Я подождала еще пару секунд, решив, что от Орена могут последовать еще какие-нибудь указания, но их не прозвучало, и я открыла дверь.
– Спасибо, что подбросили.
* * *
Никто на меня не пялился. Никто не перешептывался. Сказать по правде, пока я шла к двойной арке, украшавшей собой вход в главное здание, меня начало одолевать ощущение, что это равнодушие – показное. На меня нарочно никто не смотрит. Все нарочно молчат. Я ловила на себе только мимолетные взгляды, и то от раза к разу. Стоило мне заглянуть встречным в глаза, и они отворачивались.
Я твердила себе, что из моего появления не делают много шума, чтобы меня уважить – но ощущение у меня все равно было такое, будто я забрела в бальную залу, где все кружатся в хитром вальсе и пляшут вокруг меня так, словно меня здесь и нет вовсе.
На подходе к аркам какая-то девушка с длинными черными волосами нарушила этот всеобщий «обет молчания», стряхнула его с себя, точно породистый жеребец – неумелого наездника. Началось все с того, что она пристально на меня посмотрела – и тогда другие ученики один за другим взяли с нее пример.
А когда я подошла ближе, темноволосая незнакомка отделилась от толпы и вышла мне навстречу.
– Меня зовут Тея, – с улыбкой сказала она. – А ты, должно быть, Эйвери. – Голос у нее был очень приятный – музыкальный, певучий, она была словно сирена, которая прекрасно знает, что при желании без труда сможет отправить моряков на дно морское. – Хочешь, я покажу тебе дорогу к директрисе?
* * *
– Директрису зовут доктор Макгоуэн. Она профессор, защищала диссертацию в Принстоне. Ты у нее в кабинете проторчишь с полчаса, не меньше, пока дослушаешь ее рассказ о возможностях и традициях. Если предложит кофе – не стесняйся, бери. Зерна она сама обжаривает, и это просто с ума сойти как вкусно, – сообщила Тея, от которой никак не могло укрыться то обстоятельство, что теперь все кругом пялились на нас обеих. Но ей это, кажется, даже нравилось. – Когда доктор Мак выдаст тебе расписание, обязательно проверь, что у тебя каждый день есть время пообедать. В Кантри-Дэй обучение «модульное», то есть по шестидневному циклу, хотя учимся мы всего пять дней в неделю. На протяжении цикла ты изучаешь от трех до пяти разных предметов, и уроки могут поставить на любое время, так что если не будешь за этим следить, вполне может оказаться, что в первый и второй день у тебя будет занятие прямо в обеденный перерыв, а в третий и пятый уроков почти не будет.
– Понятно, – отозвалась я. От новой информации голова шла кругом, но я выдавила из себя еще одно слово: – Спасибо.
– Люди в этой школе все равно что феи в кельтских мифах, – с улыбкой сказала Тея. – Не стоит нас благодарить, если не хочешь делать нам одолжение.
Я не нашлась с ответом и промолчала. Но Тея, кажется, не обиделась. Пока мы с ней шли по длинному коридору, увешанному фотографиями выпускников школьных лет, она решила прервать молчание:
– Мы не такие уж и плохие, честное слово. Во всяком случае, большинство. Если будешь держаться ко мне поближе, точно со всем справишься.
Это меня задело.
– Я в любом случае справлюсь, – возразила я.
– Это уж наверняка, – многозначительно ответила Тея. Видимо, она в этот момент подумала о деньгах? А как иначе. Или нет? По мне скользнул взгляд ее черных глаз. – Тяжело, наверное, жить в одном доме с этими мальчишками, – проговорила она, наблюдая за моей реакцией до того пристально, что никакая улыбка не помогла это замаскировать.
– Да нет, все прекрасно, – парировала я.
– Зайка моя, – покачав головой, ответила Тея. – Вот уж каким словом эту семейку не назвать – так это «прекрасные». До твоего появления у них все было не слава богу, да так и останется, когда ты уйдешь.
Уйду? Куда же это я, по мнению Теи, денусь, интересно?
Мы успели дойти до конца коридора и остановились у двери в кабинет директора. Она распахнулась, и из кабинета вереницей вышли четверо парней. Все четверо были в крови. Все улыбались. Последним вышел Ксандр. Сперва он увидел меня – а потом и мою спутницу.
– Тея, – вырвалось у него.
Она улыбнулась ему сладкой – почти приторной – улыбкой и поднесла руку к его лицу, точнее, к окровавленным губам.
– Ксандр! Кажется, ты проиграл!
