Пока моя фея не упомянула еще каких-нибудь вещей, о которых Испе́р, возможно, не должен слышать, отправлю-ка я ее лучше спать.
– Отдохни, фея-крестная. Мы все устали и измучены. Завтра мы сможем спокойно поговорить.
Она кивает, выпутывается из моих объятий и, покачиваясь, проходит мимо Испе́ра в свою спальню.
– На кухне еще остался овощной пудинг, – говорит она. – Если ты голодна, можешь его съесть.
Вскоре дверь за ней закрывается, и Каникла, которая уже добирается до нижней ступени вместе со своим пледом, предупреждает меня:
– Ни в коем случае не ешь его! На вкус он премерзкий.
Этци останавливается на лестнице в нескольких шагах от Каниклы и принимает в своем халате элегантную гордую позу.
– А что насчет барона? – спрашивает она. – Ты разрешишь ему появляться в нашем доме, Золушка? Я смогу, наконец, снова кататься с ним в санях?
– Да конечно, – отвечаю я, хотя по лицу Испе́ра видно, что он разрешил бы все иначе.
– Какая радость, – восклицает Этци. – Я сейчас же напишу барону. Кстати, он беспокоился о тебе так же, как и все мы. С тяжелым сердцем часы считать, и к центру жизни подходя – в ночи друг друга обнимать!
После этой неизбежной цитаты из творчества Ба́ндита Боргера Шелли она разворачивается и шагает на верхний этаж, чрезвычайно прямо и по-женски элегантно, как если бы барон внимательно следил за каждым ее шагом.
– Думаешь, это было мудрым решением? – спрашивает меня Испе́р. – Я не доверяю этому парню.
– Да ладно, – отвечаю я. – Барон надоедлив, но безобиден. И раз уж мы заговорили об этом: королевский повар может передавать Каникле выпечку, и неважно, когда, где и как!
– Да-да, – соглашается Испе́р. – Я этого и не запрещал. Выпечку только проверяли перед тем, как она попадала в дом.
Я снова изучаю Каниклу, которая смотрит на меня блестящими глазами и постоянно утирает с круглых щек рукавом своей ночной рубашки свежие слезы. Почему тогда она плачет?
– Что-то с Гворрокко? – потрясенно спрашиваю я. – Где он?
– В моей постели, – отвечает Каникла. – Не волнуйся, Золушка, с ним все в порядке.
– Но что тогда случилось?
– Я так боялась, что ты никогда не вернешься! – рыдает она.
Я озадаченно смотрю на нее. Она, что, скучала по мне?
– Что стало бы с нами? – продолжает она. – Кто бы заботился о нашем доме и готовил еду? Добрая фея – ужасный повар! Кроме того, у нас закончатся деньги, а люди перестанут указывать на нас и говорить: «Смотрите, вон идут сестры невестки императора!»
Я с облегчением вздыхаю. Эту Каниклу я знаю! А то уже начала беспокоиться.
– К тому же я скучала по тебе, – добавляет Каникла, обнимая меня и прижимая к своему пышному декольте или, скорее, к пледу, который его скрывает. К такому я не привыкла. Меня это прямо-таки смущает. – Да, – добавляет Каникла после того, как отпускает меня. – Этци с утра до вечера говорила только о своем бароне, и у твоей феи тоже было ужасное настроение. Еще и еда плохая! Если бы не знаки внимания Берта, я бы просто умерла с голоду.
Умерла с голоду – это важная реплика. Волей-неволей мне придется съесть этот овощной пудинг, если в доме больше ничего не осталось, иначе я потеряю сознание. Как только я упоминаю пудинг, Каникла с омерзением отворачивается и возвращается в свою комнату. Пока она поднимается со своим пледом вверх по лестнице, издавая свое «бум-бум», которое кажется мне таким домашним, которое становится все менее слышным и, наконец, совершенно стихает, когда дверь ее спальни захлопывается.
Остаемся только мы с Испе́ром. Я делаю попытку пробраться на кухню, но он удерживает меня за запястье.
