– Миз Редди терзается до полусмерти, – говорит Кел, – переживает за него. Как бы твоя мама себя чувствовала, если б ты куда-то подевался так надолго?
Это Фергала догоняет. Он бросает затравленный взгляд на дом.
– Не очень, наверное.
– Да она день и ночь на коленях бы стояла, все сердце б выплакала, молясь, чтоб ее сыночек домой вернулся. Я уж молчу, – говорит Кел, продолжая жать на слабое место, – что́ б она сказала, узнай, что ты чью-то маму вынуждаешь так страдать, когда мог бы снять ей камень с души.
Фергал с тоской смотрит на сарай. Очевидно, ему бы хотелось уйти туда и либо сесть на кучу корма и все это осмыслить, либо просто спрятаться от Кела, пока тот не отступится и не уйдет отсюда.
– Помочь ей, кроме тебя, некому, сынок. К тебе Брендан шел в тот вечер, когда слинял. Ты его подбросил куда-нибудь?
– Что? Не ко мне! – Изумление на лице Фергала кажется Келу искреннее некуда, но вид Кел сохраняет скептический. – Да не со мной он встречался. Я его последний раз видел дня за два-три до этого. Он зашел, потому что хотел денег занять. Я дал ему сотню. Он сказал: “Круто, верну” – и ушел.
Кел хмыкает. Раз Брендан собирался слинять, любая мелочь пришлась бы кстати, но Келу интересно, с чего вдруг такая спешка.
– Сказал, зачем ему?
Фергал качает головой, но жест выходит едва заметно смазанный – и парень слишком часто смаргивает.
– И я его после этого не видел, – говорит. – Клянусь.
– Я, видать, ослышался, – говорит Кел. – Это я к чему: если тебе что-то известно насчет того, где Брендан болтается, тебе надо сказать об этом его маме. Мигом.
– Я никакого понятия не имею, где он. Как перед Богом клянусь.
– То, что тебе неизвестно, миз Редди без пользы, сынок, – замечает Кел. Вряд ли Фергал задумается, с чего вдруг какой-то посторонний вдруг весь из себя такой встревоженный насчет чувств Шилы Редди. – А что же тебе известно? Брендан сообщал о своих замыслах, правда же?
Фергал топчется в грязи, как беспокойный конь, рвется вернуться к работе, но Кел ни с места.
– Нинаю, – говорит Фергал наконец. Лицо у него разгладилось, взгляд сделался пустой и невыразительный. – Просто думаю, он чуть погодя вернется.
Келу этот взгляд знаком. Видал он такой много раз на уличных перекрестках и в кабинетах на допросах. Такой взгляд бывает не у пацана, который что-то натворил, а у его дружка – у того, кто убедил себя, будто ничего не знает, потому что его не было на месте; таким дружкам просто рассказывают о том, что произошло, и они решительно намерены доказать, что достойны этой малости приключения с чужого плеча – тем, что не стукачи.
– Так, сынок, – говорит Кел терпеливо, вскидывая бровь. – Я похож на тупого, по-твоему?
– Что?.. Нет. Я не…
– Ну, это приятно. Много у меня недостатков, но я не тупой – по крайней мере, не настолько, чтоб мне на это указывали.
Фергал все еще прячется за безучастный взгляд, но уже заметно, как всего его подергивает от тревоги. Кел говорит доверительно:
– Я и сам был когда-то буйным пацаном. Что б там Брендан ни замыслил, я, скорее всего, чудил похлеще. Но маму свою я до одури не пугал – так, чтоб месяцы напролет. Не корю тебя за то, что сам ты не хочешь с миз Редди общаться, но она имеет право знать, что происходит. Если есть у тебя какое сообщение для нее, я готов передать. Докладывать ей, откуда оно взялось, я не обязан.
Но он наткнулся на преграду в уме Фергала – смесь оторопи и преданности другу схватилась намертво, как цемент.
– Нинаю, куда Брендан делся, – произносит Фергал, на сей раз тверже прежнего. Он намеревается повторять это и больше ничего. Как многие люди, которым хватает сообразительности понять, что они слегка не догоняют, он знает, что всех, кто шустрее, он поборет вот этим.
