-то неладно. Неприятное липкое подозрение, что с Шидаем происходит нечто плохое, часто посещало Ранхаша в детстве, когда он после длительной болезни открывал глаза и сталкивался с пустым взглядом лекаря.
– Отец, – опять позвал Ранхаш.
В этот раз его услышали. Шидай выпрямился, тряхнул головой, сбрасывая нападавший снег, и развернулся.
– Просвежиться вышел, – неубедительно улыбнулся оборотень и медленно направился к двери.
Добравшись до порога, лекарь неожиданно обнял харена и, уткнувшись ему в плечо, тяжело вздохнул. Ранхаш напрягся и тихо спросил:
– Кошмары?
– Они самые, – криво улыбнулся Шидай. – Самые горькие и самые сладкие… Как странно порой бывает. Шестьсот лет проживёшь счастливо, а потом за два дня переживёшь такой ужас, что все прежние счастливые годы будто бы исчезнут и ты будешь считать, что вся твоя жизнь – горькая отрава. Две ужасные потери, и шести веков счастья словно и не было.
Он поднял голову и, улыбнувшись куда искреннее, погладил напряжённого Ранхаша по щекам.
– Но потом появляется в твоей жизни что-то достойное, и ты вспоминаешь, что, оказывается, и раньше мог радоваться. Вот только исчезни это кое-что достойное, и всё опять померкнет.
В груди у Ранхаша заныло. Он не любил, когда на Шидая нападали кошмары прошлого. Запрещал напоминать, сам никогда не затрагивал эту тему. Так как не знал, чем помочь.
Приобняв отца, харен неловко погладил его по спине и потянул внутрь.
– Зайди, холодно.
Пока Шидай снаружи предавался воспоминаниям, молодежь успела поесть, и на столе стояла только его чашка. Аппетита не было, наоборот, при взгляде на дымящуюся картошку затошнило, и лекарь знаком попросил Ирривана убрать еду. Тот молча притянул чашку и спокойно начал убирать еду в себя. У единственного крылатого Вотого аппетит всегда был отменным.
– Так, всем спать, – распорядился Шидай и первым вытянулся на разложенных на полу одеялах.
Рядом, в каком-то локте от него, лёг всё ещё обеспокоенный Ранхаш. Майяри сразу отметила странное настроение господина Шидая и заволновалась, думая, что это из-за неё. Но с расспросами, конечно же, не полезла. Ещё немного помявшись, девушка переступила через харена и заняла своё место рядом с ним, продолжая посматривать на господина Шидая. Тот повернул голову, смерил её взглядом, расплылся в ехиднейшей улыбке и прошептал:
– Вообще-то твоё одеяло я постелил по другую сторону от себя. Но если тебе нравится спать здесь…
Рот девчонки ошеломлённо распахнулся, и оборотень успел заметить мелькнувшую в глазах сына пылинку-искринку испуга, и в следующий миг его правая рука и бедро легли на девушку, схлопываясь, как зубья капкана. Лицо Майяри исказилось от искренней досады, и Шидай расхохотался. Ох уж эти дети!
И перед глазами появился другой ребёнок – слабенький капризный мальчик с серым пухом на голове. Шидай с широкой улыбкой посмотрел на Ранхаша, всё сильнее прижимающего Майяри к себе, и ощутил, что на сердце стало немного легче. Вот же вымахал сынуля!
Глава 21. Жуткий тёмный
– Здоров будь, – хозяин таверны, высокий крепкий мужик с наголо бритой головой и вислыми усами, встретил тёмного напряжённым взглядом.
Тот едва заметно кивнул – ну уж край капюшона точно качнулся – и положил на стойку одну монетку. Медную. Сплошь истёртую с одной стороны. Хозяин едва взглянул на неё. Этого визитёра он помнил и так, но хаги всегда серьёзно относился ко всем условностям и правилам. И тем не менее, несмотря на его похвальное почтение к «традициям» заведения, каждый его приход заставлял хозяина ждать какого-нибудь паскудства, хотя пьяных дебошей тёмный никогда не устраивал. Но всё ж… Если тому вздумается побуянить, то табуретом его не уложишь.