– Давай поднимемся наверх, – говорит он. – Там есть кое-что получше овощного пудинга.
– Охотно верю, но прежде мне нужно…
– Нет, – прерывает он меня. – Доверься мне!
Что-то во взгляде Испе́ра подсказывает, что нечто, ожидающее меня наверху, менее романтично, чем я предполагаю, и это почти разочаровывает. Он отпускает меня и гасит лампы в холле, кроме той, что держит в руках. Ее свечение мерцает на его лице и блестит в глазах, когда он улыбается мне загадочной улыбкой. Я верю, он знает, что лучше для меня, а потому маленькие волны счастья пробегают по моему телу, когда мы вместе поднимаемся в башенную комнату.
Глава 8
Интересно, как в комнату попали голуби? Прошлой осенью они вообще-то переселились в свою собственную голубятню, но сегодня ночью сидят, распушив перья, на маленьких балках на верхушке башни и сонно воркуют между собой. Не меньше, чем их присутствием, я поражена множеством разноцветных коробок, валяющихся рядом с моей кроватью. Розовых, светло-голубых, темно-зеленых, красных, золотых. Я поднимаю на Испе́ра вопрошающий взгляд.
– Припасы, – объясняет он мне. – Мне пришлось постоянно летать туда-сюда между Толовисом и Амберлингом. Поесть удавалось лишь ночью, поэтому я оставил эти коробки здесь.
– Ты спал здесь? В моей комнате?
– По возможности – да. Меня это успокаивало.
– А голуби?
– Они все время сидели на подоконнике и стучали клювами в стекло. В конце концов меня это доконало, и я их впустил.
– Они не делали этого уже несколько месяцев.
– Ты еще умираешь с голоду или нет?
Вместо ответа я подхожу к стопке пакетов и вытаскиваю светло-голубую коробочку, украшенную цветами оттенка меди. Она открывается очень легко, и внутри я вижу пять маленьких упаковок разного размера, завернутых в листья.
– Листья снабжены заклинанием, которое сохраняет пищу свежей, – объясняет Испе́р. – Перед тобой меню из пяти блюд. Когда ты сорвешь обертку из листьев, они станут горячими или холодными, в зависимости от того, в каком виде подаются.
– Здорово! А разве нельзя раздать что-то подобное нуждающимся по всему миру?
– Приготовление и магическая упаковка этой пищи очень сложны.
– А, так, значит, это роскошные блюда для избалованных императорских сыновей?
– Просто ешь.
Я – совершенно целенаправленно – в первую очередь разрываю упаковку десерта. Учитывая мое состояние, мне абсолютно наплевать на порядок блюд. Сказочный мини-торт с мороженым тает на языке; хрустящий кубик картофеля с начинкой из мангольда, который я распаковываю следующим, рассыпается во рту. Я вскрываю одну упаковку из листьев за другой, в мгновение ока уничтожая содержимое, и нащупываю еще одну коробку – на этот раз темно-красную.
Пока я в блаженном восхищении разрываю листочки, Испе́р раздевается. Вернее, избавляется от своего мундира и оружия, пока на нем не остаются только рубашка и брюки. Наконец он выпускает из косы свои локоны, и пока его непокорные пряди одна за другой пробираются на свободу, я почти забываю откусить свой горячий тыквенно-грибной пирожок, – так восхищена мужчиной, который вызывает во мне еще больше желания, чем десерт в масляной крошке, пахнущий абрикосами и корицей.
Он замечает мой взгляд, угадывает мои мысли и многообещающе усмехается. Но вместо того чтобы подкрепить эту улыбку действиями, произносит:
– Сначала нам нужно поговорить. От этого зависит наша жизнь.
– Кроме того, у тебя есть серьезная тайна.
– И это тоже. Я расскажу тебе о ней еще до того, как наступит утро, обещаю. Но прежде я должен знать, что произошло с тобой в доме сумасшедшего мельника.
Я смотрю на него скептически.