Келу известны методы, как раскрошить эту преграду, но применять их не хочет. Макать бестолковых людей лицом в их бестолковость ему не нравилось никогда. Слишком уж это смахивает на игры в песочнице, когда травят слабого малыша, да и вообще – если в это влез, обратного хода уже не будет. Заводить себе врага в этих местах он не стремится.
– Что ж, – говорит он, вздыхая и качая головой, – дело твое. Надеюсь, передумаешь. – Келу не удается разобрать, действительно ли Фергал знает что-то такое, о чем лучше помалкивать, или это просто рефлекс. Кел допускает, что, возможно, из-за профессиональной деформации накручивает: на службе едва ли не больше всего времени тратилось впустую на людей, державших рот на замке без всякой особой причины, однако в краю талантливых трепачей Кел на такое наткнуться не рассчитывал. – А когда передумаешь, найдешь меня сам знаешь где.
Фергал мямлит что-то и устремляется в сарай со всей доступной прытью. Кел ковыляет рядом и задает какой-то вопрос о породах овец, и об этом они толкуют всю оставшуюся разгрузку. К концу работы Фергал изрядно расслабляется, а Кел шагает обратно в деревню, крутя в голове Фергала и Брендана.
Девятнадцатилеткой Кел себе не нравился. В свое время считал иначе – когда отрывался в Чикаго, хмельной от свободы, работал вышибалой в паршивых клубах и любился с Донной в квартирке на четвертом этаже без лифта и кондиционера. И только несколько лет спустя, когда они обнаружили, что на подходе Алисса, Кел осознал, что отрываться его никогда не перло. Весело было, это да, но в глубине души, так глубоко, что он и не замечал этого, Кел всегда хотел крепко стоять на ногах и обходиться с кем-нибудь порядочно.
Девятнадцатилетки, чуть ли не все до единого, не стоят на земле, считает он. Отрываются от семей и не находят никого, с кем зачалиться; мотает их, как перекати-поле. Неизвестные величины они – даже для тех, кто когда-то знал всю их подноготную.
Лучше всех девятнадцатилетку знают его дружбаны – и девушка, если у девятнадцатилетки есть хорошая. Фергал, которому ум Брендана известен куда лучше, чем его малышу-брату, или его маме, или сотруднику полиции Деннису, думает, что Брендана понесло куда-то по его же выбору и что бежит он не к чему-то, а от чего-то – или от кого-то.
У этих мест есть одна особенность, общая с более лихими районами, где Келу доводилось работать: в хорошую погоду люди здесь проводят почти все время на свежем воздухе, что удобно, если желательно наткнуться на них случайно. На подъездной дорожке у большого желтого дома с оранжереей у самой околицы юный брюнет в джинсах в облипку драит мотоцикл.
Мотоцикл – хилая маленькая “ямаха”, но едва ли не новехонькая и обошлась недешево. То же можно сказать и о здоровенном черном внедорожнике, припаркованном рядом, и о знаменитой оранжерее, раз уж на то пошло. В палисаднике опрятные клумбы окружают фонтанчик в форме каменной пагоды с разноцветно светящимся хрустальным шаром на вершине. Из трепа в пабе Кел знает, что Томми Мойнихан – вроде как большая шишка на мясокомбинате в паре районов отсюда. Мойниханы, подобно О’Коннорам, пусть и по-другому, устроились на порядок лучше, чем Редди.
– Клевый моцик, – говорит Кел.
Парень поднимает на него взгляд.
– Спасибо, – говорит он, одаряя Кела полуулыбкой. Черты лица достаточно изысканны, чтобы многие вокруг, включая самого Юджина, вероятно, считали его смазливым, но лицу этому недостает скул и совсем нет подбородка.
– Трудно, поди, блюсти его в порядке – на таких-то дорогах.
Юджин более не считает нужным отрываться от своей тряпочки из микрофибры.
– Не проблема. Главное, быть готовым уделять этому время.
Того желания потусоваться да потрепаться, какое возникло с Фергалом, у Кела теперь нету.
– Эй, – говорит он, осененный мыслью, – ты ж никак Юджин Мойнихан, верно?
Тут Юджин берет на себя труд поднять взгляд.
– Это я, да. А что?
