— У нас нет доставки, — шепотом отвечаю я.
— Теперь будет, — отрезает Доминик. — Я запрещаю тебе приближаться к Шарлин и ее магазину.
Историк складывает руки на груди.
— Ты не можешь мне ничего запретить, Экрот. Я не вхожу в твою стаю. Я вообще не являюсь членом ни одной стаи.
— Если хочешь дожить до нашей битвы, придется смириться с моими требованиями. Иначе я буду расценивать это так, что ты снова посягаешь на мою территорию и мою женщину.
Мне становится жутко. Прямо как в тот момент, когда я поняла, что Хантер увозит меня непонятно куда. Я не представляю, что буду делать, если они все-таки сорвутся с цепи и разнесут мой магазин. Но главное — они же могут просто поубивать друг друга!
Я осознаю, что последнюю минуту просто не дышала, и жадно втягиваю воздух ртом. Получается какой-то полустон. И неожиданно Доминик притягивает меня к себе, нежно обнимая и обволакивая собой. Это на уровне инстинктов, что-то настолько глубокое, что я не способна понять или объяснить, но я мгновенно чувствую себя в безопасности. Оп — и я будто защищена со всех сторон. Чувство такое странное, что я на время отвлекаюсь от историка, смотрю только на профиль альфы. Скоро, наверное, все изгибы и впадины на его лице выучу!
— Хорошо, — подозрительно внезапно соглашается Хантер, напоминая о себе. — Я подожду. А когда выиграю бой, вернусь сюда: и в магазин, и к Шарлин.
Идиот! Специально же нарывается!
Но Доминик на этот раз не ведется на провокацию.
— Сначала выиграй, — говорит он.
Хантер обводит взглядом магазин (я только сейчас замечаю, что вервольфы Доминика подобрались и готовы наброситься на него в любой момент) и кивает:
— До встречи на ринге.
А затем уходит.
Снова звякает колокольчик, но это уже две женщины, которые не имеют к историку никакого отношения. Внутри меня начинает мелко подрагивать, особенно когда Доминик отстраняется.
— Он больше не приблизится к тебе, Шарлин, — обещает он.
— Если ты выиграешь.
Я всегда была оптимисткой, но сейчас, видимо, мой оптимизм сломался. Даже представлять не хочу, что такое волчий ринг и как будет происходить бой. Хотя это сделать несложно.
— Я выиграю.
— Он не обычный вервольф, Доминик.
— Он полукровка.
— Нет, дети имани — они как суперволки! Ты же видел, какие у него глаза. Такой будет и наша дочь.
— Даже не сомневаюсь в том, что наш сын родится сильным и могущественным волком.
Я ударяю его по плечу. Вряд ли больно, но мне просто необходимо выплеснуть напряжение.
— С тобой бесполезно спорить!
— Я уже давно тебе об этом говорю. Он ушел, так что мы можем идти.
Только на крыльце магазина вспоминаю, что я ничего не объяснила Рэбел. В последнее время рассеянность — мое второе имя. Но неудивительно, сейчас все мои мысли заняты совершенно другим!
— Доминик, когда состоится ваш бой?
— Это не важно.
— Нет, важно, — останавливаюсь я прямо посреди улицы. — Помнишь, мне нельзя нервничать или раздражаться. А я буду раздражаться, если не получу ответы на свои простые вопросы!
Доминик смотрит на меня так, будто готов придушить на месте, но спустя долгую минуту отвечает:
— На встрече с Кампалой.
Так скоро?
И отговаривать его бессмысленно. Мне должно быть плевать, но мне не плевать. Наоборот, сердце сжимается от дурного предчувствия. А потом сжимаюсь я вся.
Когда делаю шаг к его машине и низ живота простреливает болью.
Боль такая, что я не могу сдвинуться с места и у меня вырывается:
— Ай!
Громкий такой «Ай», хотя хватило бы и тихого: Доминик в секунду оказывается рядом и подхватывает меня, не позволяя осесть на тротуар.