Оборотень качнул подбородком, указывая в дальний угол зала. Там, скрытые спинами других шумных посетителей, молчаливо резались в карты двое мужчин. Тёмного они заметили сразу, как тот вошёл, но виду не подали. А вот остальные гуляки вмиг умолкли и проводили незнакомца оценивающими взглядами. Впрочем, так же быстро они потеряли к гостю интерес: один из вышибал погрозил им кулаком, а второй красноречиво провёл по шее ножом.
Монетку тёмный подтянул пальцем и, спрятав в кулаке, направился к дальнему столу. Играющие оборотни молча подвинулись, освобождая ему место, и хаги присел. На стол брякнулась стопка засаленных карт, и один из мужчин, уже знакомый Ёрделу высокий гибкий брюнет с бородой (в этот раз она росла ровнее), начал сдавать на троих. Шлёпающиеся на столешницу цветные куски бумаги затронули в памяти тёмного одно из тех мутных воспоминаний, которые порой ворочались, но так и не просыпались. Мужчина с уже привычным спокойствием отпустил его, зная, что иначе оно будет зудеть и не давать покоя.
– У меня малая, – буркнул второй мужчина, кряжистый оборотень с рыжими кудлатыми волосами, красным носом и пышной, по всей видимости своей бородой, и швырнул на стол затёртый «орешник» – меньшую карту в колоде. – Что ставишь?
Мужчины посмотрели на тёмного. Тот неспешно поднял карты, с лёгким, скрытым от собеседников интересом осмотрел блеклые картинки и выложил на стол холщовый грязный кошель. Играть он не умел. Да и не требовалось. У «Рьяного Игга» пили, ели, играли и дрались большей частью для вида. Важные беседы не вели: ушей много, – но о встречах уговаривались, мены устраивали да работу искали. Или работников. Сам Ёрдел влился сюда по случайности. Более семи лет назад без цели проходил через Жаанидый да и зашёл поесть. А расплатился деньгами, что вытащил у бандита, на беду свою решившего прощупать тёмного. И среди них оказалась та самая истёртая монетка, служившая своего рода рекомендацией. «Рекомендуемого» проверили на месте, и почти сразу же, прямо посреди разгромленной таверны, нашёлся и первый заказчик.
Не то чтобы Ёрделу нравилась такая жизнь, но в ней был какой-то смысл. Беспорядок и путаница ему уже надоели, а закон… Он слышал про него, но плохо понимал, что это такое.
– Это что? – брюнет пальцем приподнял край кошеля и нахмурился. Глаза же рыжего, наоборот, возбуждённо блеснули. – Мы не на это договаривались.
– На это, – Ёрдел бросил стопку карт вперёд, словно сдаваясь. – Артефакт. Всё в нём.
Брюнет уже по-новому взглянул на «ставку» и нахмурился.
– И как нам из него вытягивать?
– На нём всё есть, – коротко ответил тёмный.
Раскрывать кошель сильнее и проверять, что там на камне есть, оборотень не рискнул. Ну да боги с ним! С артефактом господин сладит. А если и обманул тёмный, то не больно и нужно. Камень же заместо залога пойдёт. Важнее и радостнее другое.
– А недурно ты прищемил хвост Бодыю, – по лицу брюнета скользнула кривая ухмылка. – Вон как зашебуршился, говнюк. Даже, ходят слухи, вольных поднял.
Господину суета эта не очень нравилась, но он после неудачи во дворце мало чему радовался. Больше досадовал, что Бодый-то укушен, а тёмный где-то бродит. Ну да побродит, побродит и перестанет. Брюнет опустил хитро блеснувший взгляд и засобирался.
– Пора уж нам. Не хворай, друг. Может, ещё и сработаемся.
Ёрдел не стал говорить, что сработаться им уже не суждено. Законы он не жалел, но вот сестра… Сестру он трогать не хотел.
Его собеседники натянули шапки на головы и, поднявшись, направились на выход. У самого порога брюнет слегка замешкался и обменялся короткими взглядами с крупным оборотнем, сидевшем в шумной компании. От хозяина не укрылись эти гляделки, но пресекать проблему на корню он не стал. Только нахмурился сильнее и косо посмотрел на закопчённую фигурку духа-покровителя и в кои-то веки обтёр тряпицей.
Тёмный тоже засиживаться не стал. Закончив рассматривать карты, Ёрдел поднялся и направился к стойке. Выпивающая компания разразилась оглушительным смехом, щуплый, совсем упившийся мужичок полез на стол, горланя:
– А она, она как въярит ему копытом по колокольцам! И он, богами клянусь, вытянул такое, что еларийские тонкоголосые певчие обзавидовались бы!