– Ну хорошо, – говорит он. – Сначала я расскажу тебе то, что знаю сам, а потом – твоя очередь. Так лучше?
Я киваю, и он садится ко мне на пол.
– Вот, – говорит он, указывая на маленький золотистый листик среди пустых серо-зеленых листочков. – Вот этот лист – это Амберлинг. По сравнению с ним можно считать всю эту комнату Кинипетской Империей.
– Говори уж напрямую: «Моему отцу принадлежит почти весь мир».
– На первый взгляд, да. Он несет ответственность за людей, а также отвечает за все человекоподобные общества и существ. Но под этой внешней оболочкой скрывается намного больше, что не в его власти. Царство темных фей, обиталища диких лесных существ, темные долины призрачных народов, исчезнувшие королевства – список можно продолжать и продолжать. Поэтому когда говорят, что император правит почти всем миром, под этим подразумевается светлый обыденный мир людей. Однако существует нечто гораздо значительное. Измерения, которые мы, люди, вряд ли можем воспринимать, и силы, которые мы не понимаем, и потому предпочли бы игнорировать.
– Силы вроде Короля-Призрака?
– У него много имен. Когда древние создания исчезли из видимого мира, Королем-Призраком его стали звать чаще. Но последний Король-Призрак не был призраком. Он был средоточием мифического мира или измерения, которое трудно описать. Возможно, их можно было бы назвать более глубоким уровнем нашего бытия, в который взаимно проникают природные, магические и чудодейственные силы. Иначе оно называется призрачным временем, или Царством призраков.
– Ты говоришь, что Король-Призрак не был призраком. Но ведь он и человеком не был?
– Он был очень могущественным существом, способным принимать человеческий облик.
– А как же древние ведьмы и колдуны? – спрашиваю я. – Они ведь были людьми, не так ли?
– Людьми, гномами, гоблинами, карликами – да кем угодно. Они были и остаются созданиями, которые черпают свою магию из контактов с призраками, Богами природы и первобытными силами земли. Отдавая дань уважения Королю-Призраку – хранителю грозных, мифических сил, от его власти они только выиграли. Постепенно древние силы заменила новая магия Толовиса, которую мы называем магикалией. Я колдую с ее помощью, то есть применяю магию, которая скрыта во всем живущем. Это волшебство более поверхностно, но его гораздо легче использовать и применять.
– Откуда ты все это знаешь? Я считала, что все, связанное с древней магией, было скрыто либо забыто.
– Как именно работает древняя магия, я не знаю, потому что дар человека связываться с Богами природы и призраками, используя их силы и могущество, основан на исчезнувших знаниях. К тому же со временем добраться до этих существ становилось все сложнее и сложнее. Старые времена прошли, Король-Призрак скрылся, забрав большинство подданных с собой.
Заталкивая себе в рот изумительный абрикосовый десерт пальцем, я задумчиво киваю.
– Амберлинг был единственным человеческим королевством, которое Король-Призрак регулярно посещал перед своей смертью. Здесь сила традиционной веры всегда была высока, и в прежние времена из населения этого королевства вышло множество древних ведьм и колдунов.
– И ты знал все это, когда впервые явился в Амберлинг?
– Нет, я и понятия ни о чем не имел. Для меня Амберлинг был одной из тихих, милых и спокойных сельских провинций, которые словно застряли во времени. Мне казалось странным, что почти все местное население не умеет обращаться с магией. Но в этом мире есть места, где колдовство считается чем-то ужасным и неестественным, которые поэтому и являются отсталыми в плане магии. Я считал, что здесь все именно так.
– Ты считал нас отсталыми?
Он усмехается мне в ответ.
– Да, но теперь я поумнел. С тех пор как познакомился с тобой и почувствовал, что ты сделала с этим домом, я узнал многое. Когда восстание против императора укрепилось, и мой отец заподозрил, что его вдохновителями являются волшебники древней веры, я начал задавать ему вопросы. Ему и всем тем людям, что могли хоть что-то рассказать об этом.
