Она зашагала к выходу со Двора, и сестрички покорно поплелись следом. Они о чем-то шушукались, перемигивались, общались тайными знаками. Варе вновь показалось, что они затевают какую-то недобрую шалость, но отступить не позволяла гордость.

За углом оказалась дорога, соединяющая улицу Пушкина с проспектом Ленина. Пустынная, занесенная снегом, она выглядела заброшенной. Сразу за дорогой начинался лес. Не парк, как в нормальном мире, а самый настоящий лес, дикий, непричесанный. Тонкая свеженатоптанная тропинка пересекала дорогу и пряталась в обглоданных кустах.

С этой точки Варя могла разглядеть за деревьями набережную Онежского озера, смутно угадывала скульптуры, «Единство», например. Здесь все было примерно так же, но все же иначе. Слева должен шуметь проспект Ленина, но до сих пор оттуда не выехало ни одного автомобиля. Окна в здании педагогической академии не горели. Шумные студенты не бежали на пары, не курили тайком за углом. На улице не было ни одного живого существа, кроме воронов, сидящих на верхушках деревьев. Огромные, черные, они изучали Варю, и от этого гастрономического интереса девочке становилось не по себе.

Справа дорожка уходила наверх – там, за перекрестком и бассейном, была мамина работа. Отсюда не видать, да Варе и не хотелось знать, в какую мрачную постройку превратилось вечно стоящее на ремонте здание Национальной библиотеки. С этой стороны тоже не было ни людей, ни машин. Только бесконечные сугробы, напоминающие песчаные барханы.

Безлюдность угнетала. Голый лес чуть слышно поскрипывал, словно терлись друг о друга огромные зубы. Изредка, перекликаясь, насмешливо каркали вороны. Здесь и в помине не было притягательной магии Двора. От снежной пустыни веяло тоской, одиночеством и… смертью. Да-да, именно смертью тянуло от промерзших стволов незнакомых деревьев, от заброшенной дороги, от пустых окон, затянутых ледяным узором. Варя поежилась и отступила обратно, под защиту Дворовых стен.

– Пфффф, я же говорила, слабо ей! – раздался громкий презрительный голос.

Варя резко обернулась, пунцовая, как помидор. Сестрички резко отвели глаза, старательно делая вид, что эту фразу мог сказать кто-то другой. Соприкоснувшись лбами, Ярвинен зашушукались так отчаянно, что Варя, не слыша и трети слов, поняла – это про нее. «Маленькая еще», «куда лезет», «не найдет» – долетало до Вари, ледяными когтями царапая ее гордость.

За девочками на крыльце стоял бука-Егор, как всегда в одном лишь черном спортивном костюме. Варя плохо различала лицо под капюшоном, зато чувствовала пытливый внимательный взгляд. Он-то и стал решающим. Мнение незнакомого мальчишки почему-то показалось невероятно важным. Во всяком случае, важнее, чем мнение злючек Ярвинен.

Упрямо сжав губы, Варя круто развернулась. Шагая к тропке, подумала: какие же, в сущности, глупые эти сестрички. Ну чего тут искать, когда больше нигде нет следов? Когда протискивалась между живой изгородью высотой почти по плечо, показалось, что ветки нарочно цепляются, скребут по куртке, норовя порвать.

Варя съехала по склону, стараясь не касаться покрытых инеем деревьев. Кора их напоминала сморщенную кожу рептилии, змеи например, и от одной только мысли, чтобы дотронуться до них даже сквозь перчатку, Варины плечи вздрагивали от омерзения. Ветвистые своды плотно заштриховывали пасмурное небо цвета сырой бетонной стены. Под ними тишина правила безраздельно. Давила настоящим ужасом, не размениваясь на дешевые спецэффекты вроде поскрипывания или вороньего ора.

Незаметно для себя Варя стала передвигаться настороженно, пугливо озираясь по сторонам. Деревья росли не густо, но почему-то видимость между ними была никакой. Густая тень застилала все свободное пространство, перетекая, как живая. К тому же начинало стремительно, по-зимнему темнеть.

Злая на гадких сестричек, на незнакомого Егора, в сущности не сделавшего ей ничего дурного, на себя саму, Варя остановилась. Следовало признать поражение и возвращаться обратно. Пусть смеются, обзываются, пусть смотрят снисходительно, зато все это будет под теплым, как яичный желток, светом фонарей.

Варя повернула обратно. Тропы не было. Сердце стало тяжелым от намерзшего инея, забилось медленно, нерешительно. Детским беспомощным жестом Варя потерла глаза. Нет, все оставалось по-прежнему. Не то что тропы – не было самих следов! И будто в насмешку налетевший ветер швырнул Варе в лицо эхо далекого хриплого карканья.