— Что такое?
— Малышка, — цежу я и морщусь от новой мучительной волны, теперь отдающей в поясницу. — Ай!
Доминик резко бледнеет.
— Видимо, доктор Милтон был прав, — выдыхаю. — Мне противопоказан стресс.
— Шарлин, если ты решила меня напугать, сейчас самое время признаться, — рычит вервольф.
А мне хочется ему врезать. Если бы любое движение не приносило мне столько мучения, точно бы врезала!
— Ты не альфа, ты идиот! Я таким шутить не стану!
— Великие предки, — шепчет он, осторожно поднимая меня и с ноги открывая дверь магазина.
Представляю, как это выглядит для посетителей. Но новый спазм вычеркивает из сознания остальные мысли.
Вызови доктора Милтона, — приказывает Доминик, видимо, одному из вервольфов. — Сюда. Как можно скорее. И закрой магазин.
Меня укладывают прямо поверх стеклянных столов с книгами, с которых я пытаюсь сползти. Безуспешно, потому что Доминик тут же возвращает меня на место.
— Они же треснут, — говорю я.
— Ничего не треснет. Тебе нужно лежать.
С последним я согласна, потому что любое, даже самое незначительное движение заставляет выгибаться от боли и крепко сжимать зубы, сдерживая стоны. Я даже на бок не могу перевернуться, чтобы при этом не заорать.
— Что происходит? — надо мной склоняется Рэбел.
— Это из-за ребенка, — объясняет Доминик, подкладывая под мою голову свернутый плед. — Потому что он мой.
— Потому что ты вервольф?
— Да, еще и альфа.
Меня снова всю скручивает изнутри и накрывает страхом. Липким, жадным, затягивающим в беспросветную темноту. Несмотря на то что моя малышка пришла ко мне неожиданно. Несмотря на то что не все гладко в моей жизни и в отношениях с ее отцом. Несмотря ни на что, я всем сердцем хотела ее.
— Я не хочу ее потерять, — всхлипываю я и чувствую, как по щекам струятся слезы.
Потому что сейчас мне страшно как никогда.
— Не потеряешь, Чарли. — Рэбел гладит меня по волосам. — Детка, дыши глубоко. Вот так. Ты справишься. Твоя малышка появится на свет, когда нужно.
— Шарлин, — говорит Доминик, и я вижу его лицо через пелену слез. — Ты сама сегодня заявила, что ты имани, значит, сможешь выносить моего сына.
— А если не смогу?
— Сможешь. Ты же альфа. Моя маленькая альфа.
Его голос звучит уверенно и в то же время нежно, что я перестаю рыдать и прошу:
— Сделай так, как ты делал.
Что? — хмурится он.
— Как ты делал, когда приходил Хантер.
— Но я ничего не делал.
— Тогда просто обними меня.
Больше объяснять не приходится, Доминик прижимает меня к себе, и я снова оказываюсь под его защитой. Мы с малышкой оказываемся. Это удивительное чувство, мне тепло и уютно. И даже следующий спазм не такой сильный.
Доминик укачивает меня как ребенка, и боль постепенно сходит на нет. Низ живота по-прежнему тянет, но по сравнению с тем, что было, это ерунда. И все же Доминик не отпускает меня до самого приезда доктора Милтона. Только потом неохотно размыкает объятия и отступает в сторону.
Доктор снова меня осматривает. Судя по привезенной им технике, которая сначала представилась мне двумя чемоданами, он захватил с собой маленькую лабораторию.
— Сейчас все хорошо, — обнадеживает Милтон. — Кризис миновал, но это именно то, о чем я вас предупреждал. Чрезмерная физическая или психическая нагрузка может спровоцировать выкидыш.
— Что значит чрезмерная? — интересуюсь я, стараясь сдержать рвущееся наружу раздражение. — Я сегодня вообще не напрягалась. Невозможно же вовсе не нервничать и не волноваться?
Он поворачивается к Доминику:
— Теперь будет, — отрезает Доминик. — Я запрещаю тебе приближаться к Шарлин и ее магазину.
Историк складывает руки на груди.
— Ты не можешь мне ничего запретить, Экрот. Я не вхожу в твою стаю. Я вообще не являюсь членом ни одной стаи.
— Если хочешь дожить до нашей битвы, придется смириться с моими требованиями. Иначе я буду расценивать это так, что ты снова посягаешь на мою территорию и мою женщину.
Мне становится жутко. Прямо как в тот момент, когда я поняла, что Хантер увозит меня непонятно куда. Я не представляю, что буду делать, если они все-таки сорвутся с цепи и разнесут мой магазин. Но главное — они же могут просто поубивать друг друга!
Я осознаю, что последнюю минуту просто не дышала, и жадно втягиваю воздух ртом. Получается какой-то полустон. И неожиданно Доминик притягивает меня к себе, нежно обнимая и обволакивая собой. Это на уровне инстинктов, что-то настолько глубокое, что я не способна понять или объяснить, но я мгновенно чувствую себя в безопасности. Оп — и я будто защищена со всех сторон. Чувство такое странное, что я на время отвлекаюсь от историка, смотрю только на профиль альфы. Скоро, наверное, все изгибы и впадины на его лице выучу!
— Хорошо, — подозрительно внезапно соглашается Хантер, напоминая о себе. — Я подожду. А когда выиграю бой, вернусь сюда: и в магазин, и к Шарлин.
Идиот! Специально же нарывается!
Но Доминик на этот раз не ведется на провокацию.
— Сначала выиграй, — говорит он.
Хантер обводит взглядом магазин (я только сейчас замечаю, что вервольфы Доминика подобрались и готовы наброситься на него в любой момент) и кивает:
— До встречи на ринге.
А затем уходит.
Снова звякает колокольчик, но это уже две женщины, которые не имеют к историку никакого отношения. Внутри меня начинает мелко подрагивать, особенно когда Доминик отстраняется.
— Он больше не приблизится к тебе, Шарлин, — обещает он.
— Если ты выиграешь.
Я всегда была оптимисткой, но сейчас, видимо, мой оптимизм сломался. Даже представлять не хочу, что такое волчий ринг и как будет происходить бой. Хотя это сделать несложно.
— Я выиграю.
— Он не обычный вервольф, Доминик.
— Он полукровка.
— Нет, дети имани — они как суперволки! Ты же видел, какие у него глаза. Такой будет и наша дочь.
— Даже не сомневаюсь в том, что наш сын родится сильным и могущественным волком.
Я ударяю его по плечу. Вряд ли больно, но мне просто необходимо выплеснуть напряжение.
— С тобой бесполезно спорить!
— Я уже давно тебе об этом говорю. Он ушел, так что мы можем идти.
Только на крыльце магазина вспоминаю, что я ничего не объяснила Рэбел. В последнее время рассеянность — мое второе имя. Но неудивительно, сейчас все мои мысли заняты совершенно другим!
— Доминик, когда состоится ваш бой?
— Это не важно.
— Нет, важно, — останавливаюсь я прямо посреди улицы. — Помнишь, мне нельзя нервничать или раздражаться. А я буду раздражаться, если не получу ответы на свои простые вопросы!
Доминик смотрит на меня так, будто готов придушить на месте, но спустя долгую минуту отвечает:
— На встрече с Кампалой.
Так скоро?
И отговаривать его бессмысленно. Мне должно быть плевать, но мне не плевать. Наоборот, сердце сжимается от дурного предчувствия. А потом сжимаюсь я вся.
Когда делаю шаг к его машине и низ живота простреливает болью.
Боль такая, что я не могу сдвинуться с места и у меня вырывается:
— Ай!
Громкий такой «Ай», хотя хватило бы и тихого: Доминик в секунду оказывается рядом и подхватывает меня, не позволяя осесть на тротуар.