– В смысле? Что я сделала с этим домом?
– Отдохни, фея-крестная. Мы все устали и измучены. Завтра мы сможем спокойно поговорить.
Она кивает, выпутывается из моих объятий и, покачиваясь, проходит мимо Испе́ра в свою спальню.
– На кухне еще остался овощной пудинг, – говорит она. – Если ты голодна, можешь его съесть.
Вскоре дверь за ней закрывается, и Каникла, которая уже добирается до нижней ступени вместе со своим пледом, предупреждает меня:
– Ни в коем случае не ешь его! На вкус он премерзкий.
Этци останавливается на лестнице в нескольких шагах от Каниклы и принимает в своем халате элегантную гордую позу.
– А что насчет барона? – спрашивает она. – Ты разрешишь ему появляться в нашем доме, Золушка? Я смогу, наконец, снова кататься с ним в санях?
– Да конечно, – отвечаю я, хотя по лицу Испе́ра видно, что он разрешил бы все иначе.
– Какая радость, – восклицает Этци. – Я сейчас же напишу барону. Кстати, он беспокоился о тебе так же, как и все мы. С тяжелым сердцем часы считать, и к центру жизни подходя – в ночи друг друга обнимать!
После этой неизбежной цитаты из творчества Ба́ндита Боргера Шелли она разворачивается и шагает на верхний этаж, чрезвычайно прямо и по-женски элегантно, как если бы барон внимательно следил за каждым ее шагом.
– Думаешь, это было мудрым решением? – спрашивает меня Испе́р. – Я не доверяю этому парню.
– Да ладно, – отвечаю я. – Барон надоедлив, но безобиден. И раз уж мы заговорили об этом: королевский повар может передавать Каникле выпечку, и неважно, когда, где и как!
– Да-да, – соглашается Испе́р. – Я этого и не запрещал. Выпечку только проверяли перед тем, как она попадала в дом.
Я снова изучаю Каниклу, которая смотрит на меня блестящими глазами и постоянно утирает с круглых щек рукавом своей ночной рубашки свежие слезы. Почему тогда она плачет?
– Что-то с Гворрокко? – потрясенно спрашиваю я. – Где он?
– В моей постели, – отвечает Каникла. – Не волнуйся, Золушка, с ним все в порядке.
– Но что тогда случилось?
– Я так боялась, что ты никогда не вернешься! – рыдает она.
Я озадаченно смотрю на нее. Она, что, скучала по мне?
– Что стало бы с нами? – продолжает она. – Кто бы заботился о нашем доме и готовил еду? Добрая фея – ужасный повар! Кроме того, у нас закончатся деньги, а люди перестанут указывать на нас и говорить: «Смотрите, вон идут сестры невестки императора!»
Я с облегчением вздыхаю. Эту Каниклу я знаю! А то уже начала беспокоиться.
– К тому же я скучала по тебе, – добавляет Каникла, обнимая меня и прижимая к своему пышному декольте или, скорее, к пледу, который его скрывает. К такому я не привыкла. Меня это прямо-таки смущает. – Да, – добавляет Каникла после того, как отпускает меня. – Этци с утра до вечера говорила только о своем бароне, и у твоей феи тоже было ужасное настроение. Еще и еда плохая! Если бы не знаки внимания Берта, я бы просто умерла с голоду.
Умерла с голоду – это важная реплика. Волей-неволей мне придется съесть этот овощной пудинг, если в доме больше ничего не осталось, иначе я потеряю сознание. Как только я упоминаю пудинг, Каникла с омерзением отворачивается и возвращается в свою комнату. Пока она поднимается со своим пледом вверх по лестнице, издавая свое «бум-бум», которое кажется мне таким домашним, которое становится все менее слышным и, наконец, совершенно стихает, когда дверь ее спальни захлопывается.
Остаемся только мы с Испе́ром. Я делаю попытку пробраться на кухню, но он удерживает меня за запястье.
