— Ты займешь его место. Идем.
Он указал на люк в полу и, подавая пример, первым стал спускаться по ступенькам. Дато последовал за ним.
Лестница вилась среди желтых камней. Кое-где было тусклое освещение. Спускались они достаточно долго, и он был прямо поражен тем, какой глубины это помещение в катакомбах.
Дато сразу понял, что они спускаются в катакомбы. Это было ясно без всяких объяснений. Через время он почувствовал резкий, пронзительный холод и вспомнил, что в катакомбах всегда холодно. И от этого ему стало еще более жутко.
Когда ступеньки закончились, они оказались в довольно большом ярко освещенном помещении, на стенах которого были развешаны зажженные факелы. В глубине стоял какой-то диван, похожий на турецкий, полукруглой формы, с большими подушками. Он увидел, что на нем кто-то сидит. Приблизившись, разглядел девушку с длинными каштановыми волосами, которая прикрывалась подушкой. У нее были обнаженные ноги. На низеньком столике рядом с диваном в плоской бронзовой чаше курились какие-то благовония. Не обращая на вошедших ни малейшего внимания, девушка задумчиво смотрела на поднимающийся над чашей дым.
Они обогнули диван и пошли дальше, в глубь помещения, к стене, возле которой стоял письменный стол и два кресла.
Опустившись в одно из них, мужчина жестом велел пришедшему занять другое. Тот сел, чувствуя, что руки его начинают дрожать. Только теперь Дато реально осознал, на что пошел — он собирался предать своего лучшего друга.
Перед ним вдруг встало лицо Паука. Он увидел его воочию, ясно, прямо на каменной стене, с такой четкостью, словно там проявилась его фотография. Паук, который вытащил его с самого дна, из тюрьмы. Паук, который…
Когда Дато вышел на волю, то приехал в Одессу благодаря Пауку. Он был болен, избит, из всех вещей у него были только рваные сандалии, спортивные штаны на два размера больше и такая же рваная майка, в которой было страшно холодно. Ничего другого у него не было.
Дато был абсолютно никем, последней босотой, растерявшей даже крошки бывшего у него когда-то имущества. В тюрьме его ободрали как липку следователь и действующий заодно со следствием адвокат. Он вышел нищим и в таком отчаянии, от которого хотелось лезть в петлю!
А Паук обул его, одел, накормил, пристроил к делу и перевез в Одессу — через своих людей он наблюдал за ним на зоне. И когда Дато вышел, решил сделать его своей правой рукой. И тот никогда не подводил Паука, был готов за него в огонь и в воду. Убить любого, перерезать горло за какую-нибудь мелочь, что там еще? Паук знал об этой его преданности и потому в последнее время стал доверять как себе. Доверие это всегда окупалось сторицей.
Когда Паук оказался на очередной отсидке, Дато следил за его делами так, как следил бы за своими. Из тюрьмы Паук продолжал руководить всем, и он четко выполнял его инструкции.
После освобождения Паука — раньше срока, за что пришлось дать довольно большую взятку — он приготовил своему другу роскошную встречу. Пауку сняли отличную квартиру. Дато лично купил ему все новые, самые дорогие вещи, построив знакомого фарцовщика, который работал у порта, в районе Таможенной площади. И с замиранием сердца ждал своего единственного друга.
Когда Паук вышел из зоны и оказался в Одессе, они гуляли три дня в лучших ресторанах Аркадии.
Через день после этой грандиозной попойки Паук назначил ему встречу, чтобы обсудить самое важное. С замиранием сердца Дато понял, что Паук вознамерился передать ему часть своих дел и даже, может, сделать равным себе. К этому он шел всю свою жизнь. Он был готов занять принадлежащее ему место. Как сам думал — по праву.
Но через день после попойки Паук вдруг исчез. В тот самый день, когда он хотел отдохнуть в тишине, поправить здоровье от обильных трехдневных возлияний. Причем из своей собственной квартиры. После того, как он туда вошел, его никто не видел. И что с ним сталось, было совершенно не понятно.
Дато отчетливо помнил те страшные дни конца апреля — дни исчезновения Паука, перевернувшие разом весь криминальный мир Одессы. И, конечно, он потерял все. Власть Паука захватили совершенно другие люди, а его карьера стремительно покатилась вниз. И тогда Дато вспомнил…
Вспомнил о том, что когда-то ему рассказывал Паук — к кому он сам обратился однажды, чтобы добиться такого положения и власти. И, скрепя сердце, Дато принял решение: сделать так, чтобы забрать себе всю власть Паука. Даже если это означало предательство его единственного друга. Он больше не хотел оставаться никем. И Паук, его единственный близкий человек, понял бы его намерения — Дато был в этом уверен. Но все-таки угрызения совести, какая-то непонятная муть время от времени мучили его, кромсали его душу острыми зубами, поднимая свою оскаленную пасть.
— Ты мучаешься сомнениями, — человек, к которому Дато пришел, смотрел на него своими тяжелыми, почти немигающими глазами, словно испытывал. Взгляд у него был такой, что хотелось сразу спрятаться, зарыться под землю.
— Ну, да, — Дато с трудом выдержал этот взгляд.
— Не утомляй свою душу. Твой друг мертв. И ты хочешь получить то, чем он владел, по полному праву.
— Мертв?.. — Дато задохнулся от ужаса. — Где, когда, кто посмел?..
— Стал пешкой в чужих играх, — человек равнодушно пожал плечами. — Его судьба была предопределена. Твоя — нет.
— А почему никто не нашел его тело? — Дато вдруг почувствовал, что не может в это поверить. — Его ведь искали везде…
— Ты помнишь белый порошок, который купил Паук в Аркадии, в последний день вашего кутежа в ресторанах? — спросил хозяин.
— Да, но как… Как ты… вы узнали об этом, — Дато не мог скрыть удивления. — Паук сказал, что это был чистейший кокаин.
— В кокаине была примесь. Это и стало причиной его смерти, — все так же равнодушно сказал мужчина. — У него разорвались сосуды. А тело находится у тех, кто был заинтересован в его смерти. И они его не отдадут.
— Я отберу! — Дато сжал кулаки.
— Тебе это не нужно, — человек пожал плечами. — Тебе нужно думать о своих делах. Скажи, что ты слышал о нашем заклятии?
— Ничего не слышал, — растерялся он.
— А о черной мессе?
— Я… не знаю… — Дато снова почувствовал себя плохо, тревога росла снежным комом.
— А ты вообще понимаешь, куда пришел? У тебя ведь больше не будет пути назад. Тот, кто обращается к высшим силам, до конца жизни будет их должником и никогда не избавится от этой связи…
— Пусть так… — внезапно Дато почувствовал страшную усталость и пустоту. — Я хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву. И мне все равно, что будет потом.
— Хорошо, — человек кивнул. — Мне нравится твоя решимость. Ты знаешь, чего хочешь, и готов за это платить. Сестра! — крикнул, обернувшись в сторону дивана.
Девушка отбросила подушку, встала и направилась в их сторону. С замиранием духа Дато увидел, что девушка была полностью обнаженной. Фигура ее была невероятно красивой. Он вдруг испытал сильную похоть, совершенно не подходящую для этого момента. Единственное, что портило фигуру девушки, были ее пустые глаза.
— Принеси напиток, — скомандовал мужчина. Девушка молча скрылась в глубине комнаты, затем вернулась, неся в вытянутых руках большую чашу.
— Пей. Это нужно для участия в мессе.
Дато выпил. Напиток был чуть теплым и терпким. Внезапно это тепло разлилось по всему его телу, и все закружилось у него в глазах…
Глава 13
Туман в голове рассеялся. Голоса начали наступать сразу со всех сторон, закрывая плотным облаком странного, звенящего звука…
А потом… Потом появилась картина. Судя по ее красочности, он должен был ее запомнить навсегда…
Такого Дато никогда не видел. После того, как головокружение прошло, он понял, что находится в гроте, вырытом прямо под землей. Грот был украшен светлыми сталактитами самой причудливой формы. И в каждом сталактите мерцал огонь.
В своей жизни он не видел ничего подобного! Казалось, огонь находится внутри камня, просто внутри каменной оболочки, которая поглощает острую форму его пламени. Поэтому огонь казался не ярким, не ранящим, не вызывающим тревогу и страх, а наоборот — согревающим, теплым, похожим на огонек, мерцающий в болотной трясине. И этот свет шел сразу со всех сторон.
Дато подумал, что наверняка все это — оптическая иллюзия, созданная специально, чтобы оглушить, лишить воздуха. И как создана — кто ж ее разберет! Все вокруг казалось таким необычным, что сложно было даже предположить, как кто-то создает искусственную конструкцию из этого пламени, спрятанного в глубине камня. В любом случае, это было самым первым, что поражало. А потом Дато услышал голоса.
Среди горящих камней зазвучал монотонный, длинный речитатив. Порой это пение казалось еле слышным, затем вдруг интонация менялась, и в воздухе разносился громкий, пульсирующий клекот, а затем взрывался тревожный вой. Падая вниз, пение медленно увеличивалось по нарастающей, а затем раздавался настоящий звуковой гром, просто разрывающий барабанные перепонки, и снова вся эта лавина мощного звука устремлялась вниз. И от этих вибраций, от этой смены частот создавалась такая иллюзия тревоги, что дыхание буквально замирало, и он не знал, как дышать.
Это странное пение вызывало эмоции такой силы, что от него буквально зашкаливали все чувства, а главное — разрасталось чувство тревоги, раня душу так, что становилось понятно: ее уже ничем не залечить.
От странного речитатива Дато стало мгновенно страшно, и если раньше от этого ледяной пот появлялся только вдоль позвоночника, то теперь запульсировало тело, превращая в лед то, что еще совсем недавно бушевало пламенем. И от этого даже кровь, уже застывшая в жилах, казалась осязаемым, твердым веществом.
Постепенно Дато стал прислушиваться к словам. Если в самый первый момент что-то показалось ему знакомым, то потом он понял, что этот язык совсем ему не знаком. Он в чем-то напоминал латынь, но, вслушавшись, Дато разобрал, что вместо четких латинских фраз — какая-то тарабарщина. И в этой странной смеси звучат слова, которых прежде никогда в жизни он не слышал.
Конечно, Дато не был так образован, чтобы, как заправский филолог, делать почти языковой анализ. Просто в бытность еще ребенком, когда ему было лет десять, он пел в католическом храме родного городка, потому что население его городка в основном были католики. Мессы шли на латинском языке.
Дато так ненавидел эти ранние мессы, когда нужно было вставать в 4 утра и долго идти по страшным, пустынным улицам поселка, что на всю жизнь запомнил эти длинные речитативы на латыни, которыми начинались утренние молитвы. Все это настолько врезалось ему в память, что он мог различить латынь даже во сне.
И теперь, даже находясь в каком-то тумане, он готов был утверждать, что пение, звучащее в каменном гроте, не было латынью. Хотя и было на нее похоже.
Дато прекрасно понимал, что все, что с ним происходит, вызвано каким-то странным дурманом. Все вокруг то кружилось, то плавно плыло, без резких движений, и он полностью терял ощущение пространства и времени, и четкость своих шагов. Он направился было вперед, но едва не упал. Пришлось ухватиться за стену. И он панически боялся сделать шаг, сдвинуться с места.
Стена была холодной, шершавой. Камни — разного размера. Дато понял, что все еще находится в катакомбах, под землей. Собравшись с силами, он смог все-таки двинуться вперед, и очень скоро вошел внутрь этого грота. Который, к его удивлению, оказался не круглым, а квадратным.
Посередине стоял огромный мраморный стол. По обеим сторонам были зажжены массивные черные свечи, пламя которых дрожало в воздухе. На столе лежало что-то, накрытое черным покрывалом.
У противоположной от входа стены находился алтарь, так Дато подумал. Он увидел массивное возвышение, покрытое алым бархатом. На подставке лежала огромная книга. Она была открыта, а ее переплет, часть которого была отчетливо видна, отливал золотом.
У подножия этого алтаря он увидел желтоватый череп, показавшийся ему огромным. Вряд ли он мог принадлежать человеку. В пустые глазницы были вставлены ярко горящие чадящие свечи.
Внезапно пение раздалось громче, и, обернувшись, он увидел группу людей в длинных черных балахонах, капюшоны которых были надвинуты на их лица.
Судя по всему, пели именно они, раскачиваясь из стороны в сторону. Их босые ноги виднелись из-под черных одеяний.
Теперь, когда звук был различим совсем близко, он гипнотизировал его еще больше. Дато направился к поющим, обходя стол, но дойти не успел: неизвестно откуда возникла фигура в таком же черном балахоне и, лишь дотронувшись до его плеча, заставила оставаться на месте. Он почувствовал вроде ожога в том месте, к которому прикоснулась рука неизвестного, кожа сразу стала саднить, как будто ее действительно обожгли… Дато повиновался.
Тогда он перевел взгляд на алтарь. Над огромной книгой стоял тот самый человек с бледным лицом, с которым он разговаривал в самом начале, в верхней комнате. Но теперь на нем была ряса черного цвета, поверх которой шла белая лента. На ней были начерчены странные знаки и, почему-то, еловые шишки. Также поверх черной рясы на массивной серебряной цепи спускался перевернутый крест. Длинной серебряной указкой человек водил по страницам книги и беззвучно шевелил губами. Его волосы были забраны сзади черной лентой, отчего лицо казалось еще более худым и приобретало хищный оскал.
Дато хотел было поднять глаза вверх, выше алтаря, но испытал страшное головокружение. Все вокруг поплыло так сильно, что на какое-то мгновение его глаза застлало черное облако, он словно не мог видеть. Но это не вызвало паники, наоборот, скорей, успокоило. Потому что то, что было в реальности, картинка, которую он видел, казалась ему намного страшней.
Когда зрение вернулось к нему, он увидел, что его держат, вернее, поддерживают с двух сторон, чтобы он не упал. Мужчина в рясе сдвинулся со своего места, медленно подошел к столу и сдернул черное покрывало.
На алтаре лежала та самая девушка, которая подавала ему напиток. Она была полностью обнажена. Глаза ее были словно остекленевшими, казалось, она находится в каком-то глубоком трансе. Лицо ее было таким же белым, как и лицо человека в рясе.
В руках его появился небольшой серебряный сосуд — нечто вроде чаши с узким горлышком. Продолжая бормотать практически беззвучно, человек принялся поливать девушку какой-то темноватой, вязкой жидкостью. По запаху и цвету стало понятно, что это человеческая кровь. Пролив немало этой самой крови, Дато ни с чем бы не спутал солоноватый, удушливый запах, всегда похожий для него на реактив, полный тяжелых металлов. Запах, который забивал ноздри, заполнял легкие, а потом уже не выветривался.
Мужчина сдернул распятие с груди и стал чертить на теле девушки какие-то знаки. Пение стало громче. Теперь оно вибрировало изо всех сил, сокрушая барабанные перепонки. Этот страшный звук причинял Дато буквально физическую боль. Он дернулся в руках тех, кто держал его, и они его выпустили. Он поднес руки к лицу, закрывая глаза.
Перед ним с огромной скоростью стали проноситься все события его жизни, все катастрофы и травмы, которые он когда-либо пережил. Все самое болезненное, ранящее, порочное выросло до невероятных размеров. Дато испытывал просто невыносимую боль.
Попытался кричать — но голос больше не подчинялся ему, как не подчинялся рассудок и контроль над воспоминаниями. Страшные фрагменты его жизни все продолжали проноситься перед ним. Он был готов на что угодно, только чтобы избавиться от этой боли.
В какое-то мгновение мужчина в рясе оказался рядом. Дато увидел, что он протягивает ему ту самую серебряную чашу, из которой поливал тело девушки. Повелительным жестом мужчина велел ему пить.
Сопротивляться больше не было сил. Возле самых своих губ Дато ощутил острый металлический ободок чаши. И, подчиняясь сокрушительной чужой воле, отпил.
Напиток имел пряный вкус. Неожиданно он оказался горячим. По вкусу был похож на вино со специями и показался ему очень хорошим, и он стал пить жадно, захлебываясь. Часть вина пролилась на подбородок, на рубашку. Дальше — снова провал. Все кружилось и кружилось, словно он попал в центрифугу. С удивлением Дато обнаружил, что больше не стоит, а лежит пластом на каменном полу.
Он указал на люк в полу и, подавая пример, первым стал спускаться по ступенькам. Дато последовал за ним.
Лестница вилась среди желтых камней. Кое-где было тусклое освещение. Спускались они достаточно долго, и он был прямо поражен тем, какой глубины это помещение в катакомбах.
Дато сразу понял, что они спускаются в катакомбы. Это было ясно без всяких объяснений. Через время он почувствовал резкий, пронзительный холод и вспомнил, что в катакомбах всегда холодно. И от этого ему стало еще более жутко.
Когда ступеньки закончились, они оказались в довольно большом ярко освещенном помещении, на стенах которого были развешаны зажженные факелы. В глубине стоял какой-то диван, похожий на турецкий, полукруглой формы, с большими подушками. Он увидел, что на нем кто-то сидит. Приблизившись, разглядел девушку с длинными каштановыми волосами, которая прикрывалась подушкой. У нее были обнаженные ноги. На низеньком столике рядом с диваном в плоской бронзовой чаше курились какие-то благовония. Не обращая на вошедших ни малейшего внимания, девушка задумчиво смотрела на поднимающийся над чашей дым.
Они обогнули диван и пошли дальше, в глубь помещения, к стене, возле которой стоял письменный стол и два кресла.
Опустившись в одно из них, мужчина жестом велел пришедшему занять другое. Тот сел, чувствуя, что руки его начинают дрожать. Только теперь Дато реально осознал, на что пошел — он собирался предать своего лучшего друга.
Перед ним вдруг встало лицо Паука. Он увидел его воочию, ясно, прямо на каменной стене, с такой четкостью, словно там проявилась его фотография. Паук, который вытащил его с самого дна, из тюрьмы. Паук, который…
Когда Дато вышел на волю, то приехал в Одессу благодаря Пауку. Он был болен, избит, из всех вещей у него были только рваные сандалии, спортивные штаны на два размера больше и такая же рваная майка, в которой было страшно холодно. Ничего другого у него не было.
Дато был абсолютно никем, последней босотой, растерявшей даже крошки бывшего у него когда-то имущества. В тюрьме его ободрали как липку следователь и действующий заодно со следствием адвокат. Он вышел нищим и в таком отчаянии, от которого хотелось лезть в петлю!
А Паук обул его, одел, накормил, пристроил к делу и перевез в Одессу — через своих людей он наблюдал за ним на зоне. И когда Дато вышел, решил сделать его своей правой рукой. И тот никогда не подводил Паука, был готов за него в огонь и в воду. Убить любого, перерезать горло за какую-нибудь мелочь, что там еще? Паук знал об этой его преданности и потому в последнее время стал доверять как себе. Доверие это всегда окупалось сторицей.
Когда Паук оказался на очередной отсидке, Дато следил за его делами так, как следил бы за своими. Из тюрьмы Паук продолжал руководить всем, и он четко выполнял его инструкции.
После освобождения Паука — раньше срока, за что пришлось дать довольно большую взятку — он приготовил своему другу роскошную встречу. Пауку сняли отличную квартиру. Дато лично купил ему все новые, самые дорогие вещи, построив знакомого фарцовщика, который работал у порта, в районе Таможенной площади. И с замиранием сердца ждал своего единственного друга.
Когда Паук вышел из зоны и оказался в Одессе, они гуляли три дня в лучших ресторанах Аркадии.
Через день после этой грандиозной попойки Паук назначил ему встречу, чтобы обсудить самое важное. С замиранием сердца Дато понял, что Паук вознамерился передать ему часть своих дел и даже, может, сделать равным себе. К этому он шел всю свою жизнь. Он был готов занять принадлежащее ему место. Как сам думал — по праву.
Но через день после попойки Паук вдруг исчез. В тот самый день, когда он хотел отдохнуть в тишине, поправить здоровье от обильных трехдневных возлияний. Причем из своей собственной квартиры. После того, как он туда вошел, его никто не видел. И что с ним сталось, было совершенно не понятно.
Дато отчетливо помнил те страшные дни конца апреля — дни исчезновения Паука, перевернувшие разом весь криминальный мир Одессы. И, конечно, он потерял все. Власть Паука захватили совершенно другие люди, а его карьера стремительно покатилась вниз. И тогда Дато вспомнил…
Вспомнил о том, что когда-то ему рассказывал Паук — к кому он сам обратился однажды, чтобы добиться такого положения и власти. И, скрепя сердце, Дато принял решение: сделать так, чтобы забрать себе всю власть Паука. Даже если это означало предательство его единственного друга. Он больше не хотел оставаться никем. И Паук, его единственный близкий человек, понял бы его намерения — Дато был в этом уверен. Но все-таки угрызения совести, какая-то непонятная муть время от времени мучили его, кромсали его душу острыми зубами, поднимая свою оскаленную пасть.
— Ты мучаешься сомнениями, — человек, к которому Дато пришел, смотрел на него своими тяжелыми, почти немигающими глазами, словно испытывал. Взгляд у него был такой, что хотелось сразу спрятаться, зарыться под землю.
— Ну, да, — Дато с трудом выдержал этот взгляд.
— Не утомляй свою душу. Твой друг мертв. И ты хочешь получить то, чем он владел, по полному праву.
— Мертв?.. — Дато задохнулся от ужаса. — Где, когда, кто посмел?..
— Стал пешкой в чужих играх, — человек равнодушно пожал плечами. — Его судьба была предопределена. Твоя — нет.
— А почему никто не нашел его тело? — Дато вдруг почувствовал, что не может в это поверить. — Его ведь искали везде…
— Ты помнишь белый порошок, который купил Паук в Аркадии, в последний день вашего кутежа в ресторанах? — спросил хозяин.
— Да, но как… Как ты… вы узнали об этом, — Дато не мог скрыть удивления. — Паук сказал, что это был чистейший кокаин.
— В кокаине была примесь. Это и стало причиной его смерти, — все так же равнодушно сказал мужчина. — У него разорвались сосуды. А тело находится у тех, кто был заинтересован в его смерти. И они его не отдадут.
— Я отберу! — Дато сжал кулаки.
— Тебе это не нужно, — человек пожал плечами. — Тебе нужно думать о своих делах. Скажи, что ты слышал о нашем заклятии?
— Ничего не слышал, — растерялся он.
— А о черной мессе?
— Я… не знаю… — Дато снова почувствовал себя плохо, тревога росла снежным комом.
— А ты вообще понимаешь, куда пришел? У тебя ведь больше не будет пути назад. Тот, кто обращается к высшим силам, до конца жизни будет их должником и никогда не избавится от этой связи…
— Пусть так… — внезапно Дато почувствовал страшную усталость и пустоту. — Я хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву. И мне все равно, что будет потом.
— Хорошо, — человек кивнул. — Мне нравится твоя решимость. Ты знаешь, чего хочешь, и готов за это платить. Сестра! — крикнул, обернувшись в сторону дивана.
Девушка отбросила подушку, встала и направилась в их сторону. С замиранием духа Дато увидел, что девушка была полностью обнаженной. Фигура ее была невероятно красивой. Он вдруг испытал сильную похоть, совершенно не подходящую для этого момента. Единственное, что портило фигуру девушки, были ее пустые глаза.
— Принеси напиток, — скомандовал мужчина. Девушка молча скрылась в глубине комнаты, затем вернулась, неся в вытянутых руках большую чашу.
— Пей. Это нужно для участия в мессе.
Дато выпил. Напиток был чуть теплым и терпким. Внезапно это тепло разлилось по всему его телу, и все закружилось у него в глазах…
Глава 13
Туман в голове рассеялся. Голоса начали наступать сразу со всех сторон, закрывая плотным облаком странного, звенящего звука…
А потом… Потом появилась картина. Судя по ее красочности, он должен был ее запомнить навсегда…
Такого Дато никогда не видел. После того, как головокружение прошло, он понял, что находится в гроте, вырытом прямо под землей. Грот был украшен светлыми сталактитами самой причудливой формы. И в каждом сталактите мерцал огонь.
В своей жизни он не видел ничего подобного! Казалось, огонь находится внутри камня, просто внутри каменной оболочки, которая поглощает острую форму его пламени. Поэтому огонь казался не ярким, не ранящим, не вызывающим тревогу и страх, а наоборот — согревающим, теплым, похожим на огонек, мерцающий в болотной трясине. И этот свет шел сразу со всех сторон.
Дато подумал, что наверняка все это — оптическая иллюзия, созданная специально, чтобы оглушить, лишить воздуха. И как создана — кто ж ее разберет! Все вокруг казалось таким необычным, что сложно было даже предположить, как кто-то создает искусственную конструкцию из этого пламени, спрятанного в глубине камня. В любом случае, это было самым первым, что поражало. А потом Дато услышал голоса.
Среди горящих камней зазвучал монотонный, длинный речитатив. Порой это пение казалось еле слышным, затем вдруг интонация менялась, и в воздухе разносился громкий, пульсирующий клекот, а затем взрывался тревожный вой. Падая вниз, пение медленно увеличивалось по нарастающей, а затем раздавался настоящий звуковой гром, просто разрывающий барабанные перепонки, и снова вся эта лавина мощного звука устремлялась вниз. И от этих вибраций, от этой смены частот создавалась такая иллюзия тревоги, что дыхание буквально замирало, и он не знал, как дышать.
Это странное пение вызывало эмоции такой силы, что от него буквально зашкаливали все чувства, а главное — разрасталось чувство тревоги, раня душу так, что становилось понятно: ее уже ничем не залечить.
От странного речитатива Дато стало мгновенно страшно, и если раньше от этого ледяной пот появлялся только вдоль позвоночника, то теперь запульсировало тело, превращая в лед то, что еще совсем недавно бушевало пламенем. И от этого даже кровь, уже застывшая в жилах, казалась осязаемым, твердым веществом.
Постепенно Дато стал прислушиваться к словам. Если в самый первый момент что-то показалось ему знакомым, то потом он понял, что этот язык совсем ему не знаком. Он в чем-то напоминал латынь, но, вслушавшись, Дато разобрал, что вместо четких латинских фраз — какая-то тарабарщина. И в этой странной смеси звучат слова, которых прежде никогда в жизни он не слышал.
Конечно, Дато не был так образован, чтобы, как заправский филолог, делать почти языковой анализ. Просто в бытность еще ребенком, когда ему было лет десять, он пел в католическом храме родного городка, потому что население его городка в основном были католики. Мессы шли на латинском языке.
Дато так ненавидел эти ранние мессы, когда нужно было вставать в 4 утра и долго идти по страшным, пустынным улицам поселка, что на всю жизнь запомнил эти длинные речитативы на латыни, которыми начинались утренние молитвы. Все это настолько врезалось ему в память, что он мог различить латынь даже во сне.
И теперь, даже находясь в каком-то тумане, он готов был утверждать, что пение, звучащее в каменном гроте, не было латынью. Хотя и было на нее похоже.
Дато прекрасно понимал, что все, что с ним происходит, вызвано каким-то странным дурманом. Все вокруг то кружилось, то плавно плыло, без резких движений, и он полностью терял ощущение пространства и времени, и четкость своих шагов. Он направился было вперед, но едва не упал. Пришлось ухватиться за стену. И он панически боялся сделать шаг, сдвинуться с места.
Стена была холодной, шершавой. Камни — разного размера. Дато понял, что все еще находится в катакомбах, под землей. Собравшись с силами, он смог все-таки двинуться вперед, и очень скоро вошел внутрь этого грота. Который, к его удивлению, оказался не круглым, а квадратным.
Посередине стоял огромный мраморный стол. По обеим сторонам были зажжены массивные черные свечи, пламя которых дрожало в воздухе. На столе лежало что-то, накрытое черным покрывалом.
У противоположной от входа стены находился алтарь, так Дато подумал. Он увидел массивное возвышение, покрытое алым бархатом. На подставке лежала огромная книга. Она была открыта, а ее переплет, часть которого была отчетливо видна, отливал золотом.
У подножия этого алтаря он увидел желтоватый череп, показавшийся ему огромным. Вряд ли он мог принадлежать человеку. В пустые глазницы были вставлены ярко горящие чадящие свечи.
Внезапно пение раздалось громче, и, обернувшись, он увидел группу людей в длинных черных балахонах, капюшоны которых были надвинуты на их лица.
Судя по всему, пели именно они, раскачиваясь из стороны в сторону. Их босые ноги виднелись из-под черных одеяний.
Теперь, когда звук был различим совсем близко, он гипнотизировал его еще больше. Дато направился к поющим, обходя стол, но дойти не успел: неизвестно откуда возникла фигура в таком же черном балахоне и, лишь дотронувшись до его плеча, заставила оставаться на месте. Он почувствовал вроде ожога в том месте, к которому прикоснулась рука неизвестного, кожа сразу стала саднить, как будто ее действительно обожгли… Дато повиновался.
Тогда он перевел взгляд на алтарь. Над огромной книгой стоял тот самый человек с бледным лицом, с которым он разговаривал в самом начале, в верхней комнате. Но теперь на нем была ряса черного цвета, поверх которой шла белая лента. На ней были начерчены странные знаки и, почему-то, еловые шишки. Также поверх черной рясы на массивной серебряной цепи спускался перевернутый крест. Длинной серебряной указкой человек водил по страницам книги и беззвучно шевелил губами. Его волосы были забраны сзади черной лентой, отчего лицо казалось еще более худым и приобретало хищный оскал.
Дато хотел было поднять глаза вверх, выше алтаря, но испытал страшное головокружение. Все вокруг поплыло так сильно, что на какое-то мгновение его глаза застлало черное облако, он словно не мог видеть. Но это не вызвало паники, наоборот, скорей, успокоило. Потому что то, что было в реальности, картинка, которую он видел, казалась ему намного страшней.
Когда зрение вернулось к нему, он увидел, что его держат, вернее, поддерживают с двух сторон, чтобы он не упал. Мужчина в рясе сдвинулся со своего места, медленно подошел к столу и сдернул черное покрывало.
На алтаре лежала та самая девушка, которая подавала ему напиток. Она была полностью обнажена. Глаза ее были словно остекленевшими, казалось, она находится в каком-то глубоком трансе. Лицо ее было таким же белым, как и лицо человека в рясе.
В руках его появился небольшой серебряный сосуд — нечто вроде чаши с узким горлышком. Продолжая бормотать практически беззвучно, человек принялся поливать девушку какой-то темноватой, вязкой жидкостью. По запаху и цвету стало понятно, что это человеческая кровь. Пролив немало этой самой крови, Дато ни с чем бы не спутал солоноватый, удушливый запах, всегда похожий для него на реактив, полный тяжелых металлов. Запах, который забивал ноздри, заполнял легкие, а потом уже не выветривался.
Мужчина сдернул распятие с груди и стал чертить на теле девушки какие-то знаки. Пение стало громче. Теперь оно вибрировало изо всех сил, сокрушая барабанные перепонки. Этот страшный звук причинял Дато буквально физическую боль. Он дернулся в руках тех, кто держал его, и они его выпустили. Он поднес руки к лицу, закрывая глаза.
Перед ним с огромной скоростью стали проноситься все события его жизни, все катастрофы и травмы, которые он когда-либо пережил. Все самое болезненное, ранящее, порочное выросло до невероятных размеров. Дато испытывал просто невыносимую боль.
Попытался кричать — но голос больше не подчинялся ему, как не подчинялся рассудок и контроль над воспоминаниями. Страшные фрагменты его жизни все продолжали проноситься перед ним. Он был готов на что угодно, только чтобы избавиться от этой боли.
В какое-то мгновение мужчина в рясе оказался рядом. Дато увидел, что он протягивает ему ту самую серебряную чашу, из которой поливал тело девушки. Повелительным жестом мужчина велел ему пить.
Сопротивляться больше не было сил. Возле самых своих губ Дато ощутил острый металлический ободок чаши. И, подчиняясь сокрушительной чужой воле, отпил.
Напиток имел пряный вкус. Неожиданно он оказался горячим. По вкусу был похож на вино со специями и показался ему очень хорошим, и он стал пить жадно, захлебываясь. Часть вина пролилась на подбородок, на рубашку. Дальше — снова провал. Все кружилось и кружилось, словно он попал в центрифугу. С удивлением Дато обнаружил, что больше не стоит, а лежит пластом на каменном полу.