Туман рассеялся. Равнина, поросшая кустарником и редкими купами деревьев, была пуста.
– И не только чайку, – сказал Фернандес. – Жизнь дана не для страданий, а для наслаждений. Так звучит национальный девиз Испании. Вот и надо пользоваться моментом. У нас есть орухо, испанская водка. Она крепче русской на целых двадцать градусов.
– Но слабее русского самогона под кодовым названием первач, – заявил Донцов и хохотнул. – Давай свою оруху. Сейчас мы ее попробуем.
Фернандес отдал распоряжение ординарцу.
– Один момент, – сказал тот.
Вскоре на куске брезента, расстеленном возле разожженного костра, появились несколько бутылок с красочными этикетками, горка фруктов, нарезанный хлеб и вскрытые банки мясных консервов.
– Выпивайте и закусывайте, чем бог послал. А мне пора подкрепление встречать, – сказал Фернандес, встал и направился в сторону дороги.
Подкрепление с пушками и бронемашинами подоспело вовремя. Противник после этого на переправу даже не пытался сунуться.
Диверсанты проспали всю ночь, а с рассветом отправились на базу.
Когда они проезжали мимо сожженной деревни, покинутой жителями, Джига внезапно встрепенулся и заявил:
– Там какое-то шевеление.
– Где? – Донцов выдернул из сумки бинокль и стал смотреть в направлении, указанном Джигой.
«Теперь руина, а раньше домик был приличный, судя по высоте трубы, – оценивал он то, что видел. Горелые деревья, какой-то бугорок, в нем деревянная дверка. Похоже на овощной погреб. Мальчишка выглядывает, чумазый весь. А вот и девчонка появилась. Тоже грязная. Одни они, что ли, здесь? Вот ведь незадача!»
На Донцова нахлынули воспоминания из далекого детства.
Отец Алексея Николай Игнатович держал швейную мастерскую в Юзовке. Это заведение находилось недалеко от центра города, в двухэтажном особнячке, доставшемся ему по наследству. Мать Донцова сначала работала там просто закройщицей. Позднее она вышла замуж за Николая Игнатовича и стала, по сути дела, хозяйкой предприятия. Женщина не бросила своей основной специальности, кроме того, успевала руководить белошвейками и прочим персоналом, следила за домом и прилегающим участком, оставив финансовые дела мужу. Сама мастерская располагалась на первом этаже и имела отдельный вход.
Семья Донцовых проживала на втором, все пять человек – родители, мальчик и две девочки. Алексей по возрасту был средним ребенком. Когда началась российская смута, ему исполнилось девять лет.
Юзовка в ходе гражданской войны несколько раз переходила из рук в руки. Когда в город впервые пришли красные, сразу начались грабежи. Обувную фабричку, находившуюся на соседней улице, борцы за диктатуру пролетариата сожгли, а ее владельца расстреляли как буржуя и эксплуататора. Причем сделали они это демонстративно, на площади, при скоплении народа.
Николай Игнатович был с ним достаточно близко знаком. Он осмыслил этот прецедент и понял, что так и до него скоро очередь дойдет. Но на этот раз пронесло.
Потом власть сменилась. Город захватили антоновцы, которые тоже грабили население. Если они и отличались от красных, то только тем, что публично не расстреливали так называемых буржуев.
Случилось так, что этим отрядом командовал одноклассник Николая Игнатовича, который быстро растолковал ему, кто есть кто в этой войне, и уговаривал вступить в отряд. Тот вспомнил про судьбу коллеги по коммерции, поразмыслил и согласился.
«Его самого казнили, а семью не тронули. Даст бог, и мою не тронут. А красным недолго бегать осталось. Как победим, так и вернусь», – подумал отец Алексея.
Перед уходом он жестко проинструктировал жену, велел ей закрыть мастерскую, работников распустить и жить потихоньку, как обычные обыватели. Деньги не светить, тратить умеренно.
Николай Игнатович строго следовал заветам своей бабушки, купеческой дочери.
«Дом сожгут, землю отберут, ассигнации превратятся в простую бумагу, а вот золото, оно вечно», – наставляла она внука.
Именно поэтому часть своих накоплений он держал в золотых червонцах. Ох, как права оказалась бабушка. Семья Донцовых жила на них безбедно, а сам Николай Игнатович канул в небытие на просторах Малороссии.
Позднее Алексей пытался прояснить его судьбу, но так и не смог. Мало ли безвестных могил, с крестами и без, расплодилось на юге России.
Потом власть еще пару раз менялась. Все армии стреляли из пушек, и город постепенно превращался в руины.