– Давай поднимемся наверх, – говорит он. – Там есть кое-что получше овощного пудинга.
– Охотно верю, но прежде мне нужно…
– Нет, – прерывает он меня. – Доверься мне!
Что-то во взгляде Испе́ра подсказывает, что нечто, ожидающее меня наверху, менее романтично, чем я предполагаю, и это почти разочаровывает. Он отпускает меня и гасит лампы в холле, кроме той, что держит в руках. Ее свечение мерцает на его лице и блестит в глазах, когда он улыбается мне загадочной улыбкой. Я верю, он знает, что лучше для меня, а потому маленькие волны счастья пробегают по моему телу, когда мы вместе поднимаемся в башенную комнату.
Глава 8
Интересно, как в комнату попали голуби? Прошлой осенью они вообще-то переселились в свою собственную голубятню, но сегодня ночью сидят, распушив перья, на маленьких балках на верхушке башни и сонно воркуют между собой. Не меньше, чем их присутствием, я поражена множеством разноцветных коробок, валяющихся рядом с моей кроватью. Розовых, светло-голубых, темно-зеленых, красных, золотых. Я поднимаю на Испе́ра вопрошающий взгляд.
– Припасы, – объясняет он мне. – Мне пришлось постоянно летать туда-сюда между Толовисом и Амберлингом. Поесть удавалось лишь ночью, поэтому я оставил эти коробки здесь.
– Ты спал здесь? В моей комнате?
– По возможности – да. Меня это успокаивало.
– А голуби?
– Они все время сидели на подоконнике и стучали клювами в стекло. В конце концов меня это доконало, и я их впустил.
– Они не делали этого уже несколько месяцев.
– Ты еще умираешь с голоду или нет?
Вместо ответа я подхожу к стопке пакетов и вытаскиваю светло-голубую коробочку, украшенную цветами оттенка меди. Она открывается очень легко, и внутри я вижу пять маленьких упаковок разного размера, завернутых в листья.
– Листья снабжены заклинанием, которое сохраняет пищу свежей, – объясняет Испе́р. – Перед тобой меню из пяти блюд. Когда ты сорвешь обертку из листьев, они станут горячими или холодными, в зависимости от того, в каком виде подаются.
– Здорово! А разве нельзя раздать что-то подобное нуждающимся по всему миру?
– Приготовление и магическая упаковка этой пищи очень сложны.
– А, так, значит, это роскошные блюда для избалованных императорских сыновей?
– Просто ешь.
Я – совершенно целенаправленно – в первую очередь разрываю упаковку десерта. Учитывая мое состояние, мне абсолютно наплевать на порядок блюд. Сказочный мини-торт с мороженым тает на языке; хрустящий кубик картофеля с начинкой из мангольда, который я распаковываю следующим, рассыпается во рту. Я вскрываю одну упаковку из листьев за другой, в мгновение ока уничтожая содержимое, и нащупываю еще одну коробку – на этот раз темно-красную.
Пока я в блаженном восхищении разрываю листочки, Испе́р раздевается. Вернее, избавляется от своего мундира и оружия, пока на нем не остаются только рубашка и брюки. Наконец он выпускает из косы свои локоны, и пока его непокорные пряди одна за другой пробираются на свободу, я почти забываю откусить свой горячий тыквенно-грибной пирожок, – так восхищена мужчиной, который вызывает во мне еще больше желания, чем десерт в масляной крошке, пахнущий абрикосами и корицей.
Он замечает мой взгляд, угадывает мои мысли и многообещающе усмехается. Но вместо того чтобы подкрепить эту улыбку действиями, произносит:
– Сначала нам нужно поговорить. От этого зависит наша жизнь.
– Кроме того, у тебя есть серьезная тайна.
– И это тоже. Я расскажу тебе о ней еще до того, как наступит утро, обещаю. Но прежде я должен знать, что произошло с тобой в доме сумасшедшего мельника.
Я смотрю на него скептически.
– Ну хорошо, – говорит он. – Сначала я расскажу тебе то, что знаю сам, а потом – твоя очередь. Так лучше?