Опять грянул хохот, от которого аж стены затряслись. Ёрдел отступил, пропуская запутавшуюся в ногах пьянь, и шагнул вперёд. Крупный оборотень, до этого до слёз смеявшийся над уморительной и в то же время горестной для любого мужика историей, неожиданно проворно выхватил из-за пояса нож и с размаху всадил его в спину тёмного.
Точнее попытался. Лезвие прошло через плащ и рубашку и с тонким «бзинь» ударилось обо что-то твёрдое. Хозяин досадливо поморщился, уже зная, что будет, и в следующее мгновение раздались ужасающий хруст и вопли отшатывающейся от стола компании. Нападавший выпучил глаза и хрипло, исторгая кровь, застонал. Концы трёх досок, ранее составлявших столешницу, влажно темнели прямо в его груди. Ёрдел даже не обернулся. Только повёл плечом и продолжил свой путь, а истекающий кровью оборотень грохнулся на то место, где тёмный недавно стоял.
Повисла оглушительная тишина, в которой шаги хаги звучали подобно раскатам грома, а тихий звон выложенных одна за другой пяти медных монет – как вставляемые в ложе арбалетные болты. Хозяин смерил взглядом оплату – за уборку – и кивнул вышибалам. Тёмный чтил порядки.
– Что-то ещё?
Наверное, впервые на памяти хозяина тёмный замешкался. Растерянно почесав подбородок, Ёрдел отодвинул на затылок капюшон, заставив оборотня вздрогнуть (внешность всё же у хаги была своеобразной), и неуверенно прохрипел:
– Молоко… есть?
– Ну… вроде было, – теперь растерялся хозяин. Его посетители предпочитали что-нибудь покрепче и ядрёней. – Если всё на кашу не пустили. Эй, Лашка!
Из-за кухонной двери выглянул шустрый веснушчатый парень.
– Молоко осталось?
– Какое молоко? – изумился тот.
– Коровье, олух!
– А… ну есть.
– Тащи. Только в закрытой таре. Мож, ещё что?
– На закуску, – гоготнул один из вышибал, на правах давнего знакомства и отсутствия мозгов порой позволяющий себе подшучивать над тёмным.
– Хлеб, – уже решительнее прохрипел Ёрдел.
– Мясцо? – подсказал хозяин.
– А дети его едят? – тёмный воззрился на оборотня с таким искренним интересом, что тот даже смутился.
– А сколько детю?
– Десять? Пятнадцать? – опять впал в сомнения хаги.
– Пятнадцать? – брови хозяина насмешливо приподнялись. – Ну такое дитё всё сожрёт. Лашка, тащи свиной рулет. Да куда ты весь волочёшь, бестолочь?!
Дверь пришлось закрывать коленом. Можно было и силами, но Ёрдел порой забывал о своих возможностях, если мысли заняты чем-то другим. В доме властвовали темнота и тишина. Не шуршали даже мыши, только вкрадчиво поскрипывали половицы в дальней комнате, из-под двери которой лился тусклый свет. Подойдя ближе, Ёрдел приоткрыл створку – сторожевая печать бдительно сверкнула – и в щёлку посмотрел на свернувшуюся на шкуре перед горящим очагом девочку. Можно ли зайти?
Просто птица всегда ярилась, стоило ему показаться ей на глаза. Снисходительность она проявляла, только если тёмный приходил с едой. Мышей она оценила не с первого раза и даже перепугалась, когда выпущенные из ладоней полёвки с писком разбежались по полу. Ёрдел с запозданием сообразил, что вряд ли девочке приходилось охотиться самой, и следующее подношение уже не разбегалось. И всё же птица добрую четверть часа кружила рядом со странной едой, пока наконец в ней не проснулись инстинкты и она не соизволила отобедать. Новая еда ей так понравилась, что у Ёрдела появилась возможность провести рядом с ней несколько спокойных минут. Если он, конечно, приходил не с пустыми руками. Последний раз, правда, мужчина рискнул вызвать её гнев и даже подставил под клюв руку. С цоканьем ударившись об окаменевшую кожу, птица пришла в ещё большее бешенство и опять бросилась в атаку. И она увенчалась бо̀льшим успехом. Рассадив живую плоть на локте до крови, птица вошла в ещё больший раж, и Ёрделу пришлось уйти. Только вот от её разъярённых криков скрыться не удалось…
Но сейчас он пришёл не с пустыми руками. Решительно толкнув дверь плечом, тёмный переступил порог и запалил светляк. Девчонка тут же села и, щурясь от яркого света, отползла в дальний угол, испуганно сверкая глазами. Ёрдел молча прошёл к столу, сгрузил на него свою ношу и начал разворачивать свёртки. Комнату почти мгновенно наполнили запахи свежего хлеба и сочного жареного мяса. Лоэзия невольно сглотнула набежавшую слюну и зажмурилась от некстати всколыхнувшегося воспоминания скользящего по горлу мышиного хвостика.
