Опять, что значит «высокий»?
Действительно, можно просто читать текст Хартии фундаментальных прав Европейского союза и искренне восторгаться каждой ее статьей. Однако опыт подсказывает, что за общими фразами кроются определенные цель и философия. Цель заключается в подчинении суверенных государств, демократических процедур принятия решения и национального законодательства международным институтам и группам давления. А в философии, прикрывающейся зонтиком «прав человека», явно угадываются традиционные левые взгляды, приспособленные к новым условиям. Этот факт настолько очевиден, что не видеть его могут лишь большие притворщики. Конечно, чтобы доказать что-либо, недостаточно просто высказать мнение. С другой стороны, было бы чрезвычайно наивно не замечать того, что сегодняшние проповедники и проводники «прав человека» практически все без исключения принадлежат к определенному политическому лагерю.
Взять хотя бы такой факт. Вскоре после ареста Аугусто Пиночета, этой ненавистной для левых фигуры, испанский суд потребовал также выдачи международного ордера на арест героя левых, Фиделя Кастро, по обвинению в убийстве 51 европейца и американца (в том числе и пяти испанцев). Запрос был решительно отвергнут. Это при том, что число людей, ответственность за гибель которых лежит на Кастро, значительно превосходит число жертв, приписываемых Чилийской комиссией по установлению истины и примирению Пиночету: от 15 до 17 тысяч кубинцев были расстреляны по указанию Кастро, а еще тысячи погибли, пытаясь покинуть остров, тогда как за все время правления Пиночета погибло 2279 человек (включая служащих сил безопасности)[225]. Хотя у Кастро в данный момент и имеется возможность претендовать на суверенный иммунитет, он был вовсе не президентом, а лишь Выдающимся Революционным Лидером, когда совершались самые страшные злодеяния, что, несомненно, могло бы дать пищу для размышлений любому беспристрастному судье. Ну разве не символично, что именно представитель правых Пиночет, а вовсе не левых – Кастро – оказался на скамье подсудимых? В этом и заключается смысл всех сегодняшних «прав человека».
• Консерваторы всего мира должны начать контрнаступление против бригады Новых Левых, идущих под флагом прав человека, с той же энергией, с которой мы прежде боролись со Старыми Левыми.
Что касается Великобритании, то здесь нам необходимо сделать следующее:
• немедленно законодательно ограничить вредоносное воздействие Закона о правах человека;
• предоставить уведомление о намерении денонсировать Конвенцию через шесть месяцев, с тем чтобы лишить Европейский суд по правам человека возможности безответственно влиять на наше законодательство и демократические процедуры принятия решений;
• противодействовать любым попыткам навязать нам положения Хартии фундаментальных прав Европейского союза, хотя это, как я покажу ниже, должно осуществляться в контексте более серьезных изменений в отношениях Великобритании с Европейским союзом.
Глава 8
Балканские войны
Доводы в пользу вмешательства
Говорят, Бисмарк однажды заметил: «Балканы не стоят жизни даже одного померанского гренадера». Мнение «железного канцлера» с тех пор приобрело немало приверженцев.
Сторонники «школы Бисмарка» полагают, что ни у Соединенных Штатов, ни у европейских стран нет существенных интересов в этом регионе, а следовательно, пусть местное население само разбирается со своими проблемами, или, что вернее, живет с ними. Для тех, кто поддерживает политику невмешательства ввиду отсутствия интересов, регион обычно представляется политическим болотом. История его видится в мрачных тонах. Лидеры кажутся иррациональными, а народы – откровенно невыносимыми. Нужно ли говорить, что в таких условиях обычные стратегические и моральные критерии просто неприменимы. Мы можем сетовать по поводу того, что происходит, однако так было всегда, так будет и впредь. Вот, в двух словах, взгляды, которые получили широкое распространение в средствах массовой информации в начале 90-х годов, когда на Балканах начала проводиться политика геноцида.
Существует и другая точка зрения, которая распространена не менее широко, особенно сегодня, когда невмешательство cтало выглядеть уже неприличным. В соответствии с ней Балканы – это лакмусовая бумага, а значение происходящих там событий выходит далеко за пределы региона. Подобные взгляды особенно популярны у леволиберальных политиков. Эти люди убеждены, что прекратить порожденные национализмом войны и жестокости может, если говорить без обиняков, лишь отказ от национального суверенитета. Они полагают, что только международные органы – политические, военные и судебные – могут предложить приемлемые стандарты руководства. В том, как они стремятся превратить Балканский регион в своего рода квазипротекторат с участием НАТО, ООН и Европейского союза, видится их конечная цель – расширение выработанного там международного подхода и его использование во все возрастающей мере применительно к «глобальной деревне».
