— Я привык к тому, что мои просьбы выполняются.

— Приказы, — поправляю я.

— Приказы, — соглашается он, оборачиваясь. — Да, я привык к тому, что знаю, что лучше для моей стаи. И это, как правило, действительно лучшее. Поступок Конелла — это удар по мне, и именно мне нужно было с ним разобраться.

— Удар? На тебя напала сексуальная волчица, от которой ты едва отбился?

У меня вырывается нервный смешок, за что получаю мрачный взгляд от вервольфа.

— Знаешь, как это выглядело со стороны? — интересуюсь я. — Я застаю своего мужчину с голой красоткой, а вместо объяснений получаю приказ. И это совершенно точно ненормально!

— Между мной и Одри ничего не было.

— Потому что у тебя уже есть пара? — хмыкаю я.

— Потому что единственная женщина, по которой я схожу с ума, — ты, — рычит он.

Признание Доминика ударяет по самому больному, и я не остаюсь в долгу:

— Тогда конечно же это объясняет то, почему ты так со мной поступил!

Чтобы хоть немного успокоиться и взять себя в руки, я рассматриваю книжные шкафы и понимаю, что книги мне знакомы: я сама их заказывала.

— Ты что, скупил половину моего магазина?

— Всего лишь треть.

— Треть?!

— Все, что показалось мне интересным для домашней библиотеки.

— Надеюсь, что Рэбел не сделала тебе скидку!

— Ни на единый крайт.

Это хорошо, потому что я бы тоже не сделала. Не ему точно. Даже несмотря на то, что он… кто? Пара, да, но кто мы друг другу по нормальным человеческим законам? Хотя где нормальность, а где я.

— Шарлин, я начал наш разговор с того, что мы разные. — Доминик проводит ладонью по лицу, будто собирается стереть усталость. — И что мне иногда сложно объяснять тебе какие-то вещи насчет вервольфов. Иногда мне сложно, потому что вообще приходится что-то объяснять. Я альфа. Волк. Мужчина. Я привык, что мне подчиняются беспрекословно. Все серьезные проблемы я решаю, никого не спрашивая. Например, ситуация с Конеллом скорее политическая, чем моя личная. Я не хотел, чтобы ты все это видела. Просто потому, что это для меня ничего не значит. Меня не интересуют другие женщины, для меня существуешь только ты одна.

Как он оказался так близко?

И к моему сердцу, и в принципе — я даже не заметила, как Доминик снова ко мне подошел. Но сейчас, как загипнотизированная, смотрю ему в глаза. Это и приводит в чувство. Потому что я стряхиваю наваждение и облегченно выдыхаю, поняв, что это не внушение, не новый приказ.

— Я верю, — говорю, — в то, что Одри тебя не интересует. Как ни странно, сейчас верю. Иначе ты бы женился на ней. Но речь не об этом. И даже не о том, что ты меня прогнал. В том, что я не могу позвонить Хантеру.

Доминик и так не сказать, чтобы был веселый, но, кажется, мрачнеет еще больше.

— Нет, Шарлин. Ты не оставила мне выбора.

— Я поклялась, Доминик, что не стану с ним разговаривать. Клятвой альфы поклялась.

— Но ты не альфа и даже не волчица.

— Какая разница?! — Я снова взрываюсь, но моих сил просто не хватает на всю его упертость. — Ты либо веришь мне, либо нет. Я вот поверила тебе насчет Одри, теперь твоя очередь поверить мне.

— Нет. Венера призналась в том, что Бичэм передал через нее сообщение.

— Она поэтому не показывается?

— Я отстранил ее, чтобы у него не осталось возможностей добраться до тебя.

Я делаю длинный вдох и такой же длинный выдох, чтобы не начать кричать. Он волк или баран?!

— Как он вообще может до меня добраться?

— Никак, если ты сама не станешь с ним связываться.

— И мы снова там, откуда ушли. Я здесь, рядом с тобой. Зачем мне Хантер?

— Уверен, тебя он может заинтересовать только информацией о ребенке имани. Этим он прекрасно манипулирует.

— Ты обещал поговорить с ним.


— И поговорю. Завтра.

Полыхнувшее во мне раздражение сдулось.

Завтра? Завтра суббота. А это значит — завтра у Доминика с Хантером волчий бой.

Так скоро?

— Тебе нельзя с ним сражаться, — говорю я. — Если Венера рассказала тебе про то, что Хантер искал ее, значит, должна была рассказать и об остальном.

Доминик сжимает челюсти, прежде чем ответить.

— Про Августа Прайера. Да, про него тоже. С ним я разберусь позже.

— К бесам Прайера! — отмахиваюсь я. — Хантер победил его, не перекидываясь в волка. Он очень силен.

— Это не проблема. Так даже интереснее.

— Интереснее? Ты меня вообще слушаешь?!

— Что ты предлагаешь, Шарлин?

— Откажись от боя!

Теперь Доминик смотрит на меня так, будто видит впервые: со смесью изумления и недоверия.

— Что? У тебя беременная волчица, по правилам ты можешь не драться.

Он складывает руки на груди.

— Я мог бы не принимать вызов, будь бой официальным. Но, как ты помнишь, я сам вызвал Бичэма, и волчьи бои вне закона. Там нет никаких правил, кроме звериных.

— Тогда тем более. Ты можешь не прийти, и все просто разойдутся по домам.

Доминик прикрывает на минуту глаза, но я успеваю заметить в них звериный блеск. Он злится, а еще он уже все решил. И мое сердце падает. Наши отношения сложно назвать идеальными, но если я потеряю своего невыносимого волка совсем…

— Нет, — звучит будто эхо моих мыслей. Но «нет» Доминика не подразумевает компромиссов. В его взгляде решимость, та самая решимость, с которой он связал мою волю силой альфы. — Это единственный способ закрыть тему Бичэма. Я выиграю и сделаю так, чтобы он больше не смог к тебе приблизиться. Тогда между нами не будет никаких приказов.

— Между нами стоит твой приказ, а не Хантер. Твое упрямство. Твое нежелание видеть во мне партнера. Равную тебе!

— Ты моя пара, Шарлин. Ты хотела знать, кто для меня пара. Это моя женщина. Женщина, которую я буду защищать, несмотря ни на что.

— Даже ценой жизни?

— Если потребуется.

Доминик разворачивается, резко, стремительно, и я понимаю, что он собирается уйти. Поэтому бросаюсь вперед, обвиваю его руками, прижимаюсь грудью к спине.

— Откажись от боя, — сбивчиво прошу я. — Если готов умереть за меня, то и живи для меня!

— Ты понимаешь, о чем просишь?

— Да, живой ты нужнее, для ребенка и для меня тоже. — Я говорю это совсем тихо и обхватываю его сильнее.

Доминик поворачивается ко мне, и теперь в его объятиях оказываюсь я. Он губами касается моих волос, а я утыкаюсь лицом в сильное плечо. Просто чтобы скрыть слезы, которые прорываются очень некстати. Или кстати?

— Я рад этому. Потому что это значит, что тогда у нашей семьи есть шанс стать счастливой.

— Нет у нас никаких шансов, — шмыгаю носом, чтобы не начать реветь, и ударяю кулаком по его груди. — Ты все равно все делаешь по-своему.

— Шарлин, — он приподнимает пальцами мой подбородок и смотрит мне в глаза, — понимаю, что идея избавиться от меня кажется тебе заманчивой, но я не собираюсь умирать. Я выиграю этот бой и вернусь к тебе.

Он не клянется или что-то вроде, но сейчас я почему-то ему верю. Отстраняюсь, смахиваю слезы с ресниц и бормочу:

— Хорошо. — Хотя ничего хорошего во всей этой ситуации нет. — Во сколько мы едем на бой?

— Не мы. Только я. Ты останешься дома.

Это неожиданно и неприятно. И неожиданно неприятно.

— Ты же обещал, что я встречусь с Кампалой вместе с тобой, — напоминаю я.

— Я помню, но обстоятельства изменились, Шарлин. Ты носишь дитя, и теперь я отвечаю за вас двоих. Не говоря уже о том, что твое присутствие во время боя с Бичэмом даже не обсуждается.

— То есть ты едешь отстаивать свою честь, а мне предлагаешь в это время сидеть возле окна и вязать пинетки?