Я киваю, и он садится ко мне на пол.
– Вот, – говорит он, указывая на маленький золотистый листик среди пустых серо-зеленых листочков. – Вот этот лист – это Амберлинг. По сравнению с ним можно считать всю эту комнату Кинипетской Империей.
– Говори уж напрямую: «Моему отцу принадлежит почти весь мир».
– На первый взгляд, да. Он несет ответственность за людей, а также отвечает за все человекоподобные общества и существ. Но под этой внешней оболочкой скрывается намного больше, что не в его власти. Царство темных фей, обиталища диких лесных существ, темные долины призрачных народов, исчезнувшие королевства – список можно продолжать и продолжать. Поэтому когда говорят, что император правит почти всем миром, под этим подразумевается светлый обыденный мир людей. Однако существует нечто гораздо значительное. Измерения, которые мы, люди, вряд ли можем воспринимать, и силы, которые мы не понимаем, и потому предпочли бы игнорировать.
– Силы вроде Короля-Призрака?
– У него много имен. Когда древние создания исчезли из видимого мира, Королем-Призраком его стали звать чаще. Но последний Король-Призрак не был призраком. Он был средоточием мифического мира или измерения, которое трудно описать. Возможно, их можно было бы назвать более глубоким уровнем нашего бытия, в который взаимно проникают природные, магические и чудодейственные силы. Иначе оно называется призрачным временем, или Царством призраков.
– Ты говоришь, что Король-Призрак не был призраком. Но ведь он и человеком не был?
– Он был очень могущественным существом, способным принимать человеческий облик.
– А как же древние ведьмы и колдуны? – спрашиваю я. – Они ведь были людьми, не так ли?
– Людьми, гномами, гоблинами, карликами – да кем угодно. Они были и остаются созданиями, которые черпают свою магию из контактов с призраками, Богами природы и первобытными силами земли. Отдавая дань уважения Королю-Призраку – хранителю грозных, мифических сил, от его власти они только выиграли. Постепенно древние силы заменила новая магия Толовиса, которую мы называем магикалией. Я колдую с ее помощью, то есть применяю магию, которая скрыта во всем живущем. Это волшебство более поверхностно, но его гораздо легче использовать и применять.
– Откуда ты все это знаешь? Я считала, что все, связанное с древней магией, было скрыто либо забыто.
– Как именно работает древняя магия, я не знаю, потому что дар человека связываться с Богами природы и призраками, используя их силы и могущество, основан на исчезнувших знаниях. К тому же со временем добраться до этих существ становилось все сложнее и сложнее. Старые времена прошли, Король-Призрак скрылся, забрав большинство подданных с собой.
Заталкивая себе в рот изумительный абрикосовый десерт пальцем, я задумчиво киваю.
– Амберлинг был единственным человеческим королевством, которое Король-Призрак регулярно посещал перед своей смертью. Здесь сила традиционной веры всегда была высока, и в прежние времена из населения этого королевства вышло множество древних ведьм и колдунов.
– И ты знал все это, когда впервые явился в Амберлинг?
– Нет, я и понятия ни о чем не имел. Для меня Амберлинг был одной из тихих, милых и спокойных сельских провинций, которые словно застряли во времени. Мне казалось странным, что почти все местное население не умеет обращаться с магией. Но в этом мире есть места, где колдовство считается чем-то ужасным и неестественным, которые поэтому и являются отсталыми в плане магии. Я считал, что здесь все именно так.
– Ты считал нас отсталыми?
Он усмехается мне в ответ.
– Да, но теперь я поумнел. С тех пор как познакомился с тобой и почувствовал, что ты сделала с этим домом, я узнал многое. Когда восстание против императора укрепилось, и мой отец заподозрил, что его вдохновителями являются волшебники древней веры, я начал задавать ему вопросы. Ему и всем тем людям, что могли хоть что-то рассказать об этом.
– В смысле? Что я сделала с этим домом?