Я уже, надеюсь, достаточно ясно объяснила, почему, на мой взгляд, подобный утопический интернационализм не только нереален, но еще и вреден[226]. Задача государственных деятелей как в собственной стране, так и за рубежом заключается в том, чтобы, работая с человеческой натурой, пороками и т. д., пробуждать инстинкты и даже предрассудки, из которых можно извлечь пользу. Задача преобразования человечества и придания ему нового образа никогда ни перед кем не ставилась. На практике это означает, что попытка добиться абсолютной справедливости и прочного мира на Балканах может обернуться для Запада несоразмерным и неприемлемым отвлечением сил и ресурсов.
Проблема заключается в том, что первый, «бисмарковский», подход к региону был ужасной ошибкой в начале 90-х годов. Реально политики полного невмешательства никогда не существовало. «Чистый» изоляционизм, пожалуй, был бы менее вреден, чем та политика, которая фактически проводилась. Запад, в конечном итоге, все же вмешивался, когда пытался не допустить развала старой Югославии и оказывал давление на тех, кто хотел выйти из нее. Западные государства в числе других поддержали эмбарго на поставки оружия, что дало агрессору ошеломляющее преимущество и фактически поощрило агрессию. Наконец, Запад неоднократно заставлял стороны заключать соглашения о прекращении огня (которые не выполнялись) и выдвигал угрозы (которые игнорировались). Поэтому политику Запада того времени правильнее было бы рассматривать как неэффективное вмешательство, а не как отмежевание.
В любом случае крайне недальновидно подходить к национальному и стратегическому интересу без учета косвенных последствий кризиса, а не только прямых. Попустительствовать наглой агрессии, даже если ее прямые последствия кажутся ограниченными, всегда опасно из-за того, что это создает прецедент. Вдвойне опасно, когда такая агрессия осуществляется в регионе, который находится в Европе, примыкает к границам стран НАТО да к тому же не отличается стабильностью.
Сейчас нередко забывают, сколько стран рисковали быть втянутыми в войны, развязанные Слободаном Милошевичем. Репрессии в отношении этнических венгров и других национальных групп в Воеводине грозили конфликтом с соседней Венгрией. Жестокости в отношении этнических албанцев в Косово вызывали негодование в соседней Албании и волнения среди албанского меньшинства в Македонии. Замыслы Сербии захватить или, как минимум, расчленить Македонию ставили это новое государство в череду тех, кому грозило уничтожение. А это, в свою очередь, не могло не затронуть старую союзницу Сербии – православную Грецию, которая всегда рассматривала Македонию с враждебностью хищника. Греция – не единственная страна НАТО, которая могла быть втянута в этот водоворот. Турция с ее историческими, культурными и религиозными связями с боснийскими мусульманами и почти двумя миллионами этнических боснийцев на ее территории испытывала справедливое возмущение происходящим в Боснии-Герцеговине. Совершенно ясно, что конфликт, который способен втянуть в себя столько стран, в том числе и ближайших союзников Запада, не может не затрагивать наших собственных национальных интересов.
Есть и еще одна причина, по которой разумная стратегия на Балканах должна предусматривать дипломатическую жесткость, убедительную угрозу применения силы и, в случае обострения ситуации, эффективную военную акцию: это характер врага. Любая мало-мальски обоснованная оценка личности Слободана Милошевича, целей, которые он преследует, и средств, которыми он располагает, показывает, что его нужно было остановить и, что не менее важно, его можно остановить.
Цели, которые он вместе со своим окружением поставил, хорошо известны. Сербы, несмотря на то что могут быть предельно двуличными при ведении переговоров, не прочь грубовато, но довольно откровенно похвалиться своими замыслами. Милошевич в совершенно убийственной манере сделал это прямо накануне массовых этнических чисток в Косово. Генерал Клаус Науманн, бывший председатель военного комитета НАТО, так передает содержание одного из разговоров.
Он [Милошевич] сказал нам: «Я решу проблему Косово раз и навсегда весной 1999 года»… Мы задали ему вопрос: «Как вы собираетесь сделать это, г-н президент?»
«Мы поступим с ними так же, как с албанцами в Дренице в 1945 году». Мы спросили его: «Г-н президент, нам неизвестно, что вы сделали с албанцами в 1945 году. Не могли бы вы пояснить?»
«Это очень просто. Мы собрали их и расстреляли», – прозвучало в ответ[227].
Вторая часть оценки не менее важна. Сербская военная машина никогда не была такой сильной, какой ее хотели представить сами сербы и большинство международных наблюдателей. Ходит немало историй о том, как Тито с партизанами отвлекал на себя от 20 до 30 немецких дивизий во время Второй мировой войны[228]. Вместе с тем при проведении очевидной параллели из виду упускается тот немаловажный факт, что вооруженным силам Милошевича противостояли многочисленные и настроенные на решительную борьбу, хотя поначалу и хуже вооруженные отряды хорватов, боснийцев и косоваров. На этот раз именно сербы были оккупантами на территории других государств и находились в том же положении, что и в свое время немецкая армия. Вдобавок, югославская армия, которая, по некоторым оценкам, в начале конфликта была четвертой по численности в Европе, очень быстро стала страдать от дезертирства, упадка морального духа и потери огневой мощи в результате захвата вооружения или его уничтожения противником. Сербские полувоенные формирования, состоящие из так называемых «четников», на которые все больше опиралась регулярная армия, имели более сильную мотивацию, поскольку их питала примитивная ненависть к несербам. Однако они предпочитали насиловать и убивать гражданское население, а не сражаться с хорошо обученными профессиональными военными.
К этому я бы добавила еще одно соображение в поддержку необходимости проведения военной акции против Милошевича. Когда назревает угроза совершения ужасного злодеяния, а геноцид – именно такое злодеяние, Запад, в соответствии со своими моральными обязательствами, должен по возможности не допустить его или, если удастся, остановить. Это также может быть оправдано и с позиции широких национальных интересов. Но главное все же в том, что общество, где народ и политическое руководство перестают возмущаться при виде злодеяний такого масштаба, утрачивает человеческий облик. В некоторых случаях – а один из них, несомненно, Босния – наша совесть подсказывает нам, что положение, в котором оказались тысячи невинных мужчин, женщин и детей, не может продолжаться и не должно оставаться без внимания.
Подобные соображения – стратегические и моральные – вовсе не означают, что следует отказаться от критического подхода. Мягкость сердца не оправдывает размягчения мозга. Мы непременно должны оценивать, а если нужно и переоценивать с учетом ситуации, во что может обойтись для нас и наших вооруженных сил участие в конфликте. Сначала необходимо попытаться найти такие решения, которые не связаны с чрезмерным риском для наших людей, не забывая о том, что иногда осторожность не менее опасна, чем смелость. В случае военного вмешательства на Балканах, как, впрочем, и в других местах, мы должны продумать пути выхода из конфликта наряду с путями втягивания в него. Наконец, независимо от масштабов правонарушений, не стоит думать, что мы сможем исправить все и вся. Вместе с тем, я повторю, нам следует действовать предельно решительно и применять любую силу, которая потребуется для предотвращения, сдерживания или устранения зла.
Вуковар
Для каждого из нас, особенно для политических лидеров, крайне важно хотя бы раз в жизни физически ощутить реальность зла. Мы знаем, по крайней мере должны знать, что зло существует. Но лишь когда мы можем увидеть его, прикоснуться к нему и почувствовать, чем оно пахнет, как это случилось во время моего визита в сентябре 1998 года в Вуковар, что в восточной части Хорватии, зло принимает реальный облик, который уже невозможно забыть.
Моему визиту в Хорватию той осенью предшествовала целая череда сложных переговоров. В 1993 году мне заочно было присвоено звание почетного доктора Загребского университета за поддержку хорватов в их борьбе против коммунистического правления Белграда два года назад. Тогда мне пришлось отказаться от поездки в знак протеста против нападения хорватских экстремистов на мусульман в Боснии. На фоне одного из самых страшных эпизодов – резни в Ахмичи в апреле того года – мой визит мог быть воспринят Хорватией как свидетельство того, что мир не обратил внимания на подобное варварство. Хотя военные столкновения между двумя сторонами прекратились в следующем году, посещение страны выглядело неуместным вплоть до 1998 года.
В тот год территории хорватской Восточной Славонии окончательно (и мирно) воссоединились с Хорватией. Мне хотелось своими глазами увидеть ситуацию после ухода сербских оккупационных войск и части сербского населения. Кроме того, после начала конфликта летом 1991 года Хорватия как новое демократическое государство, на мой взгляд, сильно нуждалась в поддержке, от Запада же до сих пор ей перепадали лишь жалкие крохи. Вот почему теперь я приняла приглашение президента Франьо Туджмана и правительства Хорватии.
Хорватия – абсолютно европейская страна, в некотором смысле даже в большей мере, чем Великобритания. Ее далматинское побережье по своей географии, истории и культуре является частью европейского Средиземноморья. В остальном же Хорватия – часть Центральной Европы. Хорваты, как и их соседи словенцы, с явным неудовольствием относятся к тому, что их считают представителями «Балканских стран». (Если в дальнейшем я и буду использовать это понятие для обозначения всех стран бывшей Югославии, то лишь из соображений удобства.)
Дубровник, который мне также предстояло посетить в тот сентябрь, определенно самый красивый и достойный внимания среди далматинских городов. Именно поэтому варварские атаки югославской армии на этот город, следы которых я видела сама, так потрясли весь мир. Белград не мог придумать ничего глупее бомбардировки Дубровника. Она заставила международное мнение потребовать от руководителей западных стран жестких действий, да к тому же ускорила международное признание независимости Хорватии.
Думаю, для жителей Дубровника, в то время как они прятались в подвалах без воды и электричества, тот факт, что они попали в «новости», был слабым утешением. Однако те, кто оказался в Вуковаре, были лишены даже этого.
На старых фотографиях Вуковара, сделанных до того, как югославская армия и сербские полувоенные формирования разрушили его, можно увидеть очаровательный провинциальный город, центр которого выстроен в традиционном для Центральной Европы причудливом стиле эпохи Габсбургов. Через город протекает река, а местные жители в часы отдыха рыбачат и катаются на лодках.
По данным переписи населения, в 1991 году в Вуковаре проживало около 84 тысяч человек, 44 % которых составляли этнические хорваты, 37 % – этнические сербы, а оставшуюся часть – главным образом русские, словаки, венгры и украинцы. Иными словами, в нем можно было увидеть людей множества национальностей, которые жили вместе и ладили друг с другом, что опять же характерно для Центральной Европы.
Вуковар, который открылся моему взору, когда я подлетала к нему на вертолете днем в четверг 17 сентября 1998 года, представлял собой другую, пугающую картину. Разрушения потрясали тем, что были почти полными. Остатки остовов общественных зданий напоминали о мирной и достойной жизни, которая безвозвратно ушла. Небольшие приземистые частные дома, образующие ровные ряды, стояли без крыш, с выбитыми окнами, изрешеченными стенами и обугленными внутренностями. Вещи, валявшиеся тут и там среди груд мусора, усиливали ощущение насилия. Во многих зданиях неосторожно приблизившегося человека подстерегали мины-ловушки, земля вокруг также была нашпигована минами. Все без исключения церкви систематически подвергались артиллерийскому обстрелу. Там, где четники хотели оставить след, были намалеваны лозунги на кириллице. Некоторые дома, однако, имели вполне приличный и жилой вид. В этих домах раньше жили сербы, как, впрочем, живут и сейчас.
Не верьте, если вам скажут, что зло – это плод необдуманной вспыльчивости. Поезжайте в Вуковар. Вы увидите, что зло абсолютно хладнокровно.
Руины все же не дают полного представления о страданиях, которые принесла осада Вуковара, завершившаяся захватом города 19 ноября 1991 года. Не позволяет до конца прочувствовать их и вид больничных палат, где в ужасных условиях раненым и умирающим пытались помочь врачи и сестры, у которых день ото дня было все больше оснований опасаться за собственную жизнь. Пожалуй, лишь могилы говорят об истинном смысле произошедшего в Вуковаре, да и этой войны в целом.
От своего габсбургского прошлого хорваты унаследовали до определенной степени немецкую аккуратность. Поэтому статистика, касающаяся количества жертв, своей беспристрастной точностью напоминает отчет о научном эксперименте, осуществленном под международным контролем с целью опознания погибших перед перезахоронением. Эта статистика говорит, что был убит тысяча восемьсот пятьдесят один человек. Еще шестьсот семьдесят девять числятся пропавшими без вести (они, предположительно, также погибли). В Вуковаре и его окрестностях есть несколько массовых захоронений. В тот печальный осенний день я побывала на месте самого большого из них.
Самая большая из найденных могил примыкала к территории кладбища. Из параллельных траншей, выкопанных в красноватой глине, было извлечено 938 трупов, которые предстояло перезахоронить. Возраст жертв колебался от шести месяцев до 104 лет от роду. Из тех, кого удалось опознать, 484 были хорватами, 38 – сербами, 28 – русскими, 11 – украинцами, а 16 – венграми.
Сотни людей, главным образом женщин, собрались у захоронения. Я зажгла свечу и поставила ее рядом с множеством других, символизировавших память о любимом человеке. Когда я, чтобы поговорить, подошла к женщинам, некоторые из которых были мне знакомы по встрече в моем лондонском офисе, они со слезами обступили меня. Многие показывали фотографии пропавших – словно в надежде на то, что кто-нибудь вроде меня может вернуть их живыми и невредимыми.
Могилу выкопали сербы, захоронив в ней трупы, собранные по всему захваченному городу. Однако на кукурузном поле недалеко от Овчара находилось нечто более зловещее. Там были обнаружены 260 пациентов из вуковарской больницы, которых боевики из сербских полувоенных формирований привезли на грузовиках, а затем после пыток расстреляли и сбросили в яму. К тому моменту, когда я туда попала, тела были перезахоронены в разных местах, а посередине раскисшего поля стоял крест. Я зажгла еще одну свечу у этого креста.
Думаю, стоит вспомнить историю захвата больницы, поскольку она ярко демонстрирует нам слабость международного сообщества. На следующий день после того, как защитники Вуковара согласились сдать город, но Международный Красный Крест и представители международного сообщества пока еще не прибыли на место, югославская армия заняла больничный комплекс. Пациентов начали вывозить оттуда, не дожидаясь международного надзора. Когда же вечером появились представители Красного Креста, их довольно грубо задержали сербские офицеры. Все это время пациентов под предлогом перевода в другую больницу тайно выводили через черный ход, где они попадали в руки четников.
Под конец мы на джипе отправились в другое место, где в то время велись раскопки. Работы велись в поле. Местечко называлось Сотин, – никогда не забуду этого названия. Не знаю, сколько людей нашли там свой конец. Те, кто занимался эксгумацией, прикрыли тела перед моим приездом, за что я им очень благодарна. Но на дальнем конце поля, где находился поросший ежевикой спуск к реке, лежали останки двух жертв. По всей видимости, сербы велели им бежать, а затем застрелили их как собак.
Я описываю увиденное мною в Вуковаре столь подробно прежде всего потому, что город требует восстановления и заселения, а этого не произойдет, если все тихо забудут о случившемся. Другая причина заключается в том, что три офицера югославской армии, обвиняемые в этих преступлениях, все еще находятся (в то время как я пишу эти строки) на свободе, а они должны предстать перед судом[229].
Не буду утверждать, что Вуковар – единственный в своем роде: по всем отзывам, в Сребренице (Босния), с точки зрения масштабов уничтожения людей, было еще хуже. Я вовсе не хочу сказать, что хорваты совершенно невинны, – на некоторых из них лежит вся ответственность за события в Боснии в 1993 году. Однако в Вуковаре, как и в Сараево, мы видим лицо войны, которую вел и финансировал Белград. Жертвы имели разную национальность и религиозные убеждения. Преступники же были едины в фанатичной приверженности идее этнической чистоты, которой они добивались с помощью террора и насилия. Чтобы понять, откуда это пошло, нужно немного углубиться в прошлое Балканского региона.
Хронология ключевых событий на Балканах в 1987–2001 годах
1987 год
• Апрель – декабрь: Слободан Милошевич становится во главе Сербской коммунистической партии.
1989 год
• 27 февраля: югославские войска брошены на подавление волнений в Косово.
• 8 мая: Милошевич становится президентом Сербии.
• 28 июня: Милошевич выступает на массовом митинге сербов в Косовом Поле.
1991 год
• Май: начало хорватско-сербского восстания.
• 25 июня: Словения и Хорватия провозглашают независимость.
• 27 июня: югославская армия вторгается в Словению.