Небо опускалось, развешивая на ветвях черные простыни. Поиски с фонариком телефона ни к чему не привели. След исчезал, терялся, стоило сделать пять-шесть шагов. Пытаясь выйти обратно на улицу Пушкина, Варя в отчаянии металась из стороны в сторону, а заветная дорога все не появлялась.

Ночь подобралась близко-близко. В желудке нарастал ледяной ком страха. Света от телефона едва хватало различать дорогу на пару метров, только аккумулятор быстро садился. Вдобавок, точно спохватившись, посыпался снег, и стало так нестерпимо холодно, что застучали зубы. Воздух наполнился ароматом промерзшего дерева, а вместе с ним – странным, отдаленно знакомым запахом, от которого дыбом вставали волоски на руках. В кромешной тьме слышались скрипучие шаги. Над головой, меж ветвей, по-разбойничьи свистел ветер. Чудились то желтые совиные глаза, то горбатые силуэты. Поминутно хотелось обернуться, посмотреть, не крадется ли кто за спиной.

Даже изнемогая от ужаса, едва держась на ногах от усталости, Варя не смогла заставить себя прислониться к древесному стволу. Легкие еще не пылали, но дыхание становилось жестким, прерывистым. Катастрофически не хватало воздуха, приходилось делать два вдоха вместо одного.

Трясущейся рукой Варя нащупала в кармане баллончик. Кое-как сорвав крышку, стиснула зубами раструб, изо всех сил надавила большим пальцем. Баллончик громко пшикнул, и этот привычный звук прочистил мозги раньше, чем подействовало лекарство.

Выключить фонарь было невыносимо страшно. Тьма мягко сплелась вокруг ног, навалилась на плечи. К счастью, шкала связи светилась почти всеми делениями, и это немного успокоило Варю. Сенсоры не желали реагировать на холодные пальцы. Вызвать мамин номер удалось лишь с пятого раза. Гудок протяжно икнул, затем еще раз – и перестал.

– Мама! Мамочка! – закричала Варя в тишину телефонной трубки. – Спаси меня, мамочка! Пожалуйста, забери меня отсюда! Мама!

Трубка булькнула, заскрежетала помехами. За их треском Варя услышала густой, нехороший смех. Словно рот, исторгающий эти жуткие звуки, был набит тухлым мясом. Мясом… Варю затрясло. Она вдруг поняла, чем так странно пахнет в лесу. Это был запах холодильника, набитого мороженым мясом.

– М-ма-мааааа! – заплакала Варя, непослушным пальцем пытаясь нажать отбой.

Но даже с отключенным телефоном зловещий смех продолжал звучать в ушах. Он эхом катался вокруг, отталкивался от деревьев, становясь все громче, все ближе. Руки сами собой отыскали приложение с фонариком, включили, пронзая мрак белой спицей. Телефон осветил деревья, холмики снега, похожие на могилки, тонкие пальцы заметенных кустов и что-то черное, нескладное, несущееся к Варе ломаными угловатыми прыжками.

Варя заверещала, швыряя телефон в черную паучью тень. Тень ойкнула, подхватила падающий телефон и тут же отключила, позволив тьме сомкнуть мягкие десны. Закричать еще раз Варя не успела.

– Тише! Да замолчи же ты! – зашипели на нее из темноты. – Хорош уже!

От неожиданности Варя щелкнула зубами, прикусив язык.

Кто-то схватил ее запястье. Не когтистая лапа – обычная человеческая рука, сильная и крепкая.

– Не шуми! – предостерегающий голос перешел на шепот. – Хочешь жить, так молчи и делай как говорю! Поняла, что ли?! Кивни, если поняла!

Варя кивнула, хотя незнакомец никак не мог ее видеть.

– Светилку свою спрячь. Включать даже не думай! Враз заметят… Пошли.

Невидимка поволок Варю за собой, ступая так тихо, что, если бы не пальцы на запястье, она бы решила, что в самом деле следует за призраком. Не хотелось думать, кто может заметить свет в этом гиблом лесу. Варя покорно плелась, куда вел неизвестный спаситель, надеясь, что хуже не станет.

– Осторожно, деревья не трогай.

– И не собиралась, – просипела она.

Лекарство подействовало слабо, но остановиться и брызнуть еще раз ей попросту не давали. Невидимка, похоже, отлично ориентировался в темноте. Он двигался быстро, не шел – скользил, ловко обходя одному ему видимые преграды, и Варя с трудом поспевала за его легкими ногами. Глаза понемногу привыкли к темноте, стали различать силуэт проводника, деревья и… то, что бродило между ними.