— Что такое?
— Малышка, — цежу я и морщусь от новой мучительной волны, теперь отдающей в поясницу. — Ай!
Доминик резко бледнеет.
— Видимо, доктор Милтон был прав, — выдыхаю. — Мне противопоказан стресс.
— Шарлин, если ты решила меня напугать, сейчас самое время признаться, — рычит вервольф.
А мне хочется ему врезать. Если бы любое движение не приносило мне столько мучения, точно бы врезала!
— Ты не альфа, ты идиот! Я таким шутить не стану!
— Великие предки, — шепчет он, осторожно поднимая меня и с ноги открывая дверь магазина.
Представляю, как это выглядит для посетителей. Но новый спазм вычеркивает из сознания остальные мысли.
Вызови доктора Милтона, — приказывает Доминик, видимо, одному из вервольфов. — Сюда. Как можно скорее. И закрой магазин.
Меня укладывают прямо поверх стеклянных столов с книгами, с которых я пытаюсь сползти. Безуспешно, потому что Доминик тут же возвращает меня на место.
— Они же треснут, — говорю я.
— Ничего не треснет. Тебе нужно лежать.
С последним я согласна, потому что любое, даже самое незначительное движение заставляет выгибаться от боли и крепко сжимать зубы, сдерживая стоны. Я даже на бок не могу перевернуться, чтобы при этом не заорать.
— Что происходит? — надо мной склоняется Рэбел.
— Это из-за ребенка, — объясняет Доминик, подкладывая под мою голову свернутый плед. — Потому что он мой.
— Потому что ты вервольф?
— Да, еще и альфа.
Меня снова всю скручивает изнутри и накрывает страхом. Липким, жадным, затягивающим в беспросветную темноту. Несмотря на то что моя малышка пришла ко мне неожиданно. Несмотря на то что не все гладко в моей жизни и в отношениях с ее отцом. Несмотря ни на что, я всем сердцем хотела ее.
— Я не хочу ее потерять, — всхлипываю я и чувствую, как по щекам струятся слезы.
Потому что сейчас мне страшно как никогда.
— Не потеряешь, Чарли. — Рэбел гладит меня по волосам. — Детка, дыши глубоко. Вот так. Ты справишься. Твоя малышка появится на свет, когда нужно.
— Шарлин, — говорит Доминик, и я вижу его лицо через пелену слез. — Ты сама сегодня заявила, что ты имани, значит, сможешь выносить моего сына.
— А если не смогу?
— Сможешь. Ты же альфа. Моя маленькая альфа.
Его голос звучит уверенно и в то же время нежно, что я перестаю рыдать и прошу:
— Сделай так, как ты делал.
Что? — хмурится он.
— Как ты делал, когда приходил Хантер.
— Но я ничего не делал.
— Тогда просто обними меня.
Больше объяснять не приходится, Доминик прижимает меня к себе, и я снова оказываюсь под его защитой. Мы с малышкой оказываемся. Это удивительное чувство, мне тепло и уютно. И даже следующий спазм не такой сильный.
Доминик укачивает меня как ребенка, и боль постепенно сходит на нет. Низ живота по-прежнему тянет, но по сравнению с тем, что было, это ерунда. И все же Доминик не отпускает меня до самого приезда доктора Милтона. Только потом неохотно размыкает объятия и отступает в сторону.
Доктор снова меня осматривает. Судя по привезенной им технике, которая сначала представилась мне двумя чемоданами, он захватил с собой маленькую лабораторию.
— Сейчас все хорошо, — обнадеживает Милтон. — Кризис миновал, но это именно то, о чем я вас предупреждал. Чрезмерная физическая или психическая нагрузка может спровоцировать выкидыш.
— Что значит чрезмерная? — интересуюсь я, стараясь сдержать рвущееся наружу раздражение. — Я сегодня вообще не напрягалась. Невозможно же вовсе не нервничать и не волноваться?
Он поворачивается к Доминику: