— Больше, чем в трёх наших посёлках, вместе взятых.
— Ещё точнее? Во сколько раз больше?
— В несколько раз.
— Издеваешься, да? Во сколько раз больше, в два, или в три, или в пять?
— Ни одно из названных количеств не верно, народу тут больше, я не считал, у Макса спросишь, он местный.
— Иди ты в задницу, — послал я и замолчал. Вот-вот будем у особняка, осталось меньше тридцати метров.
Почти добежали и увидели Борьку. Точнее, сперва не поняли, что это он, потому что с шайтан-трубой из окна по пояс показалось какое-то жуткое существо, сильно измазанное в крови, но довольно скалящееся белыми зубами. Боков даже автомат начал вскидывать, и мне пришлось закричать:
— Не стреляй! Это Боря!
— Да-да! — Псих оскалился ещё сильнее и помахал. Бросив гранатомёт на подоконник, наклонился, вытащил отрезанную голову какого-то бородача и, дергая за бороду, тем самым открывая рот убитого, начал скрипящим голосом кричать: — Кабальеро рад принять вас в своём уютном взорванном гнёздышке! Заходите, не стесняйтесь, будьте как дома!
Отбросив голову, Боря снова взялся за гранатомёт и начал целиться в ту сторону, где находятся основные ворота. Не отлипая от прицела, сказал нам:
— Вы не стойте, заходите, а то у нас тут незваные гости едут, местные полицаи. Этих я пока не убивал, надо исправлять ситуацию.
Влетев в дом, мы встали как вкопанные: сказать, что Борька просто повеселился — промолчать. Даже Харрор, если увидит это, удивится.
Давно научился не обращать внимания на запахи. Особенности существования научили, не такая уж лёгкая у меня жизнь. Риск и близость смерти — верные спутники в ней. То в меня стреляют, то я в кого-то стреляю. Даже привычка выработалась, человек ведь такая скотина, к любому привыкнет.
Но сейчас я пытаюсь пройти холл особняка Кабальеро, а меня донимают не только запахи дерьма и крови — так на войне пахнет смерть, и к её «аромату» я привычен.
Меня донимают увиденные картины, и ощущения, которые испытывают мои ноги. Иду не спеша, пытаюсь добраться до лестницы, ведущей на второй этаж, и неожиданно понимаю, что начинаю плыть. Мозг, который считал, что может выдержать любую жесть, не справляется. Он вот-вот соберёт все пожитки и уедет далеко и надолго. Чёртова обувь, да не прилипай ты к кафелю! Где этот моральный урод Боря? Мне захотелось пристрелить его!
— Я отказываюсь… — Бокова, прикрывающего мою спину, начало рвать. Ухватившись за небольшой каменный столик у стены, он согнулся в три погибели и опустошил желудок от всего, что там было. Кашляя, смог сказать: — Ник, давай без меня, мне нужно на улицу, выведешь Борю сам… я пас, не по мне задача, ухожу к грузовику…
— Уходим, — решил я. Это будет правильно, потому что если поднимусь наверх, если продолжу всё это видеть, вдыхать эту вонь, то в лучшем случае просто проблююсь, а в худшем не смогу совладать с собой и пристрелю психа, сотворившего всё это.
Под свист гранатомётных выстрелов, доносящихся со второго этажа, и взрывы реактивных гранат, происходящие где-то на въезде, покинули особняк. Боря, тварь извращенистая, всё там же, в окне. Заметив нас, он ничуть не удивился, а только спросил:
— Не понравилась обстановка? Снаружи решили подождать?
— Мы уходим, — как можно спокойнее сказал я. — Ждать тебя будем за городом, у съезда на посёлок Хвойный. Даём час, а затем уезжаем.
— Мне нужно три! — крикнул Боря. — За час я тут точно не справлюсь, работы навалом, мне ещё резать да резать, новые поступления обещаются, местные мусора едут и едут, их в Светлом много.
— Достал! — крикнул я. — Два часа максимум, затем мы уедем, ты понял?
Боря отмахнулся:
— Не успею, так сам доберусь, мне не привыкать.
* * *
До броневика добрались без проблем, весь кипиш только начинается, мы, можно сказать, в последний момент успели, потому что сразу, как только перелезли через забор, на участке Кабальеро и вокруг его особняка стало многолюдно. Куча всевозможных машин, лишь часть из которых принадлежит службе управления правопорядка, понаехали со всех сторон. Боря, что странно, бить всех из гранатомёта не стал. То ли ждёт чего-то, то ли новый сюрприз готовит.
Опираясь на колесо, я сделал то, что недавно делал Боков, — опустошил желудок. Громкий звук, созданный мною, привлёк внимание двоих, которые находились совсем рядом. Они шли по дороге, спешили посмотреть на ночной кипиш, но услышали непонятные звуки и решили взглянуть на происходящее в тени кустарников.
Пшик-пшик!
Два выстрела — два покойника. Боков был настороже и разбираться, кто же там ломится через кусты, не стал.
Сделав дело, он быстро проверил убитых и, вернувшись, сообщил:
— Негры из рабочих, они обычно безобидны, но при опасности сильно крикливы. Взял грех на душу…
Ещё из рассказа Бодрова помню, что в Светлом много негров, которые попали сюда через открывшийся в Африке портал. Они строители трущоб и одна из причин вони. Местная власть давно бы их перебила, если бы те не умели работать. Умеют, и при том хорошо, а главное — дёшево, всего лишь за еду.
— Харрор идёт, — предупредил я, увидев за спиной Андрюхи движущуюся черноту. — Осталось дождаться Макса.
Берсерк с виду не изменился, даже в крови сумел не запачкаться. Дойдя до прицепа, он положил меч и щит и начал снимать с себя маскировочную накидку. Тихо, почти неслышно, сказал:
— Много стальных каракатиц едет в это место со всего города. И много людей. Нам нужно уезжать, пока это возможно. Оставаться на одном месте опасно даже для меня, а вам оно гарантирует неминуемую гибель. Уходим?
Харрор сказал слово «опасно»? Никогда бы не подумал, что он может его сказать. Страха, не сомневаюсь, у берсерка нет, бояться просто не умеет. А вот здраво мыслить, приятно это осознавать, способен. В отличие от психа, который контролю не поддаётся. Нисколько не печально понимать, что Боря уже труп. Из улья под названием город Светлый, который он потревожил, ему не выбраться.
— Я заберусь в прицеп, — сказал Харрор. — Но тщательно меня не прячьте, это не имеет смысла. Возможно, мне придётся вступить в бой, и не раз. Ваш человек, которого зовут Максим, только что перебрался через забор. Встретьте, он ранен. И торопитесь!
Не сговариваясь, мы с Андрюхой помчались навстречу Максу. Обнаружили его недалеко от забора, ковыляет, опираясь на обломок черенка. Что-то с левой ногой, штанина вся в крови.
Подхватив товарища под руки, потащили к броневику. Макс, вставляя мат через каждое слово, рассказал:
— Никого не трогал, снимал себе тихонечко из кустов и поймал осколок в голень. Глубоко зашёл, гад такой, вытащить самостоятельно даже не пытался. Боря, тварь, виноват, его работа, супчики рядом с моей позицией проезжали, он их из гранатомёта угостил, и меня заодно.
Всё, мы у броневика, Макс сел на пассажирское, пулемётом управлять нога ему не помешает. Боков теперь водила, я остался за управлением пулемёта, установленного на крышу. Выезжаем. Слегка прикрыли тентом Харрора, забравшегося в прицеп, и в путь…
* * *
Нас проигнорировали. Никому не было дела до броневика с прицепом, летящего по улицам города. Боков, молодчина, двигаясь к выезду, наворачивал петли, чтобы не вызывать подозрений. Хотя, возможно, и не нужна была такая предосторожность, ведь стоило нам отдалиться от элитной части города на километр, и позади, нет сомнения, что не обошлось без вмешательства Бори, начало всё взрываться. Последний взрыв был самым мощным. О том, что коттедж больше не существует, мы узнаем позже. Через несколько часов.
Молча, не проронив ни единого слова, доехали до отворота на посёлок Хвойный и загнали броневик в лес. Город Светлый хоть и совсем близко, но уже не так страшен, искать нас тут вряд ли кто-то станет, у сыщиков на ближайшие сутки других проблем навалом. Не верится, что всё прошло так гладко. Почти идеально.
— У Макса рана серьёзная. — Андрюха выбрался из машины следом за мной. — Весь коврик кровью залил, надо что-то с этим делать.
— Скрутишь его, чтобы не дёргался? — поинтересовался я у Харрора.
Берсерк-статуя кивнул.
— Э, стоять, я сам перевяжу! — заверещал Макс. — Не надо меня лечить.
Вдвоём с Андрюхой вытащили Ефименко из машины. Харрор тут же, не обращая внимания на вопли, прижал его к брошенному на землю тенту. Разрезав штанину, оценили повреждения, крупный кусок железа вспорол икроножную мышцу и засел где-то в глубине. Вытаскивание сопровождалось диким стоном, потому что в рот Макса мы засунули тряпку. Кровища так и хлещет, вот только он, похоже, этого не осознаёт.
Жгут выше колена, на ногу повязку, и дело сделано. Шитьём и прочей ерундой пусть Ольга занимается или кто-то ещё, мы свою работу выполнили.
— Мне кажется, что Боря не выберется, — Боков сидит на капоте и жуёт сухпай.
Меня пока не отпустило. Хоть и голоден, но к еде притрагиваться не способен. Свежо в памяти то, что увидел в особняке.
— Молитесь, чтобы выбрался, — сказал Макс, всё ещё не отошедший от экзекуции, которую мы ему устроили. — Приказ Росса был прост — вытащить Борю. Мы не справились…
Я уже давно похож на бомбу, готовую взорваться. Макс и его слова стали детонатором, меня теперь не остановишь, решил — сделаю. Присев на корточки напротив него, я тихо сказал:
— Росс и его действия достали! Хочешь быть шестёркой — валяй, но с меня хватит. Я понял его сущность, понял, чего он добивается. Вы — пока нет. Если Боря каким-то чудом выживет и доберётся до этого места… — Я вытащил из кобуры свой пистолет и продемонстрировал его. — Убью его из этого оружия. Просто застрелю. Пуля в голову, и мучения окончены. Он человек, который не имеет права жить. Так говорит моя гуманность.
Макс, изобразив смех, спросил:
— А сможешь? Смелости хватит?
— Хватит, у меня её завались.
— Ну давай, валяй, я буду рад посмотреть. А ещё мне весело с того, что ты говоришь. Гуманность, Ник? Какая, на хрен, гуманность? Так теперь называется убийство?
— Да, по отношению к Боре так. Он не человек, давно не человек, и смерть — единственное, чего заслуживает. Я убью его, так будет правильнее…
* * *
Мир людей сложен, ведь мы не машины, мы носители разума, уникумы. Каждый человек — отдельная вселенная, нет копий. Даже если появляются похожие как две капли воды люди, даже если они родственники, дети одной матери, и все их родинки расположены в одинаковых местах, то назвать их копиями всё равно нельзя, потому что разум каждого отличается, и порой слишком. Мы, все ныне живущие, и те, кто уже не существует, можем смело твердить о собственной уникальности и легко доказывать это. Такой нас придумала природа, если это была она.
Делить людей на категории мне не нравилось, но приходилось, потому что иначе нельзя. За свою короткую жизнь, сталкиваясь с различными людьми, я вывел несколько масштабных категорий. Начну с самой хорошей, с людей, к которым порой отношу себя, хоть и понимаю, что до их мировоззрения мне ещё расти и расти.
Абсолютные гуманисты — так называю тех, кто стремится сделать для общества лишь благо, да-да, именно для него в первую очередь. О себе эти люди думают в последней инстанции, и порой слишком поздно, что плохо сказывается на их личной жизни и даже здоровье. Абсолютные гуманисты способны отдавать себя делу полностью, без остатка, подпитываясь одними лишь результатами и целями тех идей, которые воплощают в жизнь. Они — двигатели прогресса. Вожди, что выведут человечество на новый уровень существования, в котором не будет той грязи, которую лицезрим сейчас. Жаль только, что всё это утопия, ведь абсолютных гуманистов мало, один на миллион, и часто их существование ограничено, потому что люди-хищники сильнее, они не дадут управлять собой.
Почему я считаю себя тем, кто пытается стать абсолютным гуманистом? Потому что знаю себя, знаю своё отношение к миру, знаю, что ужасно гуманен. Да, меня можно назвать убийцей, убивал и делал это много раз. Где-то убийства были связаны с работой, умело подкреплённой идеологией, а где-то это была полная самозащита. Либо ты, либо тебя — такое оправдание. Считаю его мощным, ведь жизнь у нас одна.
Да, мне до абсолютного гуманиста ещё расти и расти, но я стремлюсь к этому. Иногда, правда, забываю о своих стремлениях, ухожу куда-то в сторону, делаю не то, но всегда приходит момент, когда сокрытая на время в разуме гуманность пробуждается и опять берёт верх. Хочу этого или нет, но у меня лишь два варианта — либо достигну целей, к которым стремлюсь, либо сгину где-то на пути. Третьего не дано, это давно решено. А теперь перехожу к хищникам, которые живут среди нас и так же, как мы, зовутся людьми.
Хищники — бич нашего общества. И дело не в том, что мы едим. Абсолютный гуманист может есть мясо и при этом не быть хищником, ведь последним нас делает не пища, а тип существования в обществе. Встречал я в своей жизни и таких хищников, которые гордо называют себя вегетарианцами, забыв упомянуть, что съели на своём пути не один десяток себе подобных.