– Вот так повезло, – говорит Кел. – Мне сказали, что потолковать нужно с тобой, – и вот он ты. Мотоцикл тебя выдал. Слыхал, у вас в этих краях самый симпотный.
– Он ничего, – говорит Юджин, пожимая плечами и еще разок проводя тряпкой по глянцевому слою красной краски. Легкий приятный голос, почти весь местный акцент из него вытравлен. – Собираюсь его сменить на что получше, но пока сойдет.
– Был у меня мотоцикл, – говорит Кел, укладывая руки на массивную каменную опору ворот. – В твои годы. Мелкая, четыре раза перепроданная “хонда”, но, елки-палки, как же я ее любил. Чуть ли не каждый заработанный цент шел прямиком на нее.
Юджину неинтересно, и он ленится даже делать вид, что это не так. Вскидывает брови.
– Вы меня искали?
Кел, склонный согласиться с оценкой Трея, которую тот дал личности Юджина, выдает историю про перекладку проводов и Брендана и что Шила Редди отправила его к Юджину. К концу изложения вид у Юджина не настороженный, а слегка презрительный.
– Не занимаюсь я электрикой, – говорит он.
– Нет?
– Нет. Я занимаюсь финансами и инвестированием. В колледже.
Кел подобающе под впечатлением.
– Что ж, – говорит, – правильно делаешь, раз не тратишь время на случайные заработки. Сам я не шибко образованный человек, но это-то знаю. Раз уж выпала тебе такая возможность, само собой, надо использовать ее по полной.
Он замечает этот взгляд, ехидный и недоверчивый, каким Донна удостаивала его, когда он скатывался в густой захолустный говор дедовых дружбанов. “Вахлачить” – так она это называла и не выносила на дух, хоть никогда и не говорила этого, но Кел знал. Донна – джерсийская девушка из предместий, но она свой выговор никогда и не выпячивала, и не прятала, окружающим предоставлялось принимать ее такой, какая она есть. Донна считала, что Кел роняет себя, подыгрывая чужим дурацким предубеждениям. С гордостью у Кела все в порядке, просто она в другом. Изображать пентюха оказывается иногда по-всякому полезно. Донна же считала, что это не повод.
Мнение Донны не меняет того, что во взгляде у Юджина появляется оттенок презрения – аккурат какой надо.
– Ага, – говорит. – Вот я и собираюсь.
– Похоже, я промазал, – говорит Кел, снимая бейсболку, чтобы задумчиво почесать голову. – Но Брендан-то Редди проводкой занимается, верно? Хоть это я правильно понял?
– Занимался, да. Но где он сейчас, я не знаю. Извините.
Тут Кел теряется.
– Не знаешь?
– Нет. Откуда?
– Ну, – говорит Кел, натягивая бейсболку, – похоже, никто не знает. Загадка прям вроде как. Но мне все говорят, какой ты крупный гений в этих краях. И я вот прикинул, что уж кто-кто, а ты наверняка знаешь, куда Брендан делся.
Юджин пожимает плечами.
– Он не сказал.
– Нарвался на что-то, нет?
Юджин дергает плечом и сосредоточивается на полировке краски; щурясь, смотрит вдоль поверхности, чтоб ни единого развода не осталось.
– Ой, – продолжает Кел, широко улыбаясь. Разыгрывать карту с виноватостью перед мамочкой тут незачем – не с этим пацаном. – Дошло. Ты ж такой умник, я сразу забыл, что ты еще юный. Тебе все еще кажется, будто трепаться нельзя, иначе отлупят на игровой площадке.
Юджин резко вскидывается.
– Я не ребенок.
– Верняк. Так что ж там дружочек натворил? – Кел по-прежнему улыбается, поудобнее устраивается у столба. – Дай-ка прикину. Плохие слова на стенке из баллончика написал и перепугался, что мамочка всыплет? – Юджин не снисходит до ответа. – Девчоночка от него залетела, пришлось из города убраться, пока ее папка дробовик ищет?
– Нет.
– Что ж тогда?
Юджин вздыхает.
– Я вообще-то не в курсе, во что там вляпался Брендан, – говорит он, наклоняя голову вбок, чтобы оценить блеск под новым углом, – и мне плевать. Знаю одно: не такой он умный, как ему кажется, а значит, можно запросто огрести. Вот и все.
Это Фергала догоняет. Он бросает затравленный взгляд на дом.
– Не очень, наверное.
– Да она день и ночь на коленях бы стояла, все сердце б выплакала, молясь, чтоб ее сыночек домой вернулся. Я уж молчу, – говорит Кел, продолжая жать на слабое место, – что́ б она сказала, узнай, что ты чью-то маму вынуждаешь так страдать, когда мог бы снять ей камень с души.
Фергал с тоской смотрит на сарай. Очевидно, ему бы хотелось уйти туда и либо сесть на кучу корма и все это осмыслить, либо просто спрятаться от Кела, пока тот не отступится и не уйдет отсюда.
– Помочь ей, кроме тебя, некому, сынок. К тебе Брендан шел в тот вечер, когда слинял. Ты его подбросил куда-нибудь?
– Что? Не ко мне! – Изумление на лице Фергала кажется Келу искреннее некуда, но вид Кел сохраняет скептический. – Да не со мной он встречался. Я его последний раз видел дня за два-три до этого. Он зашел, потому что хотел денег занять. Я дал ему сотню. Он сказал: “Круто, верну” – и ушел.
Кел хмыкает. Раз Брендан собирался слинять, любая мелочь пришлась бы кстати, но Келу интересно, с чего вдруг такая спешка.
– Сказал, зачем ему?
Фергал качает головой, но жест выходит едва заметно смазанный – и парень слишком часто смаргивает.
– И я его после этого не видел, – говорит. – Клянусь.
– Я, видать, ослышался, – говорит Кел. – Это я к чему: если тебе что-то известно насчет того, где Брендан болтается, тебе надо сказать об этом его маме. Мигом.
– Я никакого понятия не имею, где он. Как перед Богом клянусь.
– То, что тебе неизвестно, миз Редди без пользы, сынок, – замечает Кел. Вряд ли Фергал задумается, с чего вдруг какой-то посторонний вдруг весь из себя такой встревоженный насчет чувств Шилы Редди. – А что же тебе известно? Брендан сообщал о своих замыслах, правда же?
Фергал топчется в грязи, как беспокойный конь, рвется вернуться к работе, но Кел ни с места.
– Нинаю, – говорит Фергал наконец. Лицо у него разгладилось, взгляд сделался пустой и невыразительный. – Просто думаю, он чуть погодя вернется.
Келу этот взгляд знаком. Видал он такой много раз на уличных перекрестках и в кабинетах на допросах. Такой взгляд бывает не у пацана, который что-то натворил, а у его дружка – у того, кто убедил себя, будто ничего не знает, потому что его не было на месте; таким дружкам просто рассказывают о том, что произошло, и они решительно намерены доказать, что достойны этой малости приключения с чужого плеча – тем, что не стукачи.
– Так, сынок, – говорит Кел терпеливо, вскидывая бровь. – Я похож на тупого, по-твоему?
– Что?.. Нет. Я не…
– Ну, это приятно. Много у меня недостатков, но я не тупой – по крайней мере, не настолько, чтоб мне на это указывали.
Фергал все еще прячется за безучастный взгляд, но уже заметно, как всего его подергивает от тревоги. Кел говорит доверительно:
– Я и сам был когда-то буйным пацаном. Что б там Брендан ни замыслил, я, скорее всего, чудил похлеще. Но маму свою я до одури не пугал – так, чтоб месяцы напролет. Не корю тебя за то, что сам ты не хочешь с миз Редди общаться, но она имеет право знать, что происходит. Если есть у тебя какое сообщение для нее, я готов передать. Докладывать ей, откуда оно взялось, я не обязан.
Но он наткнулся на преграду в уме Фергала – смесь оторопи и преданности другу схватилась намертво, как цемент.
– Нинаю, куда Брендан делся, – произносит Фергал, на сей раз тверже прежнего. Он намеревается повторять это и больше ничего. Как многие люди, которым хватает сообразительности понять, что они слегка не догоняют, он знает, что всех, кто шустрее, он поборет вот этим.
Келу известны методы, как раскрошить эту преграду, но применять их не хочет. Макать бестолковых людей лицом в их бестолковость ему не нравилось никогда. Слишком уж это смахивает на игры в песочнице, когда травят слабого малыша, да и вообще – если в это влез, обратного хода уже не будет. Заводить себе врага в этих местах он не стремится.
– Что ж, – говорит он, вздыхая и качая головой, – дело твое. Надеюсь, передумаешь. – Келу не удается разобрать, действительно ли Фергал знает что-то такое, о чем лучше помалкивать, или это просто рефлекс. Кел допускает, что, возможно, из-за профессиональной деформации накручивает: на службе едва ли не больше всего времени тратилось впустую на людей, державших рот на замке без всякой особой причины, однако в краю талантливых трепачей Кел на такое наткнуться не рассчитывал. – А когда передумаешь, найдешь меня сам знаешь где.
Фергал мямлит что-то и устремляется в сарай со всей доступной прытью. Кел ковыляет рядом и задает какой-то вопрос о породах овец, и об этом они толкуют всю оставшуюся разгрузку. К концу работы Фергал изрядно расслабляется, а Кел шагает обратно в деревню, крутя в голове Фергала и Брендана.
Девятнадцатилеткой Кел себе не нравился. В свое время считал иначе – когда отрывался в Чикаго, хмельной от свободы, работал вышибалой в паршивых клубах и любился с Донной в квартирке на четвертом этаже без лифта и кондиционера. И только несколько лет спустя, когда они обнаружили, что на подходе Алисса, Кел осознал, что отрываться его никогда не перло. Весело было, это да, но в глубине души, так глубоко, что он и не замечал этого, Кел всегда хотел крепко стоять на ногах и обходиться с кем-нибудь порядочно.
Девятнадцатилетки, чуть ли не все до единого, не стоят на земле, считает он. Отрываются от семей и не находят никого, с кем зачалиться; мотает их, как перекати-поле. Неизвестные величины они – даже для тех, кто когда-то знал всю их подноготную.
Лучше всех девятнадцатилетку знают его дружбаны – и девушка, если у девятнадцатилетки есть хорошая. Фергал, которому ум Брендана известен куда лучше, чем его малышу-брату, или его маме, или сотруднику полиции Деннису, думает, что Брендана понесло куда-то по его же выбору и что бежит он не к чему-то, а от чего-то – или от кого-то.
У этих мест есть одна особенность, общая с более лихими районами, где Келу доводилось работать: в хорошую погоду люди здесь проводят почти все время на свежем воздухе, что удобно, если желательно наткнуться на них случайно. На подъездной дорожке у большого желтого дома с оранжереей у самой околицы юный брюнет в джинсах в облипку драит мотоцикл.
Мотоцикл – хилая маленькая “ямаха”, но едва ли не новехонькая и обошлась недешево. То же можно сказать и о здоровенном черном внедорожнике, припаркованном рядом, и о знаменитой оранжерее, раз уж на то пошло. В палисаднике опрятные клумбы окружают фонтанчик в форме каменной пагоды с разноцветно светящимся хрустальным шаром на вершине. Из трепа в пабе Кел знает, что Томми Мойнихан – вроде как большая шишка на мясокомбинате в паре районов отсюда. Мойниханы, подобно О’Коннорам, пусть и по-другому, устроились на порядок лучше, чем Редди.
– Клевый моцик, – говорит Кел.
Парень поднимает на него взгляд.
– Спасибо, – говорит он, одаряя Кела полуулыбкой. Черты лица достаточно изысканны, чтобы многие вокруг, включая самого Юджина, вероятно, считали его смазливым, но лицу этому недостает скул и совсем нет подбородка.
– Трудно, поди, блюсти его в порядке – на таких-то дорогах.
Юджин более не считает нужным отрываться от своей тряпочки из микрофибры.
– Не проблема. Главное, быть готовым уделять этому время.
Того желания потусоваться да потрепаться, какое возникло с Фергалом, у Кела теперь нету.
– Эй, – говорит он, осененный мыслью, – ты ж никак Юджин Мойнихан, верно?
Тут Юджин берет на себя труд поднять взгляд.
– Это я, да. А что?
– Вот так повезло, – говорит Кел. – Мне сказали, что потолковать нужно с тобой, – и вот он ты. Мотоцикл тебя выдал. Слыхал, у вас в этих краях самый симпотный.
– Он ничего, – говорит Юджин, пожимая плечами и еще разок проводя тряпкой по глянцевому слою красной краски. Легкий приятный голос, почти весь местный акцент из него вытравлен. – Собираюсь его сменить на что получше, но пока сойдет.
– Был у меня мотоцикл, – говорит Кел, укладывая руки на массивную каменную опору ворот. – В твои годы. Мелкая, четыре раза перепроданная “хонда”, но, елки-палки, как же я ее любил. Чуть ли не каждый заработанный цент шел прямиком на нее.
Юджину неинтересно, и он ленится даже делать вид, что это не так. Вскидывает брови.
– Вы меня искали?
Кел, склонный согласиться с оценкой Трея, которую тот дал личности Юджина, выдает историю про перекладку проводов и Брендана и что Шила Редди отправила его к Юджину. К концу изложения вид у Юджина не настороженный, а слегка презрительный.
– Не занимаюсь я электрикой, – говорит он.
– Нет?
– Нет. Я занимаюсь финансами и инвестированием. В колледже.
Кел подобающе под впечатлением.
– Что ж, – говорит, – правильно делаешь, раз не тратишь время на случайные заработки. Сам я не шибко образованный человек, но это-то знаю. Раз уж выпала тебе такая возможность, само собой, надо использовать ее по полной.
Он замечает этот взгляд, ехидный и недоверчивый, каким Донна удостаивала его, когда он скатывался в густой захолустный говор дедовых дружбанов. “Вахлачить” – так она это называла и не выносила на дух, хоть никогда и не говорила этого, но Кел знал. Донна – джерсийская девушка из предместий, но она свой выговор никогда и не выпячивала, и не прятала, окружающим предоставлялось принимать ее такой, какая она есть. Донна считала, что Кел роняет себя, подыгрывая чужим дурацким предубеждениям. С гордостью у Кела все в порядке, просто она в другом. Изображать пентюха оказывается иногда по-всякому полезно. Донна же считала, что это не повод.
Мнение Донны не меняет того, что во взгляде у Юджина появляется оттенок презрения – аккурат какой надо.
– Ага, – говорит. – Вот я и собираюсь.
– Похоже, я промазал, – говорит Кел, снимая бейсболку, чтобы задумчиво почесать голову. – Но Брендан-то Редди проводкой занимается, верно? Хоть это я правильно понял?
– Занимался, да. Но где он сейчас, я не знаю. Извините.
Тут Кел теряется.
– Не знаешь?
– Нет. Откуда?
– Ну, – говорит Кел, натягивая бейсболку, – похоже, никто не знает. Загадка прям вроде как. Но мне все говорят, какой ты крупный гений в этих краях. И я вот прикинул, что уж кто-кто, а ты наверняка знаешь, куда Брендан делся.
Юджин пожимает плечами.
– Он не сказал.
– Нарвался на что-то, нет?
Юджин дергает плечом и сосредоточивается на полировке краски; щурясь, смотрит вдоль поверхности, чтоб ни единого развода не осталось.
– Ой, – продолжает Кел, широко улыбаясь. Разыгрывать карту с виноватостью перед мамочкой тут незачем – не с этим пацаном. – Дошло. Ты ж такой умник, я сразу забыл, что ты еще юный. Тебе все еще кажется, будто трепаться нельзя, иначе отлупят на игровой площадке.
Юджин резко вскидывается.
– Я не ребенок.
– Верняк. Так что ж там дружочек натворил? – Кел по-прежнему улыбается, поудобнее устраивается у столба. – Дай-ка прикину. Плохие слова на стенке из баллончика написал и перепугался, что мамочка всыплет? – Юджин не снисходит до ответа. – Девчоночка от него залетела, пришлось из города убраться, пока ее папка дробовик ищет?
– Нет.
– Что ж тогда?
Юджин вздыхает.
– Я вообще-то не в курсе, во что там вляпался Брендан, – говорит он, наклоняя голову вбок, чтобы оценить блеск под новым углом, – и мне плевать. Знаю одно: не такой он умный, как ему кажется, а значит, можно запросто огрести. Вот и все.