Хантер оборачивается и снова собирается отказаться: по лицу вижу, но я делаю шаг вперед и протягиваю ему руку.
— Спасибо тебе.
— За что? — Он вскидывает брови.
— За то, что дал мне надежду.
— Я ошибся насчет парности. Это может быть любой человек или вервольф.
— Тогда тебе стоит присмотреться к волчицам, — улыбаюсь я. — Уверена, ты найдешь свою пару.
— Шанс на миллион, — то ли в шутку, то ли всерьез заявляет он. — Удачи, Чарли! Экрот.
Он уходит, а мы с Домиником возвращаемся в его кабинет.
— Никого не пускать, — приказывает он секретарям и притягивает меня к себе, когда мы оказываемся внутри.
— Это было… Невероятно!
— Невероятно?
— Просто потрясающе!
Он целует меня так долго, что губы начинают гореть, а дыхание сбивается.
— А что будет на Совете?
— В идеале соберутся все альфы и выберут новых старейшин, Бичэм получит свою стаю и завяжет с криминальной деятельностью.
— Криминальной деятельностью? — смеюсь я, а Доминик снова меня целует.
— Да.
— А что будет с нами?
— Мы переедем на Мантон-бэй и будем ждать появления нашего малыша. — Он разворачивает меня к себе спиной и кладет ладони на мой живот, поглаживая его через ткань рубашки. От этих прикосновений хочется довольно жмуриться и наслаждаться ими весь день.
Я бы так и сделала. Тем более что имею право!
— Или останемся в Морийских лесах на время моей беременности, — предлагаю я. — Я как раз закончу книгу.
Доминик согревает дыханием щеку, прикусывает мочку уха.
— Все как ты захочешь, моя маленькая альфа.
ЭПИЛОГ
Что ж, с чистой совестью можно было сказать, что беременность я пережила. Почти пережила! Потому что со дня на день на свет должен был появиться мой волчонок. Точнее, наш с Домиником.
Несмотря на истинность и наши чувства, в эти месяцы не все было гладко. Я пережила несколько сильных приступов, и только присутствие мужа, его объятия помогли мне это вынести, а нашему малышу развиться нормально. Это подтверждал доктор Милтон и подсказывало мое сердце.
Хотя в некоторые моменты мне искренне хотелось побегать по потолку, и это не всегда было связано с предстоящими родами.
Во-первых, в мире вервольфов произошла настоящая революция. Доминик собрал Совет альф, и те проголосовали за то, чтобы сместить старейшин с их постов. Конечно, им понадобились новые старейшины, и все единогласно решили, что это место займет мой волк. А помогать ему в этом будет Хантер! Ведь, в конце концов, он посредник между людьми и вервольфами.
На самом деле «скромный» историк долго отказывался принять такую честь и, по словам Доминика, первым делом послал всех в лес. Не сразу, но Доминик убедил его стать старейшиной и альфой. Как ни странно, побудил Хантера изменить решение именно рассказ про Августа Прайера и его нелучшую сторону. Так что теперь историк разбирался с собственной стаей, которая встретила его не совсем дружелюбно.
Во-вторых, истинность. С ней все было не так однозначно. К счастью, Доминик позволил мне работать с Хантером и искать информацию про имани (тем более что теперь мы знали, в каком направлении искать), но всегда присутствовал на наших встречах.
— Я доверяю тебе, — говорил он, — не ему.
Я поднимала глаза к потолку.
— Он теперь старейшина и твой соратник, как ты можешь ему не доверять?
— Я доверяю ему все что угодно и кого угодно, но не тебя.
В общем, с ревностью истинность не помогала. Разве что теперь мы подолгу не ссорились: поорем друг на друга пять-десять минут, а потом занимаемся любовью. Или просто обнимаемся, что стало актуальным сейчас, когда я не ходила, а перекатывалась.
Тем не менее мы с Хантером часто переписывались, и он даже несколько раз приезжал к нам в поселение. В основном мы искали ответы на такие вопросы: как проявляется истинность? Как определить, кто твоя пара? Это нужно было для нового мира и новых законов вервольфов. Если со мной все было понятно, я не была волчицей и вряд ли могла разобраться, что происходит, то Доминик и Хантер воспринимали меня по-другому.
— Почему ты вообще решил, что я твоя пара? — спросила я у него в один из визитов.