– Ешь, – едва слышно прохрипел её жуткий похититель. И, помедлив, добавил: – Тебе надо расти.
Страх девочки не укрылся от Ёрдела, и мужчина отошёл к двери и замер. Лоэзия нерешительно посмотрела сперва на него, потом на стол и осторожно приподнялась. В себя она пришла только этим утром, и восторженные воспоминания, доставшиеся ей от зверя, привели её в такой ужас, что сам тёмный уже не казался таким страшным. Да и от каждой эмоции рано или поздно устаёшь. И от страха тоже. Сглотнув слюну, девушка подошла к столу и закусила губу. Дома бы она наверняка отказалась от лоснящегося жиром мяса, но сейчас (по горлу опять скользнули мышиные хвостики) оно выглядело как пища богов. Только… Лоэзия осмотрела стол и беспомощно уставилась на хаги.
– А… ну, можно мне нож?
После отказа Ерона Шидай бросился на штурм в одиночку. У него не было времени искать помощников. На тот момент дом был в руках врага уже сутки. Наверное, Шидай бы и умер тогда, во время отчаянного одиночного штурма, но подоспели друзья Вотых. Весть о нападении дошла до Хеша, и он, понимая, что сам не успеет, отправил посланника семье Игразый, которая и присоединилась к Шидаю в последний момент.
Они победили, но…
Шидай искал жену и дочь среди тел два дня, а когда нашёл – с трудом узнал.
Его молодая жена, не прожившая на свете и ста лет, и двухлетняя дочь. Ияшия и Дашия, которых он не смог защитить.
Его вина неоспорима.
Дверь скрипнула, и Ранхаш встал на пороге, выискивая взглядом запропастившегося лекаря.
– Шидай, – увидел он сгорбившуюся фигуру у темнеющего плетня.
Тот вздрогнул, но не повернулся. Ранхаш ощутил, что что-то неладно. Неприятное липкое подозрение, что с Шидаем происходит нечто плохое, часто посещало Ранхаша в детстве, когда он после длительной болезни открывал глаза и сталкивался с пустым взглядом лекаря.
– Отец, – опять позвал Ранхаш.
В этот раз его услышали. Шидай выпрямился, тряхнул головой, сбрасывая нападавший снег, и развернулся.
– Просвежиться вышел, – неубедительно улыбнулся оборотень и медленно направился к двери.
Добравшись до порога, лекарь неожиданно обнял харена и, уткнувшись ему в плечо, тяжело вздохнул. Ранхаш напрягся и тихо спросил:
– Кошмары?
– Они самые, – криво улыбнулся Шидай. – Самые горькие и самые сладкие… Как странно порой бывает. Шестьсот лет проживёшь счастливо, а потом за два дня переживёшь такой ужас, что все прежние счастливые годы будто бы исчезнут и ты будешь считать, что вся твоя жизнь – горькая отрава. Две ужасные потери, и шести веков счастья словно и не было.
Он поднял голову и, улыбнувшись куда искреннее, погладил напряжённого Ранхаша по щекам.
– Но потом появляется в твоей жизни что-то достойное, и ты вспоминаешь, что, оказывается, и раньше мог радоваться. Вот только исчезни это кое-что достойное, и всё опять померкнет.
В груди у Ранхаша заныло. Он не любил, когда на Шидая нападали кошмары прошлого. Запрещал напоминать, сам никогда не затрагивал эту тему. Так как не знал, чем помочь.
Приобняв отца, харен неловко погладил его по спине и потянул внутрь.
– Зайди, холодно.
Пока Шидай снаружи предавался воспоминаниям, молодежь успела поесть, и на столе стояла только его чашка. Аппетита не было, наоборот, при взгляде на дымящуюся картошку затошнило, и лекарь знаком попросил Ирривана убрать еду. Тот молча притянул чашку и спокойно начал убирать еду в себя. У единственного крылатого Вотого аппетит всегда был отменным.
– Так, всем спать, – распорядился Шидай и первым вытянулся на разложенных на полу одеялах.
Рядом, в каком-то локте от него, лёг всё ещё обеспокоенный Ранхаш. Майяри сразу отметила странное настроение господина Шидая и заволновалась, думая, что это из-за неё. Но с расспросами, конечно же, не полезла. Ещё немного помявшись, девушка переступила через харена и заняла своё место рядом с ним, продолжая посматривать на господина Шидая. Тот повернул голову, смерил её взглядом, расплылся в ехиднейшей улыбке и прошептал:
– Вообще-то твоё одеяло я постелил по другую сторону от себя. Но если тебе нравится спать здесь…
Рот девчонки ошеломлённо распахнулся, и оборотень успел заметить мелькнувшую в глазах сына пылинку-искринку испуга, и в следующий миг его правая рука и бедро легли на девушку, схлопываясь, как зубья капкана. Лицо Майяри исказилось от искренней досады, и Шидай расхохотался. Ох уж эти дети!
И перед глазами появился другой ребёнок – слабенький капризный мальчик с серым пухом на голове. Шидай с широкой улыбкой посмотрел на Ранхаша, всё сильнее прижимающего Майяри к себе, и ощутил, что на сердце стало немного легче. Вот же вымахал сынуля!
Глава 21. Жуткий тёмный
– Здоров будь, – хозяин таверны, высокий крепкий мужик с наголо бритой головой и вислыми усами, встретил тёмного напряжённым взглядом.
Тот едва заметно кивнул – ну уж край капюшона точно качнулся – и положил на стойку одну монетку. Медную. Сплошь истёртую с одной стороны. Хозяин едва взглянул на неё. Этого визитёра он помнил и так, но хаги всегда серьёзно относился ко всем условностям и правилам. И тем не менее, несмотря на его похвальное почтение к «традициям» заведения, каждый его приход заставлял хозяина ждать какого-нибудь паскудства, хотя пьяных дебошей тёмный никогда не устраивал. Но всё ж… Если тому вздумается побуянить, то табуретом его не уложишь.
Оборотень качнул подбородком, указывая в дальний угол зала. Там, скрытые спинами других шумных посетителей, молчаливо резались в карты двое мужчин. Тёмного они заметили сразу, как тот вошёл, но виду не подали. А вот остальные гуляки вмиг умолкли и проводили незнакомца оценивающими взглядами. Впрочем, так же быстро они потеряли к гостю интерес: один из вышибал погрозил им кулаком, а второй красноречиво провёл по шее ножом.
Монетку тёмный подтянул пальцем и, спрятав в кулаке, направился к дальнему столу. Играющие оборотни молча подвинулись, освобождая ему место, и хаги присел. На стол брякнулась стопка засаленных карт, и один из мужчин, уже знакомый Ёрделу высокий гибкий брюнет с бородой (в этот раз она росла ровнее), начал сдавать на троих. Шлёпающиеся на столешницу цветные куски бумаги затронули в памяти тёмного одно из тех мутных воспоминаний, которые порой ворочались, но так и не просыпались. Мужчина с уже привычным спокойствием отпустил его, зная, что иначе оно будет зудеть и не давать покоя.
– У меня малая, – буркнул второй мужчина, кряжистый оборотень с рыжими кудлатыми волосами, красным носом и пышной, по всей видимости своей бородой, и швырнул на стол затёртый «орешник» – меньшую карту в колоде. – Что ставишь?
Мужчины посмотрели на тёмного. Тот неспешно поднял карты, с лёгким, скрытым от собеседников интересом осмотрел блеклые картинки и выложил на стол холщовый грязный кошель. Играть он не умел. Да и не требовалось. У «Рьяного Игга» пили, ели, играли и дрались большей частью для вида. Важные беседы не вели: ушей много, – но о встречах уговаривались, мены устраивали да работу искали. Или работников. Сам Ёрдел влился сюда по случайности. Более семи лет назад без цели проходил через Жаанидый да и зашёл поесть. А расплатился деньгами, что вытащил у бандита, на беду свою решившего прощупать тёмного. И среди них оказалась та самая истёртая монетка, служившая своего рода рекомендацией. «Рекомендуемого» проверили на месте, и почти сразу же, прямо посреди разгромленной таверны, нашёлся и первый заказчик.
Не то чтобы Ёрделу нравилась такая жизнь, но в ней был какой-то смысл. Беспорядок и путаница ему уже надоели, а закон… Он слышал про него, но плохо понимал, что это такое.
– Это что? – брюнет пальцем приподнял край кошеля и нахмурился. Глаза же рыжего, наоборот, возбуждённо блеснули. – Мы не на это договаривались.
– На это, – Ёрдел бросил стопку карт вперёд, словно сдаваясь. – Артефакт. Всё в нём.
Брюнет уже по-новому взглянул на «ставку» и нахмурился.
– И как нам из него вытягивать?
– На нём всё есть, – коротко ответил тёмный.
Раскрывать кошель сильнее и проверять, что там на камне есть, оборотень не рискнул. Ну да боги с ним! С артефактом господин сладит. А если и обманул тёмный, то не больно и нужно. Камень же заместо залога пойдёт. Важнее и радостнее другое.
– А недурно ты прищемил хвост Бодыю, – по лицу брюнета скользнула кривая ухмылка. – Вон как зашебуршился, говнюк. Даже, ходят слухи, вольных поднял.
Господину суета эта не очень нравилась, но он после неудачи во дворце мало чему радовался. Больше досадовал, что Бодый-то укушен, а тёмный где-то бродит. Ну да побродит, побродит и перестанет. Брюнет опустил хитро блеснувший взгляд и засобирался.
– Пора уж нам. Не хворай, друг. Может, ещё и сработаемся.
Ёрдел не стал говорить, что сработаться им уже не суждено. Законы он не жалел, но вот сестра… Сестру он трогать не хотел.
Его собеседники натянули шапки на головы и, поднявшись, направились на выход. У самого порога брюнет слегка замешкался и обменялся короткими взглядами с крупным оборотнем, сидевшем в шумной компании. От хозяина не укрылись эти гляделки, но пресекать проблему на корню он не стал. Только нахмурился сильнее и косо посмотрел на закопчённую фигурку духа-покровителя и в кои-то веки обтёр тряпицей.
Тёмный тоже засиживаться не стал. Закончив рассматривать карты, Ёрдел поднялся и направился к стойке. Выпивающая компания разразилась оглушительным смехом, щуплый, совсем упившийся мужичок полез на стол, горланя:
– А она, она как въярит ему копытом по колокольцам! И он, богами клянусь, вытянул такое, что еларийские тонкоголосые певчие обзавидовались бы!
Опять грянул хохот, от которого аж стены затряслись. Ёрдел отступил, пропуская запутавшуюся в ногах пьянь, и шагнул вперёд. Крупный оборотень, до этого до слёз смеявшийся над уморительной и в то же время горестной для любого мужика историей, неожиданно проворно выхватил из-за пояса нож и с размаху всадил его в спину тёмного.
Точнее попытался. Лезвие прошло через плащ и рубашку и с тонким «бзинь» ударилось обо что-то твёрдое. Хозяин досадливо поморщился, уже зная, что будет, и в следующее мгновение раздались ужасающий хруст и вопли отшатывающейся от стола компании. Нападавший выпучил глаза и хрипло, исторгая кровь, застонал. Концы трёх досок, ранее составлявших столешницу, влажно темнели прямо в его груди. Ёрдел даже не обернулся. Только повёл плечом и продолжил свой путь, а истекающий кровью оборотень грохнулся на то место, где тёмный недавно стоял.
Повисла оглушительная тишина, в которой шаги хаги звучали подобно раскатам грома, а тихий звон выложенных одна за другой пяти медных монет – как вставляемые в ложе арбалетные болты. Хозяин смерил взглядом оплату – за уборку – и кивнул вышибалам. Тёмный чтил порядки.
– Что-то ещё?
Наверное, впервые на памяти хозяина тёмный замешкался. Растерянно почесав подбородок, Ёрдел отодвинул на затылок капюшон, заставив оборотня вздрогнуть (внешность всё же у хаги была своеобразной), и неуверенно прохрипел:
– Молоко… есть?
– Ну… вроде было, – теперь растерялся хозяин. Его посетители предпочитали что-нибудь покрепче и ядрёней. – Если всё на кашу не пустили. Эй, Лашка!
Из-за кухонной двери выглянул шустрый веснушчатый парень.
– Молоко осталось?
– Какое молоко? – изумился тот.
– Коровье, олух!
– А… ну есть.
– Тащи. Только в закрытой таре. Мож, ещё что?
– На закуску, – гоготнул один из вышибал, на правах давнего знакомства и отсутствия мозгов порой позволяющий себе подшучивать над тёмным.
– Хлеб, – уже решительнее прохрипел Ёрдел.
– Мясцо? – подсказал хозяин.
– А дети его едят? – тёмный воззрился на оборотня с таким искренним интересом, что тот даже смутился.
– А сколько детю?
– Десять? Пятнадцать? – опять впал в сомнения хаги.
– Пятнадцать? – брови хозяина насмешливо приподнялись. – Ну такое дитё всё сожрёт. Лашка, тащи свиной рулет. Да куда ты весь волочёшь, бестолочь?!
Дверь пришлось закрывать коленом. Можно было и силами, но Ёрдел порой забывал о своих возможностях, если мысли заняты чем-то другим. В доме властвовали темнота и тишина. Не шуршали даже мыши, только вкрадчиво поскрипывали половицы в дальней комнате, из-под двери которой лился тусклый свет. Подойдя ближе, Ёрдел приоткрыл створку – сторожевая печать бдительно сверкнула – и в щёлку посмотрел на свернувшуюся на шкуре перед горящим очагом девочку. Можно ли зайти?
Просто птица всегда ярилась, стоило ему показаться ей на глаза. Снисходительность она проявляла, только если тёмный приходил с едой. Мышей она оценила не с первого раза и даже перепугалась, когда выпущенные из ладоней полёвки с писком разбежались по полу. Ёрдел с запозданием сообразил, что вряд ли девочке приходилось охотиться самой, и следующее подношение уже не разбегалось. И всё же птица добрую четверть часа кружила рядом со странной едой, пока наконец в ней не проснулись инстинкты и она не соизволила отобедать. Новая еда ей так понравилась, что у Ёрдела появилась возможность провести рядом с ней несколько спокойных минут. Если он, конечно, приходил не с пустыми руками. Последний раз, правда, мужчина рискнул вызвать её гнев и даже подставил под клюв руку. С цоканьем ударившись об окаменевшую кожу, птица пришла в ещё большее бешенство и опять бросилась в атаку. И она увенчалась бо̀льшим успехом. Рассадив живую плоть на локте до крови, птица вошла в ещё больший раж, и Ёрделу пришлось уйти. Только вот от её разъярённых криков скрыться не удалось…
Но сейчас он пришёл не с пустыми руками. Решительно толкнув дверь плечом, тёмный переступил порог и запалил светляк. Девчонка тут же села и, щурясь от яркого света, отползла в дальний угол, испуганно сверкая глазами. Ёрдел молча прошёл к столу, сгрузил на него свою ношу и начал разворачивать свёртки. Комнату почти мгновенно наполнили запахи свежего хлеба и сочного жареного мяса. Лоэзия невольно сглотнула набежавшую слюну и зажмурилась от некстати всколыхнувшегося воспоминания скользящего по горлу мышиного хвостика.
– Ешь, – едва слышно прохрипел её жуткий похититель. И, помедлив, добавил: – Тебе надо расти.
Страх девочки не укрылся от Ёрдела, и мужчина отошёл к двери и замер. Лоэзия нерешительно посмотрела сперва на него, потом на стол и осторожно приподнялась. В себя она пришла только этим утром, и восторженные воспоминания, доставшиеся ей от зверя, привели её в такой ужас, что сам тёмный уже не казался таким страшным. Да и от каждой эмоции рано или поздно устаёшь. И от страха тоже. Сглотнув слюну, девушка подошла к столу и закусила губу. Дома бы она наверняка отказалась от лоснящегося жиром мяса, но сейчас (по горлу опять скользнули мышиные хвостики) оно выглядело как пища богов. Только… Лоэзия осмотрела стол и беспомощно уставилась на хаги.
– А… ну, можно мне нож?