Приступ усиливался, комкал легкие, поэтому Варя не закричала, а глухо засвистела горлом. Проводник услышал, обернулся, стремительно зажимая ей рот ладонью. Его лицо замаячило близко-близко. Варя наконец узнала его. Разобрать что-то кроме сверкающих белками глаз было невозможно, но вряд ли во Дворе кто-то еще носил черный спортивный костюм с капюшоном. Мальчик, Егор. Егор-бука, как называли его подлые сестрички.

– Замри! – сквозь зубы прошипел Егор. – Ни звука!

Варя послушно обратилась в камень. Ладонь Егора лишала остатков кислорода, воздух еле-еле просачивался в легкие сквозь ноздри. Отстранить руку Варя не смела. Напротив, вцепилась в нее, еще крепче вжимая в горячие, дрожащие губы. Потому что слышала шарканье и то самое гнилое бульканье, так похожее на смех.

– Садись! Да садись же ты!


Егор силой заставил Варю сесть на корточки. Сам навис сверху. Обнял, объял, накрыл собой. Ледяные пальцы прилипли к Вариным губам, тяжелое тело давило. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Шарканье приближалось, булькающий смех плескался в мертвом горле. Звук шел сразу отовсюду. Варя с ужасом поняла, что это не эхо. Лес кишел кошмарными созданиями, которых она даже не могла толком разглядеть.

Время сделалось липким, как янтарная смола. Оно вяло текло, не замечая, что в нем барахтается маленькая мушка – Варя. Когда ее вновь куда-то потянуло, поволокло, Варе чудилось, что это само время ненадолго ускорило свой ход. Однако это вновь оказался Егор.

Он метался по ночному лесу, тягая Варю, как безвольную игрушку. Они ползли, прятались, катились кувырком. Не раз и не два Егор вновь накрывал ее собой как куполом. Вокруг бродили шаркающие, мычали уныло, перекликались. Раз мимо прошло что-то по-настоящему огромное, с треском сбивая самые высокие ветви. Варя чувствовала, как дрожит земля под намокшими коленками. Неосознанно она не осмелилась поднять голову. Даже когда земля перестала трястись, они еще долго не решались подняться, чтобы продолжить путь.

Варя послушно пряталась, молчала, отгоняла от глаз черных мух и не понимала, почему все еще держится на ногах. Где-то поблизости хрипела загнанная лошадь, в которой Варя с удивлением узнала себя. Она потеряла перчатки и осторожность. Ей казалось, она давно уже гладит пальцами стволы деревьев, а те обжигают ее металлическим холодом. Казалось, Егор то ли громко считает вслух, то ли с кем-то разговаривает, а рядом несется знакомая горбатая тень.

Потом Егор куда-то исчез. Все исчезло. Мир сделал сальто-мортале, плавно опустился на Варю, поместив ее в центр себя. Шершавая теплая ладонь провела по ее щеке, ненадолго приведя в чувство. Варя вздрогнула. В небе над ней висело лицо бабы Тони, желтое, как луна. Так вот куда тащил ее бука-Егор!

Сил сопротивляться не осталось. Даже плакать было невмоготу. Голова кружилась от нехватки кислорода. Грудь раздирало от хрипов. Но в небесах загорались огни. Снег перестал, и, самое главное, пропал навязчивый запах мороженого мяса. Вместо него ноздри уловили аромат бензина, а следом уши пронзил привычный шум оживленной дороги.

Страшное, исполосованное морщинами лицо бабы Тони пропало, уступив место настоящей луне. Легкие распирало от углекислого газа. Невесомая Варя поднялась в воздух и поплыла мимо теплых квадратов, источающих медовый свет. Не сразу она поняла, что это окна. Обычные окна обычных домов, в которых живут самые обычные люди.

Пропиликал домофон, хлопнула дверь, зазвенел звонок. Варя окончательно переместилась в мир звуков. Тут было совсем не страшно, и откуда-то издалека взлетал, как ракета, взволнованный мамин голос. Ей отвечал твердый, незнакомый, какой-то медлительный. Варе стало смешно от мысли, что мама разговаривает с гигантской черепахой. Уютно затарахтел небулайзер, впрыскивая в измученные легкие лекарство. Вдох, чистый, глубокий, раздался где-то далеко-далеко, в космосе, и Варя потеряла сознание.