– В бойцовском клубе «Смертельная роботобитва» проигравших не бывает, – невозмутимо возразил он. – Есть только победители и те, чьи роботы, скажем так, бабахнули.
Мне вспомнился кабинет Тобиаса Хоторна и бесчисленные патенты и награды на стенах. Выходит, Ксандр Хоторн – юный гений? И куда делась одна из его бровей?
Тея невозмутимо продолжила беседу, точно слова Ксандра не заслуживали особого внимания.
– А я тут решила проводить Эйвери до кабинета и дала ей несколько советов, как выжить в Кантри-Дэй.
– Чудесно, – сказал Ксандр. – Эйвери, а бесподобная Тея Каллигарис не забыла упомянуть, что ее дядя женат на моей тетушке?
И точно: Зара ведь носит фамилию Хоторн-Каллигарис.
– Слышал, Зара и твой дядюшка ищут способы оспорить завещание, – заметил Ксандр, обращаясь вроде как к Тее, но меня не оставляло чувство, что тем самым он предупреждает меня.
Не доверяйте Тее.
Тея, нисколько не утратив самообладания, только пожала плечами:
– Ничего об этом не знаю.
Глава 23
– Я записала вас на курс американистики и на философию осознанности. Изучать естественные науки и математику вы сможете в том же объеме, что и раньше, если только наша программа не покажется вам чересчур сложной. – Доктор Макгоуэн отпила кофе. Я последовала ее примеру. Он и впрямь оказался божественным, как и обещала Тея, и это навело меня на мысли о том, насколько в таком случае правдивы остальные ее слова.
Тяжело, наверное, жить в одном доме с этими мальчишками.
До твоего появления у них все было не слава богу, да так и останется, когда ты уйдешь.
– Если же говорить об элективах, то могу посоветовать курс под названием «Создание смыслов», в котором рассказывается о том, как идея передается посредством искусства. Курс создан при поддержке местных музеев, художников, драматургов, театра балета и оперы и так далее. А учитывая, какую помощь всем этим людям и организациям оказывает Фонд Хоторна, думаю, курс будет для вас очень… полезным.
Фонд Хоторна? Я с трудом – причем немалым – удержалась от того, чтобы не повторить вслух эти слова.
– Для того чтобы до конца разобраться с вашим расписанием, мне хотелось бы сперва поподробнее узнать о ваших планах на будущее. Скажите мне, Эйвери, какова ваша главная страсть?
На кончике языка у меня вертелся примерно тот же ответ, который я когда-то дала мистеру Альтману. Я привыкла строго придерживаться своих планов – но раньше они были составлены исключительно из практических соображений. В те времена я решила поступить в колледж на то направление, которое обеспечит мне надежную работу. И правильнее всего было придерживаться того же курса и сейчас. Эта школа наверняка даст мне больше ресурсов, чем прежняя. Тут меня лучше подготовят к итоговым тестам, тут я смогу набрать больше баллов за успехи в учебе, здесь у меня возрастут шансы закончить колледж за три года, а не за четыре. Главное – провернуть все с умом, и тогда, даже если Зара со своим мужем перепишут завещание Тобиаса Хоторна, я все равно останусь в выигрыше.
Но доктор Мак спросила меня не о планах. А о главной страсти. Кроме того, если завещание и будет пересмотрено, мне наверняка выплатят денежную компенсацию. Интересно, сколько миллионов долларов мне предложат за то, чтобы я просто убралась восвояси? В худшем случае я просто продам журналистам свою историю, и вырученной суммы наверняка хватит на учебу в колледже.
– Путешествия, – выпалила я. – Всю жизнь мечтаю объездить мир.
– А почему? – спросила доктор Мак, остановив на мне внимательный взгляд. – Что вас так манит в чужие края? Искусство? История? Иные народы и культуры? А может, вас влекут красоты природы? Может, вы хотите увидеть горы и скалы, океаны и гигантские секвойи, тропические леса…
– Да, – выдавила из себя я. На глаза навернулись жгучие слезы – сама не знаю почему. – Все это мне интересно. Да.
Доктор Мак потянулась ко мне и взяла за руку.
– Я составлю для вас список элективов, – мягко пообещала она. – Насколько я понимаю, в ближайший год поехать за границу по обмену у вас вряд ли получится, учитывая, скажем так, уникальные обстоятельства, но у нас действуют замечательные программы, которые можно иметь в виду на будущее. Может, вам даже захочется отложить выпускной на время.
Если бы неделю назад мне сказали бы, что в моей жизни появятся обстоятельства, из-за которых я начну подумывать о том, чтобы задержаться в школе хотя бы на минуточку дольше необходимого, я бы сочла это бредом. Но ведь и школу, где я оказалась, никак нельзя назвать заурядной.
Как и мою жизнь теперь.
Глава 24
Макс перезвонила мне около полудня. Модульная система, которой придерживались в Хайтс-Кантри-Дэй, подразумевала, что у меня в расписании иногда появлялись «окна» между занятиями, во время которых я могла делать что вздумается. Бродить по коридорам. Наведаться в танцевальную студию, в темную комнату, где проявляли фотоснимки, или в один из гимнастических залов. Где именно пообедать, я вправе была решить самостоятельно. Поэтому, когда Макс позвонила мне и я метнулась в пустой класс, чтобы с ней поговорить, никто меня не остановил – никто даже не обратил на это особого внимания.
– Это настоящий рай! – сказала я подруге. – Рай. Кроме шуток.
– Ты про поместье? – уточнила она.
– Про школу! – поправила ее я. – Видела бы ты мое расписание! И список предметов!
– Эйвери, – строго сказала Макс. – Правильно ли я понимаю, что ты, унаследовав до фига лимонов долларов, хочешь перво-наперво поболтать со мной о новой школе?
На самом деле мне столько всего хотелось ей рассказать, что я даже замялась, припоминая, что она знает, а о чем я пока не упоминала.
– Джеймсон Хоторн дал мне прочесть письмо, которое ему оставил дедушка, и это настоящая головоломка, просто мозг трещит. Джеймсон считает, что я тоже сродни головоломке и меня непременно надо решить.
– Между прочим, я как раз сейчас смотрю на фото Джеймсона Хоторна, – сообщила Макс. На заднем фоне послышался шум сливного бачка, и я догадалась, что она, должно быть, в туалете – в школе, где расписание куда строже и напряженнее, чем у меня. – Должна вот что тебе сказать: я бы ему вдула!
От неожиданности я даже не сразу поняла, к чему она клонит.
– Макс!
– Да что тут такого! Просто он и впрямь выглядит чертовски вдувабельно. Да и выдувабельно, если так подумать… Любой пылесос позавидует.
– Понятия не имею, что ты несешь, – шутливо осадила я ее.
– Спасибо, что подбросили.
* * *
Никто на меня не пялился. Никто не перешептывался. Сказать по правде, пока я шла к двойной арке, украшавшей собой вход в главное здание, меня начало одолевать ощущение, что это равнодушие – показное. На меня нарочно никто не смотрит. Все нарочно молчат. Я ловила на себе только мимолетные взгляды, и то от раза к разу. Стоило мне заглянуть встречным в глаза, и они отворачивались.
Я твердила себе, что из моего появления не делают много шума, чтобы меня уважить – но ощущение у меня все равно было такое, будто я забрела в бальную залу, где все кружатся в хитром вальсе и пляшут вокруг меня так, словно меня здесь и нет вовсе.
На подходе к аркам какая-то девушка с длинными черными волосами нарушила этот всеобщий «обет молчания», стряхнула его с себя, точно породистый жеребец – неумелого наездника. Началось все с того, что она пристально на меня посмотрела – и тогда другие ученики один за другим взяли с нее пример.
А когда я подошла ближе, темноволосая незнакомка отделилась от толпы и вышла мне навстречу.
– Меня зовут Тея, – с улыбкой сказала она. – А ты, должно быть, Эйвери. – Голос у нее был очень приятный – музыкальный, певучий, она была словно сирена, которая прекрасно знает, что при желании без труда сможет отправить моряков на дно морское. – Хочешь, я покажу тебе дорогу к директрисе?
* * *
– Директрису зовут доктор Макгоуэн. Она профессор, защищала диссертацию в Принстоне. Ты у нее в кабинете проторчишь с полчаса, не меньше, пока дослушаешь ее рассказ о возможностях и традициях. Если предложит кофе – не стесняйся, бери. Зерна она сама обжаривает, и это просто с ума сойти как вкусно, – сообщила Тея, от которой никак не могло укрыться то обстоятельство, что теперь все кругом пялились на нас обеих. Но ей это, кажется, даже нравилось. – Когда доктор Мак выдаст тебе расписание, обязательно проверь, что у тебя каждый день есть время пообедать. В Кантри-Дэй обучение «модульное», то есть по шестидневному циклу, хотя учимся мы всего пять дней в неделю. На протяжении цикла ты изучаешь от трех до пяти разных предметов, и уроки могут поставить на любое время, так что если не будешь за этим следить, вполне может оказаться, что в первый и второй день у тебя будет занятие прямо в обеденный перерыв, а в третий и пятый уроков почти не будет.
– Понятно, – отозвалась я. От новой информации голова шла кругом, но я выдавила из себя еще одно слово: – Спасибо.
– Люди в этой школе все равно что феи в кельтских мифах, – с улыбкой сказала Тея. – Не стоит нас благодарить, если не хочешь делать нам одолжение.
Я не нашлась с ответом и промолчала. Но Тея, кажется, не обиделась. Пока мы с ней шли по длинному коридору, увешанному фотографиями выпускников школьных лет, она решила прервать молчание:
– Мы не такие уж и плохие, честное слово. Во всяком случае, большинство. Если будешь держаться ко мне поближе, точно со всем справишься.
Это меня задело.
– Я в любом случае справлюсь, – возразила я.
– Это уж наверняка, – многозначительно ответила Тея. Видимо, она в этот момент подумала о деньгах? А как иначе. Или нет? По мне скользнул взгляд ее черных глаз. – Тяжело, наверное, жить в одном доме с этими мальчишками, – проговорила она, наблюдая за моей реакцией до того пристально, что никакая улыбка не помогла это замаскировать.
– Да нет, все прекрасно, – парировала я.
– Зайка моя, – покачав головой, ответила Тея. – Вот уж каким словом эту семейку не назвать – так это «прекрасные». До твоего появления у них все было не слава богу, да так и останется, когда ты уйдешь.
Уйду? Куда же это я, по мнению Теи, денусь, интересно?
Мы успели дойти до конца коридора и остановились у двери в кабинет директора. Она распахнулась, и из кабинета вереницей вышли четверо парней. Все четверо были в крови. Все улыбались. Последним вышел Ксандр. Сперва он увидел меня – а потом и мою спутницу.
– Тея, – вырвалось у него.
Она улыбнулась ему сладкой – почти приторной – улыбкой и поднесла руку к его лицу, точнее, к окровавленным губам.
– Ксандр! Кажется, ты проиграл!
– В бойцовском клубе «Смертельная роботобитва» проигравших не бывает, – невозмутимо возразил он. – Есть только победители и те, чьи роботы, скажем так, бабахнули.
Мне вспомнился кабинет Тобиаса Хоторна и бесчисленные патенты и награды на стенах. Выходит, Ксандр Хоторн – юный гений? И куда делась одна из его бровей?
Тея невозмутимо продолжила беседу, точно слова Ксандра не заслуживали особого внимания.
– А я тут решила проводить Эйвери до кабинета и дала ей несколько советов, как выжить в Кантри-Дэй.
– Чудесно, – сказал Ксандр. – Эйвери, а бесподобная Тея Каллигарис не забыла упомянуть, что ее дядя женат на моей тетушке?
И точно: Зара ведь носит фамилию Хоторн-Каллигарис.
– Слышал, Зара и твой дядюшка ищут способы оспорить завещание, – заметил Ксандр, обращаясь вроде как к Тее, но меня не оставляло чувство, что тем самым он предупреждает меня.
Не доверяйте Тее.
Тея, нисколько не утратив самообладания, только пожала плечами:
– Ничего об этом не знаю.
Глава 23
– Я записала вас на курс американистики и на философию осознанности. Изучать естественные науки и математику вы сможете в том же объеме, что и раньше, если только наша программа не покажется вам чересчур сложной. – Доктор Макгоуэн отпила кофе. Я последовала ее примеру. Он и впрямь оказался божественным, как и обещала Тея, и это навело меня на мысли о том, насколько в таком случае правдивы остальные ее слова.
Тяжело, наверное, жить в одном доме с этими мальчишками.
До твоего появления у них все было не слава богу, да так и останется, когда ты уйдешь.
– Если же говорить об элективах, то могу посоветовать курс под названием «Создание смыслов», в котором рассказывается о том, как идея передается посредством искусства. Курс создан при поддержке местных музеев, художников, драматургов, театра балета и оперы и так далее. А учитывая, какую помощь всем этим людям и организациям оказывает Фонд Хоторна, думаю, курс будет для вас очень… полезным.
Фонд Хоторна? Я с трудом – причем немалым – удержалась от того, чтобы не повторить вслух эти слова.
– Для того чтобы до конца разобраться с вашим расписанием, мне хотелось бы сперва поподробнее узнать о ваших планах на будущее. Скажите мне, Эйвери, какова ваша главная страсть?
На кончике языка у меня вертелся примерно тот же ответ, который я когда-то дала мистеру Альтману. Я привыкла строго придерживаться своих планов – но раньше они были составлены исключительно из практических соображений. В те времена я решила поступить в колледж на то направление, которое обеспечит мне надежную работу. И правильнее всего было придерживаться того же курса и сейчас. Эта школа наверняка даст мне больше ресурсов, чем прежняя. Тут меня лучше подготовят к итоговым тестам, тут я смогу набрать больше баллов за успехи в учебе, здесь у меня возрастут шансы закончить колледж за три года, а не за четыре. Главное – провернуть все с умом, и тогда, даже если Зара со своим мужем перепишут завещание Тобиаса Хоторна, я все равно останусь в выигрыше.
Но доктор Мак спросила меня не о планах. А о главной страсти. Кроме того, если завещание и будет пересмотрено, мне наверняка выплатят денежную компенсацию. Интересно, сколько миллионов долларов мне предложат за то, чтобы я просто убралась восвояси? В худшем случае я просто продам журналистам свою историю, и вырученной суммы наверняка хватит на учебу в колледже.
– Путешествия, – выпалила я. – Всю жизнь мечтаю объездить мир.
– А почему? – спросила доктор Мак, остановив на мне внимательный взгляд. – Что вас так манит в чужие края? Искусство? История? Иные народы и культуры? А может, вас влекут красоты природы? Может, вы хотите увидеть горы и скалы, океаны и гигантские секвойи, тропические леса…
– Да, – выдавила из себя я. На глаза навернулись жгучие слезы – сама не знаю почему. – Все это мне интересно. Да.
Доктор Мак потянулась ко мне и взяла за руку.
– Я составлю для вас список элективов, – мягко пообещала она. – Насколько я понимаю, в ближайший год поехать за границу по обмену у вас вряд ли получится, учитывая, скажем так, уникальные обстоятельства, но у нас действуют замечательные программы, которые можно иметь в виду на будущее. Может, вам даже захочется отложить выпускной на время.
Если бы неделю назад мне сказали бы, что в моей жизни появятся обстоятельства, из-за которых я начну подумывать о том, чтобы задержаться в школе хотя бы на минуточку дольше необходимого, я бы сочла это бредом. Но ведь и школу, где я оказалась, никак нельзя назвать заурядной.
Как и мою жизнь теперь.
Глава 24
Макс перезвонила мне около полудня. Модульная система, которой придерживались в Хайтс-Кантри-Дэй, подразумевала, что у меня в расписании иногда появлялись «окна» между занятиями, во время которых я могла делать что вздумается. Бродить по коридорам. Наведаться в танцевальную студию, в темную комнату, где проявляли фотоснимки, или в один из гимнастических залов. Где именно пообедать, я вправе была решить самостоятельно. Поэтому, когда Макс позвонила мне и я метнулась в пустой класс, чтобы с ней поговорить, никто меня не остановил – никто даже не обратил на это особого внимания.
– Это настоящий рай! – сказала я подруге. – Рай. Кроме шуток.
– Ты про поместье? – уточнила она.
– Про школу! – поправила ее я. – Видела бы ты мое расписание! И список предметов!
– Эйвери, – строго сказала Макс. – Правильно ли я понимаю, что ты, унаследовав до фига лимонов долларов, хочешь перво-наперво поболтать со мной о новой школе?
На самом деле мне столько всего хотелось ей рассказать, что я даже замялась, припоминая, что она знает, а о чем я пока не упоминала.
– Джеймсон Хоторн дал мне прочесть письмо, которое ему оставил дедушка, и это настоящая головоломка, просто мозг трещит. Джеймсон считает, что я тоже сродни головоломке и меня непременно надо решить.
– Между прочим, я как раз сейчас смотрю на фото Джеймсона Хоторна, – сообщила Макс. На заднем фоне послышался шум сливного бачка, и я догадалась, что она, должно быть, в туалете – в школе, где расписание куда строже и напряженнее, чем у меня. – Должна вот что тебе сказать: я бы ему вдула!
От неожиданности я даже не сразу поняла, к чему она клонит.
– Макс!
– Да что тут такого! Просто он и впрямь выглядит чертовски вдувабельно. Да и выдувабельно, если так подумать… Любой пылесос позавидует.
– Понятия не имею, что ты несешь, – шутливо осадила я ее.