Алексей вместе с соседскими пацанами лазил по развалинам в поисках ценных вещичек и внезапно услышал взрывы. Один, второй, третий!.. Они его особо не пугали, привык уже, но ему следовало вернуться домой. Мало ли что!
Он и вернулся, да только вот дома уже не было. Алексей увидел груду дымящихся развалин вокруг печной трубы, потолочные балки, торчащие в разные стороны, двор, усыпанный черепицей и прочим хламом. Мальчик постоял несколько минут и бросился бежать куда глаза глядят, утирая по дороге сопли и слезы. Он знал, что его семья в это время находилась в доме, значит, все теперь были мертвы.
«Мамы нет, сестричек нет. Как дальше жить?»
Об этом Леша задумался позднее, когда на ночь забился в какой-то земляной погреб, находящийся во дворе разрушенного особнячка. Этот дом он знал, в нем жил один из его товарищей по дворовым играм.
Мальчику хотелось есть. В погребе имелась картошка, которую он начал грызть прямо с кожурой. Леша кое-как утолил голод и заснул на куче мешков.
А на следующий день появилась девочка Надя, даже скорее девушка. В свои четырнадцать лет она имела вполне развитую женскую фигуру: два бугорка, выпирающих из платья, и соблазнительные бедра.
Утром он выбрался из погреба по малой нужде и увидел ее. Девочка рылась в куче мусора.
– Эй, ты чего здесь?! – крикнул ей Леша.
После сна он несколько успокоился, смирился с потерей семьи, воспринял ее как неизбежную данность и думал, что же ему делать дальше.
Девочка вздрогнула от неожиданности, повернулась к нему, поспешно застегивающему штаны, улыбнулась и сказала:
– Я Надя. А ты кто? Как звать-то тебя?
– Я Леша, – машинально ответил мальчишка и замолк.
– Я ищу вещи, чтобы потом обменять их на еду, – продолжила общение Надя. – На рынке. А ты чем здесь промышляешь?
– У меня дом из пушки расстреляли, вся семья погибла. Я здесь картошкой питаюсь. Хочешь? Ее в погребе полно.
– Прямо сырую ешь? – спросила Надя.
– Угу. Можно на костре запечь, но у меня спичек нет. А у тебя есть? – Он вопросительно посмотрел на Надю.
– Есть, – мгновенно ответила та, достала из ободранной сумки, висевшей на плече, коробок спичек и потрясла им в воздухе. – Давай запалим костер и испечем картошку.
– Хлеба бы еще, – мечтательно проговорил Алексей.
– И хлеба добудем, – уверила его Надя.
В тот же день Леша нашел в одной из руин бронзовую статуэтку, которую девочка выменяла на две буханки хлеба.
Надя оказалась не местной, попала в город волей случая. Она ехала на поезде к родне. На него напала какая-то банда, разобравшая пути по ходу состава. Он сошел с рельсов, но благо скорость была невелика, да и машинист успел затормозить. Поэтому многие пассажиры выжили, отделались разбитыми головами и сломанными конечностями.
Наде повезло. Она не получила ни единой царапины, не стала дожидаться, пока набегут бандиты, и ринулась в ближайший лесок. Ее никто не преследовал, и девочка в тот же день добралась до Юзовки. Какой-то крестьянин на телеге подвез.
Так они и жили некоторое время, пекли картошку, лазили по развалинам, а добытое добро выменивали на еду. К своему дому Алексей боялся даже близко подойти, рисовал в голове страшные картины.
А потом Надя пропала. Вернее сказать, ее забрали красные конармейцы. Дети шли вдоль улицы, когда мимо проскакал разъезд. Один из всадников ловко подхватил Надю за талию и усадил на коня впереди себя. К удивлению Алексея, девочка не испугалась и не сопротивлялась.
«Изнасилуют ее», – подумал он.
Несмотря на ранний возраст, жизнь вынудила его разбираться во многих взрослых вещах.
Когда в городе окончательно установилась советская власть, он попал в детдом, а потом – в военное училище, расположенное недалеко от Москвы. Парень сказал, что у него отец был портным, и ему засчитали пролетарское происхождение.
Алексей не рассчитывал еще когда-либо встретиться с Надей, но судьба непредсказуема и насмешлива. Уже будучи курсантом, во время майских праздников он вновь увидел Надю, молодую и привлекательную женщину. Она что-то кричала в мегафон с трибуны во время демонстрации. Донцов не захотел к ней подходить, чтобы не разрушить приятные детские воспоминания о дружбе с этой девочкой.
