– Не совсем плохо. Страшноват, но жить можно.

– Прорвёмся, – улыбаться Зубарю теперь не дано. – И не такое бывало. Прорвёмся…

Больше не говорили. Зубарь незаметно уснул, а я смотрел в окно и радовался. Радовался тому, что остался жив. Как тут не порадуешься?

Жив, не чувствую боли и полон сил. А проблемы, какими бы большими они ни были, подождут.

Из коридора начали доноситься звуки. Кто-то катит каталку и стучит каблуками по деревянному полу. В палату вошёл доктор Бруннерман в компании Ольги Барковой. Каталку вкатил худой блондин с огромным синяком под левым глазом. Остановив её между кроватей, гневно посмотрел на меня и перевёл взгляд на Зубаря.

– Никита в себя пришёл, – сказала Ольга и склонилась надо мной. – Как себя чувствуешь, сибиряк?

– Лучше, – ответил я. – Если развяжете, будет вообще хорошо.

Бруннерман подошёл ко мне, недовольно посмотрел и повернулся к Зубарю. Сказал лаборанту что-то на немецком, и тот засуетился.

– Пару минут подожди, – попросила Ольга.

Зубаря погрузили на каталку и увезли в неизвестном направлении. Я точно не у Ольги дома. В какой-то больнице нахожусь. В посёлке Двойка больниц вроде нет.

– Санитара кто раскрасил? – спросил я, когда Ольга начала освобождать меня от пут.

– Ты раскрасил, Никита. После операции тебя почти сутки жёстко накрывало. Агрессивно себя вёл, не подпускал никого, дрался. Санитар переоценил свои возможности и получил.

Руки получили свободу. Затекли ужасно. Всё-таки я тоже переоценил свои возможности: не так бодр и свеж.

– Что-то поплохело… – пожаловался я. – Таблеточку бы какую… и поесть…

Я был развязан полностью и подвергнут экзекуциям. Сперва Ольга поменяла повязки, а затем сделала несколько укольчиков. Про другие, самые щепетильные процедуры, вспоминать тошно. Не заметил, как уснул. Худею слишком быстро. На капельницах далеко не уедешь. Нужно срочно поправляться.

***

Наступило очередное утро, которое принесло немного позитива. Ко мне пришли посетители. Максим Ефименко и Боков Андрюха. Ольгу я со вчерашнего дня не видел, а поговорить с ней как следует не успел. Новости! Меня интересуют новости! Зубаря обратно так и не привезли. Надеюсь, что с ним всё хорошо. Страдает мужик.

– Мы поесть принесли, – сказал Максим и поставил пакет с едой на прикроватную тумбочку. – Не знаю, можно тебе это или нет. Посоветуйся с врачами, прежде чем что-нибудь съешь.

– Сказали, жирное не есть, – соврал я и мечтательно посмотрел на пакет. – Остальное всё можно. Ну… кроме алкоголя…

– Алкоголь тебе категорически запрещён, Никита. Пить ты не умеешь! – Боков вытащил из пакета стеклянную бутыль, наполненную молочно-розовой густой жидкостью и, протянув мне, сказал:

– Питьевой йогурт. Натурпродукт. Употреби, а то испортится.

Я не заметил, как опустошил полулитровую бутыль с йогуртом. Попросил добавки, и мне дали интересный фрукт, напоминающий по вкусу что-то среднее между яблоком и апельсином, а по внешнему виду сильно похожий на огурец. Чувствую, что могу съесть его без опасных последствий. Организм у меня крепкий. Быстро восстанавливается. После фрукта употребил парочку спелых помидоров. К ним добавил булочку с маком и запил её кефиром.

– Кабы не пронесло его… – с опаской пробормотал Боков. – Всё-таки советую воздержаться от столь чрезмерного поглощения еды. Мне не жалко, если что.

– Пофиг, – отмахнулся я. – После того, что со мной было, унитазом точно не испугаешь.

– Пусть будет по-твоему, – нехотя кивнул Боков. – Но всё же знай: от поноса умирают чаще, чем от сифилиса.

– Давай показывай, – попросил Максим и кивком указал на простынь, которой укрываюсь.

– Гляди, – ответил я и продемонстрировал огромную повязку. Под ней прячется небольшой шрам. Сантиметров десять в длину, не больше. Что на спине, пока не знаю, но думаю, что там всё намного лучше.

Боков Андрюха слегка похлопал меня по плечу и, широко улыбнувшись, сказал:

– Я рад, что всё обошлось. Сильно ты меня напугал, Никита. Каюсь, виноват.

– Да забей, – отмахнулся я. – Всё позади уже. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз…

– Тому в глаз, – улыбнулся Андрюха. – Будь по-твоему, Никита. Забыли и не вспоминаем.

– Зубарь выжил, – решил удивить новостью Максим. – Он в этой больнице вместе с тобой находился. Жаль, что теперь с лицом у него проблемы. Большие проблемы.

– Он тут лежал, – я показал на соседнюю кровать. – Рожа у него далеко не симпатичная. Была… Теперь вообще жуть. Вчера увезли его. Куда и зачем не знаю.

– В курсе, значит, – Максим посмотрел на кровать Зубаря. – Если увезли вчера, то должны были прооперировать и привезти. В Светлом, оказывается, есть пластический хирург. Хороший хирург. За большую сумму он должен был попытаться восстановить Зубарю лицо.

– Восстановить то, чего нет? – удивился я. – Плохо верится… Ну да ладно. О Зубаре потом. Меня интересуют новости. Первое – где мы сейчас, и как я сюда попал.

– В посёлке Рог, – ответил Боков, задумчиво глядя в окно. – Тут самая оснащённая больница. Оперировали тебя в Двойке, у Ольги дома. Там ты находился почти до обеда. Было это позавчера.

С временными рамками разобрались. Начало третьих суток, как я на больничном. Вот только зачем меня перевезли в Рог? И где Осипов? Его ведь тоже ранили. А может, ещё кого. Решил спросить:


– Сюда меня зачем привезли? И где остальные? Осипов, раненный в плечо?

Боков продолжил отвечать на вопросы:

– Осипову больничный не понадобился. Еще пару бойцов Зубаря зацепило. Все, кроме вас двоих, на ногах. Перевезли тебя в эту больницу, потому что сюда поехала Ольга. Всё из-за Зубаря. Скверно вышло…

– Ну продолжай, продолжай! – потребовал я. – Ненавижу, когда на самом интересном останавливаются.

Боков облокотился на подоконник и, покачав головой, дал понять, что рассказывать не хочет. Вместо него продолжил Максим:

– Накосячил, вот и стыдно. Все, кто остался, накосячили. Когда лагерь проверили и убедились, что всё безопасно, в первую очередь занялись девушками и детьми. Ну и Олаффсоном этим с его немногочисленными наёмниками, которые чудом выжили. О Зубаре даже не вспомнили. Мёртвому ведь без разницы. Андрюша скомандовал принести его тело в лагерь и завернуть во что-нибудь. Так и сделали. Лежал Зубарь до рассвета, завёрнутый в одну из порванных палаток. Потом был загружен в один из грузовиков и привезён в Двойку. Прошло на тот момент почти восемь часов, как он был застрелен. При выгрузке Зубарь неожиданно очнулся… Как тебе такой расклад?

– Да никак, – резко ответил я. – Смысл грузиться? Зубарь жив, и это главное. Подумаешь, не увидели, что он до конца не окочурился. Некоторых людей заживо закапывали – вот это жуть! А тут даже заморачиваться не стоит. Выбрасываете из памяти, и дело с концом. Лучше расскажите мне главную новость – что там с нашим будущим? Светлое оно или тёмное, как бы двусмысленно это ни звучало.

– А он дело говорит, Андрюх, – сказал Бокову Максим и, посмотрев на меня, начал рассказывать: – От Светлого никаких действий и заявлений по поводу случившегося. От Иерихона тоже. Всё так, словно ничего не произошло. Удивляться не нужно, Никита. Я говорю правду.

Я задумался. Нет, я загрузился. Что-то тут не так. Не могут же нас простить. Нет, не могут. Скорее всего, в Иерихоне уже решена наша дальнейшая судьба, и нужные люди получили заказ на ненужных людей. Стоит ли опасаться выстрела в спину? Однозначно стоит!

Боков прекратил смотреть в окно, подошёл ко мне и вытащил из-за пояса мой пистолет.

– П-эЛка родная, – улыбнулся я и забрал оружие.

– Не просто так принесли, – сказал Боков. – Опасаемся, что действовать Иерихон решил иначе. Не будет громких заявлений и открытых действий. Скорее всего, нас уберут по-тихому.

Ничего нового я не услышал. Только что об этом думал. Вслух сказал:

– В таком случае мы обречены. Не сразу, но обречены.

Боков медленно покачал головой:

– Мы усилим охрану и будем наблюдать за каждым новоприбывшим человеком в посёлок. Повезёт – отобьёмся.

– Местных наймут… – пробормотал я. – Усиление вряд ли поможет.

В палату вошёл доктор Бруннерман. Посмотрев на тумбочку и увидев пустую бутылку из-под йогурта и наполовину пустую с кефиром, раздулся, как рыба фугу. Спустя секунду из его рта полился отборный немецкий… И тут я задумался, а умеют ли немцы материться?

Бокова и Ефименко Бруннерман вытурил из палаты чуть ли не пинками. Успокоившись, начал читать лекцию. Сперва на немецком, а затем на английском, когда понял, что я ничего не понимаю. Спустя минут двадцать он сделал мне укол, поставил капельницу и, забрав всю еду, ушёл в неизвестность. Хорошо, что я успел спрятать под подушку палку колбасы, батон и несколько помидоров. Воду, как выяснилось, мне можно. С голоду не пропаду. Ещё разрешено есть кашу, которую принесут на обед. Когда я уже свалю из этой больницы?

**

День тянулся бесконечно долго. Наконец-то наступил вечер. В коридоре тихо, мною не интересуются, поэтому можно попробовать пройтись.

Голова начала кружиться ещё в положении сидя. Подождав, осторожно встал и, держась за дужку кровати, стоял минут двадцать. Когда отрицательные ощущения пропали, пошёл. Не всё так плохо! Меня можно выписывать. Думаю, что утром я распрощаюсь с больницей и отправлюсь домой. Кейли… Интересно, чем она занималась всё это время. Наверняка ждёт.

Выходить в коридор не решился. Вдоволь нагулявшись по палате, порядком устал и прилёг отдохнуть. Через несколько минут понял, что скоро усну. Положив пистолет под правую руку, отдался волшебству сна.

***

Всё-таки я был прав. И Боков тоже. В Иерихоне не захотели спускать всё на тормозах. Ответ пришёл, и пришёл достаточно быстро. Лезет в окно палаты. Плохо, что больница одноэтажная. Или, напротив, хорошо. Открытия двери мог и не услышать. А вот с окном дела обстоят иначе.

Ковыряется убийца долго. Шуршит, поскрипывает деревянной рамой, чем-то постукивает по ней, но всё не может справиться. Ну давай уже, а то устал я ждать. Пистолет-то заряжен. На спуск только нажать.

Минут двадцать убийце понадобилось, чтобы справиться с окном. Открывать створку он не стал. Убрал штапики, удерживающие стекло, а затем и само стекло. В палате сразу запахло цветами. Видимо, под окном растут. Надеюсь, не истоптал, гад такой.

Черный силуэт, мельтешивший всё это время за окном, осторожно забрался в палату. Осторожно – громко сказано. Сперва он зацепился за раму, которая скрипнула. Затем встал на деревянный подоконник, который взвыл не хуже старых половиц. А затем спрыгнул на пол и тем самым добавил ещё много звуков. Башмаки снаружи не мог оставить? Не разведчик однозначно! И даже не любитель!

В палате достаточно темно, но увидеть нож это не помешало. Точнее, услышать, как он вышел из ножен. Никогда бы не подумал, что можно так нашуметь, всего лишь навсего доставая нож.

Направив пистолет в сторону фигуры, я спокойно сказал:

– Слона в посудной лавке встретил я однажды… Он тише был… Разведчик ты неважный… И киллер тоже никакой…

Однако в рифму получилось. Талант у меня, не иначе! Хотя… стихоплётство это… Основная профессия у меня другая. Жму на спуск, предварительно прицелившись и открыв рот.

Пистолет грохнул, и человек упал. Убивать я не стал. Ранил в правую руку. Кость наверняка разбил. Второй раз стрелять не вижу смысла.

Вой, жуткий и полный боли, начал исходить от горе-убийцы. Сев, я для верности направил на него пистолет. Вдруг чего удумает. Ждём…

Сперва замерцали лампы дневного света на потолке, а затем в палату влетели доктор Бруннерман и санитар с бланшем под глазом, который оставил я, но не помню, как. Бруннерман вооружён грозным дробовиком двенадцатого калибра. Санитар держит в руках старый добрый АКМ. Увидев раненого, они взяли его на прицел. Орать тот пока не прекратил.

– Совсем оборзели, – сказал я, пожав плечами. – Нормально поспать не дадут. Я так-то больной, если кто-то не знал.

Бруннерман первым понял, что случилось. Приблизившись к раненому, умелым движением перехватил дробовик и съездил прикладом по голове. Рёв прекратился.

– А доктор-то не только лечит… – пробормотал я. – Он ещё и калечит…