— Твой аромат. Такой манящий. Я уже рассказывал, что его ни с чьим другим нельзя было спутать. А еще нестерпимое желание тебя защищать, будто самое драгоценное, что у меня есть.
На такое признание я не сразу нашлась что ответить. Особенно под ревнивым взглядом Доминика, который оторвался от планшета и недобро глянул на историка.
— И ты больше не испытывал ничего подобного?
— Рядом с человеческими девушками нет.
— А рядом с волчицами?
— К волчицам меня тянет физически, и пахнут они не так, как люди. — Лицо Хантера становится задумчивым. — По-другому. Но это все не то.
— Может, я тоже пахну по-другому, потому что я имани? Но мне кажется, что ключ к этой загадке не в этом.
— Она меня раздражала, — вмешивается Доминик. — Поначалу. Очень сильно.
— Серьезно?! — рычу я.
— Но потом я понял, что меня раздражает то, что все мои мысли о ней.
Ладно, живи, белый и мохнатый!
— У вас, — он кивает на меня и на историка, — я так понимаю, все не так. Может, в этом исключительность имани и их детей? В том, что вы можете выбирать истинных сердцем?
— Я собираюсь это выяснить, — с уверенностью заявляет Хантер. — Опытным путем.
Событием под номером «три», которые вызывали у меня желание спрятаться куда-нибудь поглубже или громко поорать, была наша с Домиником свадьба.
Старейшина женится. К тому же альфа. Никто не хотел пропустить такое.
Я же с самого начала ее не хотела, потому что мне хватило одной-единственной, которая закончилась не слишком счастливым браком с Дэнвером. Поэтому я избегала свадебных разговоров. Мне все время казалось, что если снова надену белое платье, то случится что-то нехорошее. Впрочем, когда я поделилась своими опасениями с Рэбел и Венерой, они со мной не согласились:
— Это все беременность, — заявила моя помощница. — Поэтому ты очень остро на все реагируешь.
— Доминик не Дэнвер, — подтвердила волчица. — С ним все будет по-другому.
С этим я не могла поспорить. Он меня чувствовал. Конечно же он почувствовал мое волнение, зажал меня в укромном углу и поинтересовался:
— Шарлин, чего ты боишься?
— Все испортить, — сознаюсь я. — Боюсь того, что не слишком хорошие воспоминания повлияют на настоящее. Что это все фарс, представление.
Как ни странно, Доминик не злится.
— Это обряд, который сделает тебя моей по всем законам. Человеческим, государственным, волчьим.
— Но я и так твоя, Доминик. По всем законам, которые только можно придумать. Для этого не нужно надевать платье и говорить: «Да, да, и еще раз да».
— Пусть тогда не будет никакого платья. По крайней мере, белого.
— В смысле?
Мой волк усмехается:
— Давай проведем церемонию по древним вервольфским обычаям. Это очень красивый обряд, мы попросим благословение Предков. Как истинная пара. Ты сможешь надеть, что захочешь. И наша свадьба будет только для своих.
Я обнимаю его крепко-крепко:
— Я говорила, что люблю тебя?
— Сегодня ночью, — довольно смеется Доминик, подхватывая прилично потяжелевшую меня. — Но можешь повторить.
Правда, он не уточнил, что для «своих» означает всю стаю. Всю-всю стаю, потому что ради такого случая к нам приехали действительно все члены стаи и их родственники. Но это уже не имело значения, потому что церемония и последующие гуляния меньше всего напоминали мне о прошлом.
Мы с Венерой нашли красивое платье в винтажном магазине. Светло-серебристое, будто белое золото, и меховую накидку. Я не могла перекидываться волчицей, но в день свадьбы я практически ею была. Когда шла навстречу Доминику, когда мы соединяли наши ладони и касались друг друга носами, когда ходили по кругу, как того требовал ритуал.
И мой страх испарился. Исчез. Был только Доминик и благословение предков. Благословение нашей любви. Потом были дикие пляски, кто-то из гостей решил пошалить и перекинулся в волков. В итоге перевернули один из столов, за что перекинувшихся отправили во двор. Впрочем, эта вызывало только смех. Я вообще тогда очень много смеялась. Смеялась и танцевала.
Только теперь перед родами мне было совсем не до смеха. Потому что подтвердить, что истинность влияет на выживание матери, могла только я. Как сказал Хантер, опытным путем. Спросить у кого-либо другого возможности не было — любые упоминания имани удалялись старейшинами. Не только Джейсоном и его командой, предыдущее правление вервольфов тоже не жаловало «полукровок».
— Спасибо тебе.
— За что? — Он вскидывает брови.
— За то, что дал мне надежду.
— Я ошибся насчет парности. Это может быть любой человек или вервольф.
— Тогда тебе стоит присмотреться к волчицам, — улыбаюсь я. — Уверена, ты найдешь свою пару.
— Шанс на миллион, — то ли в шутку, то ли всерьез заявляет он. — Удачи, Чарли! Экрот.
Он уходит, а мы с Домиником возвращаемся в его кабинет.
— Никого не пускать, — приказывает он секретарям и притягивает меня к себе, когда мы оказываемся внутри.
— Это было… Невероятно!
— Невероятно?
— Просто потрясающе!
Он целует меня так долго, что губы начинают гореть, а дыхание сбивается.
— А что будет на Совете?
— В идеале соберутся все альфы и выберут новых старейшин, Бичэм получит свою стаю и завяжет с криминальной деятельностью.
— Криминальной деятельностью? — смеюсь я, а Доминик снова меня целует.
— Да.
— А что будет с нами?
— Мы переедем на Мантон-бэй и будем ждать появления нашего малыша. — Он разворачивает меня к себе спиной и кладет ладони на мой живот, поглаживая его через ткань рубашки. От этих прикосновений хочется довольно жмуриться и наслаждаться ими весь день.
Я бы так и сделала. Тем более что имею право!
— Или останемся в Морийских лесах на время моей беременности, — предлагаю я. — Я как раз закончу книгу.
Доминик согревает дыханием щеку, прикусывает мочку уха.
— Все как ты захочешь, моя маленькая альфа.
ЭПИЛОГ
Что ж, с чистой совестью можно было сказать, что беременность я пережила. Почти пережила! Потому что со дня на день на свет должен был появиться мой волчонок. Точнее, наш с Домиником.
Несмотря на истинность и наши чувства, в эти месяцы не все было гладко. Я пережила несколько сильных приступов, и только присутствие мужа, его объятия помогли мне это вынести, а нашему малышу развиться нормально. Это подтверждал доктор Милтон и подсказывало мое сердце.
Хотя в некоторые моменты мне искренне хотелось побегать по потолку, и это не всегда было связано с предстоящими родами.
Во-первых, в мире вервольфов произошла настоящая революция. Доминик собрал Совет альф, и те проголосовали за то, чтобы сместить старейшин с их постов. Конечно, им понадобились новые старейшины, и все единогласно решили, что это место займет мой волк. А помогать ему в этом будет Хантер! Ведь, в конце концов, он посредник между людьми и вервольфами.
На самом деле «скромный» историк долго отказывался принять такую честь и, по словам Доминика, первым делом послал всех в лес. Не сразу, но Доминик убедил его стать старейшиной и альфой. Как ни странно, побудил Хантера изменить решение именно рассказ про Августа Прайера и его нелучшую сторону. Так что теперь историк разбирался с собственной стаей, которая встретила его не совсем дружелюбно.
Во-вторых, истинность. С ней все было не так однозначно. К счастью, Доминик позволил мне работать с Хантером и искать информацию про имани (тем более что теперь мы знали, в каком направлении искать), но всегда присутствовал на наших встречах.
— Я доверяю тебе, — говорил он, — не ему.
Я поднимала глаза к потолку.
— Он теперь старейшина и твой соратник, как ты можешь ему не доверять?
— Я доверяю ему все что угодно и кого угодно, но не тебя.
В общем, с ревностью истинность не помогала. Разве что теперь мы подолгу не ссорились: поорем друг на друга пять-десять минут, а потом занимаемся любовью. Или просто обнимаемся, что стало актуальным сейчас, когда я не ходила, а перекатывалась.
Тем не менее мы с Хантером часто переписывались, и он даже несколько раз приезжал к нам в поселение. В основном мы искали ответы на такие вопросы: как проявляется истинность? Как определить, кто твоя пара? Это нужно было для нового мира и новых законов вервольфов. Если со мной все было понятно, я не была волчицей и вряд ли могла разобраться, что происходит, то Доминик и Хантер воспринимали меня по-другому.
— Почему ты вообще решил, что я твоя пара? — спросила я у него в один из визитов.
— Твой аромат. Такой манящий. Я уже рассказывал, что его ни с чьим другим нельзя было спутать. А еще нестерпимое желание тебя защищать, будто самое драгоценное, что у меня есть.
На такое признание я не сразу нашлась что ответить. Особенно под ревнивым взглядом Доминика, который оторвался от планшета и недобро глянул на историка.
— И ты больше не испытывал ничего подобного?
— Рядом с человеческими девушками нет.
— А рядом с волчицами?
— К волчицам меня тянет физически, и пахнут они не так, как люди. — Лицо Хантера становится задумчивым. — По-другому. Но это все не то.
— Может, я тоже пахну по-другому, потому что я имани? Но мне кажется, что ключ к этой загадке не в этом.
— Она меня раздражала, — вмешивается Доминик. — Поначалу. Очень сильно.
— Серьезно?! — рычу я.
— Но потом я понял, что меня раздражает то, что все мои мысли о ней.
Ладно, живи, белый и мохнатый!
— У вас, — он кивает на меня и на историка, — я так понимаю, все не так. Может, в этом исключительность имани и их детей? В том, что вы можете выбирать истинных сердцем?
— Я собираюсь это выяснить, — с уверенностью заявляет Хантер. — Опытным путем.
Событием под номером «три», которые вызывали у меня желание спрятаться куда-нибудь поглубже или громко поорать, была наша с Домиником свадьба.
Старейшина женится. К тому же альфа. Никто не хотел пропустить такое.
Я же с самого начала ее не хотела, потому что мне хватило одной-единственной, которая закончилась не слишком счастливым браком с Дэнвером. Поэтому я избегала свадебных разговоров. Мне все время казалось, что если снова надену белое платье, то случится что-то нехорошее. Впрочем, когда я поделилась своими опасениями с Рэбел и Венерой, они со мной не согласились:
— Это все беременность, — заявила моя помощница. — Поэтому ты очень остро на все реагируешь.
— Доминик не Дэнвер, — подтвердила волчица. — С ним все будет по-другому.
С этим я не могла поспорить. Он меня чувствовал. Конечно же он почувствовал мое волнение, зажал меня в укромном углу и поинтересовался:
— Шарлин, чего ты боишься?
— Все испортить, — сознаюсь я. — Боюсь того, что не слишком хорошие воспоминания повлияют на настоящее. Что это все фарс, представление.
Как ни странно, Доминик не злится.
— Это обряд, который сделает тебя моей по всем законам. Человеческим, государственным, волчьим.
— Но я и так твоя, Доминик. По всем законам, которые только можно придумать. Для этого не нужно надевать платье и говорить: «Да, да, и еще раз да».
— Пусть тогда не будет никакого платья. По крайней мере, белого.
— В смысле?
Мой волк усмехается:
— Давай проведем церемонию по древним вервольфским обычаям. Это очень красивый обряд, мы попросим благословение Предков. Как истинная пара. Ты сможешь надеть, что захочешь. И наша свадьба будет только для своих.
Я обнимаю его крепко-крепко:
— Я говорила, что люблю тебя?
— Сегодня ночью, — довольно смеется Доминик, подхватывая прилично потяжелевшую меня. — Но можешь повторить.
Правда, он не уточнил, что для «своих» означает всю стаю. Всю-всю стаю, потому что ради такого случая к нам приехали действительно все члены стаи и их родственники. Но это уже не имело значения, потому что церемония и последующие гуляния меньше всего напоминали мне о прошлом.
Мы с Венерой нашли красивое платье в винтажном магазине. Светло-серебристое, будто белое золото, и меховую накидку. Я не могла перекидываться волчицей, но в день свадьбы я практически ею была. Когда шла навстречу Доминику, когда мы соединяли наши ладони и касались друг друга носами, когда ходили по кругу, как того требовал ритуал.
И мой страх испарился. Исчез. Был только Доминик и благословение предков. Благословение нашей любви. Потом были дикие пляски, кто-то из гостей решил пошалить и перекинулся в волков. В итоге перевернули один из столов, за что перекинувшихся отправили во двор. Впрочем, эта вызывало только смех. Я вообще тогда очень много смеялась. Смеялась и танцевала.
Только теперь перед родами мне было совсем не до смеха. Потому что подтвердить, что истинность влияет на выживание матери, могла только я. Как сказал Хантер, опытным путем. Спросить у кого-либо другого возможности не было — любые упоминания имани удалялись старейшинами. Не только Джейсоном и его командой, предыдущее правление вервольфов тоже не жаловало «полукровок».