– Стоп машина! – неожиданно приказал Донцов по-русски, но водитель его понял и нажал на тормоза.
«Додж» остановился.
– В чем дело, командир?! – удивленно воскликнул Джига. – Там дети. Нет никакой опасности.
Донцов бросил на Ивана такой уничтожающий взгляд, что тот замолчал и лишь пожал плечами. Он хорошо знал своего командира и понял, что возникла какая-то нестандартная ситуация.
– Мигель, пошли разберемся, – сказал Алексей, вышел из машины и направился к детям.
Ничего не понимающий Мигель последовал за ним.
Мальчик лет восьми и девочка чуть постарше так и оставались на месте, наполовину высунувшись из проема погреба. В их глазах плавал испуг, но бежать они не пытались, смирились с неизбежным.
Донцов приблизился к ним, присел на корточки, приветливо улыбнулся и спросил:
– Есть хотите?
– Три дня горелыми фруктами питаемся, – сказала девочка, преодолев страх и осознав, что эти непонятные люди ничего плохого им не сделают.
Мигель заговорил с ней. Девочка периодически кивала и отвечала на его вопросы. Закончив диалог, он перевел Донцову суть разговора, хотя тот и так все понял.
– Вот это их дом. – Мигель кивнул в сторону пожарища. – Кто поджег деревню, они не знают. Родители погибли. Это брат и сестра. Голодные. Куда им податься, не имеют понятия.
– Все ясно, – сказал Донцов и обратился к детям по-испански: – Пошли к машине. Мы дадим вам много еды. Мешок у вас есть?
«Все в этой жизни повторяется, пусть и в различных вариациях», – подумал он.
Дети переглянулись. Мальчик принес из погреба мешок, и они покорно поплелись за непонятными, но неожиданно добрыми людьми.
Когда все подошли к машине, Донцов скомандовал:
– Весь сухпаек сюда и все съестное, что у нас есть. Быстро!
В раскрытый мешок посыпались мясные и рыбные консервы, пачки галет, краюхи хлеба и прочая снедь, заполнившая его объем больше чем наполовину.
– Сидите здесь тихо, питайтесь хорошо. Скоро вас отсюда заберут, – сказал Донцов на прощание.
Когда машина поехала, Алексей долго смотрел на мальчика и девочку, волокущих мешок к погребу.
– И не только чайку, – сказал Фернандес. – Жизнь дана не для страданий, а для наслаждений. Так звучит национальный девиз Испании. Вот и надо пользоваться моментом. У нас есть орухо, испанская водка. Она крепче русской на целых двадцать градусов.
– Но слабее русского самогона под кодовым названием первач, – заявил Донцов и хохотнул. – Давай свою оруху. Сейчас мы ее попробуем.
Фернандес отдал распоряжение ординарцу.
– Один момент, – сказал тот.
Вскоре на куске брезента, расстеленном возле разожженного костра, появились несколько бутылок с красочными этикетками, горка фруктов, нарезанный хлеб и вскрытые банки мясных консервов.
– Выпивайте и закусывайте, чем бог послал. А мне пора подкрепление встречать, – сказал Фернандес, встал и направился в сторону дороги.
Подкрепление с пушками и бронемашинами подоспело вовремя. Противник после этого на переправу даже не пытался сунуться.
Диверсанты проспали всю ночь, а с рассветом отправились на базу.
Когда они проезжали мимо сожженной деревни, покинутой жителями, Джига внезапно встрепенулся и заявил:
– Там какое-то шевеление.
– Где? – Донцов выдернул из сумки бинокль и стал смотреть в направлении, указанном Джигой.
«Теперь руина, а раньше домик был приличный, судя по высоте трубы, – оценивал он то, что видел. Горелые деревья, какой-то бугорок, в нем деревянная дверка. Похоже на овощной погреб. Мальчишка выглядывает, чумазый весь. А вот и девчонка появилась. Тоже грязная. Одни они, что ли, здесь? Вот ведь незадача!»
На Донцова нахлынули воспоминания из далекого детства.
Отец Алексея Николай Игнатович держал швейную мастерскую в Юзовке. Это заведение находилось недалеко от центра города, в двухэтажном особнячке, доставшемся ему по наследству. Мать Донцова сначала работала там просто закройщицей. Позднее она вышла замуж за Николая Игнатовича и стала, по сути дела, хозяйкой предприятия. Женщина не бросила своей основной специальности, кроме того, успевала руководить белошвейками и прочим персоналом, следила за домом и прилегающим участком, оставив финансовые дела мужу. Сама мастерская располагалась на первом этаже и имела отдельный вход.
Семья Донцовых проживала на втором, все пять человек – родители, мальчик и две девочки. Алексей по возрасту был средним ребенком. Когда началась российская смута, ему исполнилось девять лет.
Юзовка в ходе гражданской войны несколько раз переходила из рук в руки. Когда в город впервые пришли красные, сразу начались грабежи. Обувную фабричку, находившуюся на соседней улице, борцы за диктатуру пролетариата сожгли, а ее владельца расстреляли как буржуя и эксплуататора. Причем сделали они это демонстративно, на площади, при скоплении народа.
Николай Игнатович был с ним достаточно близко знаком. Он осмыслил этот прецедент и понял, что так и до него скоро очередь дойдет. Но на этот раз пронесло.
Потом власть сменилась. Город захватили антоновцы, которые тоже грабили население. Если они и отличались от красных, то только тем, что публично не расстреливали так называемых буржуев.
Случилось так, что этим отрядом командовал одноклассник Николая Игнатовича, который быстро растолковал ему, кто есть кто в этой войне, и уговаривал вступить в отряд. Тот вспомнил про судьбу коллеги по коммерции, поразмыслил и согласился.
«Его самого казнили, а семью не тронули. Даст бог, и мою не тронут. А красным недолго бегать осталось. Как победим, так и вернусь», – подумал отец Алексея.
Перед уходом он жестко проинструктировал жену, велел ей закрыть мастерскую, работников распустить и жить потихоньку, как обычные обыватели. Деньги не светить, тратить умеренно.
Николай Игнатович строго следовал заветам своей бабушки, купеческой дочери.
«Дом сожгут, землю отберут, ассигнации превратятся в простую бумагу, а вот золото, оно вечно», – наставляла она внука.
Именно поэтому часть своих накоплений он держал в золотых червонцах. Ох, как права оказалась бабушка. Семья Донцовых жила на них безбедно, а сам Николай Игнатович канул в небытие на просторах Малороссии.
Позднее Алексей пытался прояснить его судьбу, но так и не смог. Мало ли безвестных могил, с крестами и без, расплодилось на юге России.
Потом власть еще пару раз менялась. Все армии стреляли из пушек, и город постепенно превращался в руины.
Алексей вместе с соседскими пацанами лазил по развалинам в поисках ценных вещичек и внезапно услышал взрывы. Один, второй, третий!.. Они его особо не пугали, привык уже, но ему следовало вернуться домой. Мало ли что!
Он и вернулся, да только вот дома уже не было. Алексей увидел груду дымящихся развалин вокруг печной трубы, потолочные балки, торчащие в разные стороны, двор, усыпанный черепицей и прочим хламом. Мальчик постоял несколько минут и бросился бежать куда глаза глядят, утирая по дороге сопли и слезы. Он знал, что его семья в это время находилась в доме, значит, все теперь были мертвы.
«Мамы нет, сестричек нет. Как дальше жить?»
Об этом Леша задумался позднее, когда на ночь забился в какой-то земляной погреб, находящийся во дворе разрушенного особнячка. Этот дом он знал, в нем жил один из его товарищей по дворовым играм.
Мальчику хотелось есть. В погребе имелась картошка, которую он начал грызть прямо с кожурой. Леша кое-как утолил голод и заснул на куче мешков.
А на следующий день появилась девочка Надя, даже скорее девушка. В свои четырнадцать лет она имела вполне развитую женскую фигуру: два бугорка, выпирающих из платья, и соблазнительные бедра.
Утром он выбрался из погреба по малой нужде и увидел ее. Девочка рылась в куче мусора.
– Эй, ты чего здесь?! – крикнул ей Леша.
После сна он несколько успокоился, смирился с потерей семьи, воспринял ее как неизбежную данность и думал, что же ему делать дальше.
Девочка вздрогнула от неожиданности, повернулась к нему, поспешно застегивающему штаны, улыбнулась и сказала:
– Я Надя. А ты кто? Как звать-то тебя?
– Я Леша, – машинально ответил мальчишка и замолк.
– Я ищу вещи, чтобы потом обменять их на еду, – продолжила общение Надя. – На рынке. А ты чем здесь промышляешь?
– У меня дом из пушки расстреляли, вся семья погибла. Я здесь картошкой питаюсь. Хочешь? Ее в погребе полно.
– Прямо сырую ешь? – спросила Надя.
– Угу. Можно на костре запечь, но у меня спичек нет. А у тебя есть? – Он вопросительно посмотрел на Надю.
– Есть, – мгновенно ответила та, достала из ободранной сумки, висевшей на плече, коробок спичек и потрясла им в воздухе. – Давай запалим костер и испечем картошку.
– Хлеба бы еще, – мечтательно проговорил Алексей.
– И хлеба добудем, – уверила его Надя.
В тот же день Леша нашел в одной из руин бронзовую статуэтку, которую девочка выменяла на две буханки хлеба.
Надя оказалась не местной, попала в город волей случая. Она ехала на поезде к родне. На него напала какая-то банда, разобравшая пути по ходу состава. Он сошел с рельсов, но благо скорость была невелика, да и машинист успел затормозить. Поэтому многие пассажиры выжили, отделались разбитыми головами и сломанными конечностями.
Наде повезло. Она не получила ни единой царапины, не стала дожидаться, пока набегут бандиты, и ринулась в ближайший лесок. Ее никто не преследовал, и девочка в тот же день добралась до Юзовки. Какой-то крестьянин на телеге подвез.
Так они и жили некоторое время, пекли картошку, лазили по развалинам, а добытое добро выменивали на еду. К своему дому Алексей боялся даже близко подойти, рисовал в голове страшные картины.
А потом Надя пропала. Вернее сказать, ее забрали красные конармейцы. Дети шли вдоль улицы, когда мимо проскакал разъезд. Один из всадников ловко подхватил Надю за талию и усадил на коня впереди себя. К удивлению Алексея, девочка не испугалась и не сопротивлялась.
«Изнасилуют ее», – подумал он.
Несмотря на ранний возраст, жизнь вынудила его разбираться во многих взрослых вещах.
Когда в городе окончательно установилась советская власть, он попал в детдом, а потом – в военное училище, расположенное недалеко от Москвы. Парень сказал, что у него отец был портным, и ему засчитали пролетарское происхождение.
Алексей не рассчитывал еще когда-либо встретиться с Надей, но судьба непредсказуема и насмешлива. Уже будучи курсантом, во время майских праздников он вновь увидел Надю, молодую и привлекательную женщину. Она что-то кричала в мегафон с трибуны во время демонстрации. Донцов не захотел к ней подходить, чтобы не разрушить приятные детские воспоминания о дружбе с этой девочкой.
– Стоп машина! – неожиданно приказал Донцов по-русски, но водитель его понял и нажал на тормоза.
«Додж» остановился.
– В чем дело, командир?! – удивленно воскликнул Джига. – Там дети. Нет никакой опасности.
Донцов бросил на Ивана такой уничтожающий взгляд, что тот замолчал и лишь пожал плечами. Он хорошо знал своего командира и понял, что возникла какая-то нестандартная ситуация.
– Мигель, пошли разберемся, – сказал Алексей, вышел из машины и направился к детям.
Ничего не понимающий Мигель последовал за ним.
Мальчик лет восьми и девочка чуть постарше так и оставались на месте, наполовину высунувшись из проема погреба. В их глазах плавал испуг, но бежать они не пытались, смирились с неизбежным.
Донцов приблизился к ним, присел на корточки, приветливо улыбнулся и спросил:
– Есть хотите?
– Три дня горелыми фруктами питаемся, – сказала девочка, преодолев страх и осознав, что эти непонятные люди ничего плохого им не сделают.
Мигель заговорил с ней. Девочка периодически кивала и отвечала на его вопросы. Закончив диалог, он перевел Донцову суть разговора, хотя тот и так все понял.
– Вот это их дом. – Мигель кивнул в сторону пожарища. – Кто поджег деревню, они не знают. Родители погибли. Это брат и сестра. Голодные. Куда им податься, не имеют понятия.
– Все ясно, – сказал Донцов и обратился к детям по-испански: – Пошли к машине. Мы дадим вам много еды. Мешок у вас есть?
«Все в этой жизни повторяется, пусть и в различных вариациях», – подумал он.
Дети переглянулись. Мальчик принес из погреба мешок, и они покорно поплелись за непонятными, но неожиданно добрыми людьми.
Когда все подошли к машине, Донцов скомандовал:
– Весь сухпаек сюда и все съестное, что у нас есть. Быстро!
В раскрытый мешок посыпались мясные и рыбные консервы, пачки галет, краюхи хлеба и прочая снедь, заполнившая его объем больше чем наполовину.
– Сидите здесь тихо, питайтесь хорошо. Скоро вас отсюда заберут, – сказал Донцов на прощание.
Когда машина поехала, Алексей долго смотрел на мальчика и девочку, волокущих мешок к погребу.