* * *


Егор действительно оказался диковат, но букой не был. Сторонился, не смотрел в глаза, на россыпь Вариных благодарностей глухо буркнул «незашт». В итоге разговорился, хоть и продолжал прятаться под капюшоном бессменного спортивного костюма. Варя удивлялась, как ему не холодно, Егор лишь пожимал плечами:

– Привык уже. Я в Лес часто хожу. Там теплому нельзя – враз сожрут.

Варя ежилась, хотя после приступа ночные блуждания по Лесу помнила смутно. Медленное неутомимое шарканье и похожие на скользких змей деревья – вот и все, что сохранилось в памяти. И еще тьма, бесконечная, безраздельная, в которой может скрываться что-то похуже гигантских змей. Хотя какая, в сущности, глупость – змеи в зимнем лесу! Но поступательные рывки глянцевых чешуйчатых тел, впивающихся в ледяную землю, не получалось списать на бред или сон. Если бы не Егор… брр, представить страшно!

– Тебе лучше уже?

– Лучше, намного. Правда, доктор еще не разрешил на улицу выходить. Меня вообще хотели в больницу забрать…

Егор ковырнул снег кроссовкой. Тоже совершенно не зимней.

– Это болезнь какая-то?

– Ну да. Если бегаю быстро или волнуюсь, сразу воздуха не хватает. Приходится с баллончиком ходить. У мамы моей тоже в детстве такое было, а потом прошло само, с возрастом. Как фамильное проклятие. – Варя смущенно улыбнулась. – Только у меня не проходит никак.

– Фамильное, – проворчал Егор. – У тебя, кстати, смешная фамилия. Теплая и смешная. Я давно такого не слышал. Ле-то.

Он покатал слово на языке, причмокивая.

– Откуда ты знаешь мою фамилию? – удивилась Варя.

Не поворачивая головы, Егор недружелюбно зыркнул на детскую площадку, где резвились сестрички Ярвинен. Как так получается, Варя не понимала: она почти не видела глаз Егора, но безошибочно улавливала, куда он смотрит. Сестрички, припечатанные тяжестью злого взгляда, юркнули за снежную крепость.

– Ууу, паразитки! – Егор сплюнул. – Зла на них не хватает.

Ругался он сочно, по-взрослому. Варя покраснела и торопливо продолжила:

– Раньше было Лето́, с ударением на «о». Только все равно все неправильно произносили. Бабушка наша решила не мучиться и поменяла. Это еще в середине прошлого века было…

– Не, Лето – это хорошо. Это красиво. Здесь уже давно зима. Зима – это холод, а холод – это смерть. Кое-кому это очень нравится… Кое-кто тут очень не любит лето… – Он издал странный звук, который можно было принять за вздох. – Ты ведь больше не придешь сюда?

Егор не повернулся, не посмотрел в лицо, отчего казалось, что он не спрашивает, а утверждает. Варя стушевалась и отчего-то покраснела еще сильнее. Спрятав руки в карманы, она раскачивалась с пятки на носок, не зная, как ответить.

– Нет… То есть да… То есть я собиралась… – выдавила она. – Когда ты меня через Лес вел, я про себя решила, что если я не… если все обойдется, то я сюда больше ни ногой!

– И все-таки ты стоишь здесь сразу двумя ногами, – механически констатировал Егор.

– Сложно оказаться где-то, просунув туда только одну ногу!

– Самое умное, что ты можешь сделать, это не приходить сюда больше. Никогда. Сама видишь, ничего хорошего из этого не получается.

Он опять сплюнул под ноги. С площадки осмелевшие сестрички махали руками. Искренне и сердечно, как добрые подруги, у которых в мыслях не было подбивать Варю на опасное путешествие.

– Я должна была сказать тебе спасибо… – Варя пожала плечами. – А я даже не знаю… Мне хочется сделать для тебя что-то такое… что-то ух!

В горле запершило, и Варя разразилась надсадным кашлем. Приступ отпускал неохотно. Царапал легкие изнутри, стискивал горло. Баллончик уже не помогал, только небулайзер, шесть сеансов в день. Варя и во Двор выбралась между приемами лекарства, улучив момент, пока мама на работе. На свежем воздухе дышалось легче, но злоупотреблять не стоило.

– Нечего меня тут благодарить. Сделал и сделал. Забыли. Просто не ходи во Двор. А еще лучше – попроси маму переехать отсюда подальше. Как можно дальше. У этих деревьев длинные корни… Иногда они достают до вашего мира, прорастают прямо через человека, оплетают его сердце, или мозг, или даже душу. Они всегда знают, во что вцепиться.

Варя растерянно захлопала ресницами: