Ярик
Кукла
Ярик
Лена
Ярик
Ханзо
Лена
Кукла
Лена
Белый
Лена
Жан
Фаина Григорьевна
Славка
Розочка
Славка
Жан
Лена
Кукла
Лена
Ярик
Фаина Григорьевна
Ярик
Содержание
* * *
Олег Игоревич Кожин
Игра в куклы
© Кожин О., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Драконье лето
Сима
Если откроешь дверь незнакомцу, он может похитить тебя или даже совсем убить. Сима знала: когда сидишь дома одна, к дверям лучше вообще не подходить. Но сейчас дома был папа, отсыпался после ночной смены. С папой ничего не страшно! Он может двенадцать раз поднять гирю правой рукой и десять раз левой и даже может сдвинуть шкаф, чтобы достать потерянный радужный шарик. Сима пробовала двигать шкаф, но силенок пока хватало только на табуретку.
Эту самую табуретку она, пыхтя от усердия, тащила с кухни. Дверной звонок дребезжал требовательно, но папа спал как убитый. Час назад заботливая Сима поставила ему в изголовье стакан воды и натянула на плечи ватное одеяло. Папа одеяло отпихивал и что-то недовольно мычал, но так и не проснулся. Когда запиликал мобильник, он просто придушил его подушкой. Даже глаз не открыл. А звонка в дверь он, наверное, и вовсе не слышал.
– Минуточку! – по-взрослому строго сказала Сима закрытой двери.
Нужно было встать на табуретку, заглянуть в глазок и спросить: «Кто там?» – этот нехитрый алгоритм Сима выучила еще в три года. А теперь ей почти четыре с половиной! Звонок притих, сменился настойчивым стуком.
– Доча, это я! Открой, пожалуйста…
Толстая дверь совсем не заглушала звонкий мамин голос. Он как будто звучал в самой прихожей и, усиленный подъездным эхом, гулко троился.
– Мамочка! – радостно воскликнула Сима, поворачивая защелку.
Она не встала на табуретку, не заглянула в глазок. Это незнакомцам нельзя открывать, а мама – знакомец! Мама удивится и обрадуется, что дочь такая самостоятельная, погладит ее по голове и назовет взрослой и помощницей, а папу назовет сплюхой! Защелка хрустнула, с той стороны мама нажала ручку, потянула на себя… Но дверь не открылась.
– Симочка, в чем дело?! Открой скорее! – настойчиво попросила мама.
– Сейчас, сейчас!
Старый замок иногда заедало. В таких случаях мама отчитывала папу за то, что он ленится сходить в строительный магазин, а папа говорил нехорошее слово. Со старым замком можно было жить – нужно было только надавить на него хорошенько и резко провернуть. Механизм дважды лязгнул вхолостую. Ручка заходила ходуном, затряслась дверь.
– Сима, в чем дело? Открой эту чертову дверь! – голос мамы звучал сердито.
– Да сейчас же, сейчас, мамочка!
Сима обиженно надула губки. Разве она виновата? Разве на нее нужно злиться, что замок плохо работает, а кое-кто опять не взял ключи? Сима бросила взгляд на тумбочку возле зеркала, где лежала забытая мамой связка, и вдруг опасливо отодвинулась в глубь коридора. Ключей не было. Она сама сунула их маме в руку утром, перед работой – звонко чмокнула в румяную щеку и вложила в протянутую ладонь связку. Дверь затряслась сильнее:
– Сима, я сказала, открой мне дверь, живо! Слышишь меня! Живо открой чертову дверь! Если открою я – будет хуже!
Сделалось холодно. Сима зябко обняла себя, потерла плечи. Ладошки оказались потными, и стало только хуже. Странно, но злой мамин голос не сделался тише. Мамин? А мамин ли это голос? Самым строгим в семье был папа, он и прикрикнуть мог – но мама? Мягкая, теплая, пахнущая выпечкой и духами мама? Даже когда они ссорились с папой, она никогда не повышала голоса! Сима придвинула табуретку и, пока не покинула решимость, отодвинула шторку глазка.
– Ты слышишь меня?! Я сказала, открой мне дверь! Впусти меня! Быстро впусти меня! Открой! Открой! Впусти меня в дом!
Сима отшатнулась и едва не сверзилась с табуретки. Коридор был пуст. Дверь вибрировала от ударов, тряслась ручка, захлебывался звонок, и голос, так похожий на мамин, говорил страшные, страшные, страшные вещи, но коридор был пуст.
– Открой дверь! Живо открой мне дверь, я кому сказала?! Ты не представляешь, что я с тобой сделаю, маленькая паршивка! Слышишь?! Впусти! Меня! Сейчас же!
За дверью выло и бесновалось то, что не было мамой. В комнате на кровати звездочкой раскинулся папа. Он негромко сопел и, казалось, ничего не слышал. Сима забилась в проем между стеной и шкафом, плакала и тряслась от ужаса.
Старый замок заедало. Иногда это было к лучшему.
Жан
Сильвера подкосило на третий день каникул. Тоха с Юркой играли на детской площадке в «лесенку», по очереди подтягиваясь на счет, и видели, как у шестого подъезда остановилась покрытая пылью машина «Скорой помощи». Спустя десять минут замученные санитары в мокрых от пота голубых робах, пыхтя и отдуваясь, вытолкали на улицу тележку с пациентом. Следом вышли молоденькая врачиха и понурый Серый. Они о чем-то коротко поговорили, после чего санитарка укатила в больницу, а Серый поплелся к друзьям на площадку.
Юрка, в очередной раз проигрывая, поспешил воспользоваться случаем. Пошел навстречу Серому, протягивая ладонь для рукопожатия. Тоха с победоносной ухмылкой завершил серию, зависнув на перекладине, гаркнул: «Семнадцать!» – и спрыгнул на землю. Взъерошил ежик рыжих волос, стянул промокшую майку. Полуденное солнце превратило небольшой петрозаводский двор в филиал пекла. Лишь на детской площадке, в жидкой тени пожухших тополей, можно было сидеть, не боясь получить тепловой удар.
– Привет, Серёня! Че кислый такой? Лимон съел?
– Сильвера в больницу увезли, – вместо приветствия промямлил тот. – С сердцем что-то. Он вчера звонит такой, говорит, типа молоко закончилось, масло, ну и всякое там. Я за списком продуктов зашел, думал заодно и полы помыть, как раз время подошло, а он в прихожей валяется. Сипит, глаза пучит, белый весь – чисто зомби! Я чуть на улицу не сквозанул!
В компании Серый был старше всех на целых два месяца, но на фоне друзей выглядел мелкотой. Невысокий, тощий, белобрысый, вечно обряженный матерью в дурацкие рубашки поло, у которых менялся только цвет и расположение кармана, он никак не тянул на восьмой класс. Тонкие губы его заострились уголками вниз, придавая лицу совсем уж обиженно-детское выражение. Приступ Сильвера Серый переживал как свой собственный.
Ивана Георгиевича Авдеева прозвали Сильвером из-за моряцкого прошлого и протеза, заменившего левую ногу от колена до стопы. Он не курил трубку и не пил ром, но от его морщинистого смуглого лица веяло солеными морскими брызгами. В глаза Сильвером его называли только мальчишки – знали: как бы старик ни хмурился, на самом деле прозвище ему льстит.
– Во как! – присвистнул Юрка. – Что врачиха сказала? Помрет?
– Сплюнь! – Серый замахал руками. – Он со мной за прошлый месяц не рассчитался, обещал в этом за два сразу. Такая засада, блин…
Кукла
Ярик
Лена
Ярик
Ханзо
Лена
Кукла
Лена
Белый
Лена
Жан
Фаина Григорьевна
Славка
Розочка
Славка
Жан
Лена
Кукла
Лена
Ярик
Фаина Григорьевна
Ярик
Содержание
* * *
Олег Игоревич Кожин
Игра в куклы
© Кожин О., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Драконье лето
Сима
Если откроешь дверь незнакомцу, он может похитить тебя или даже совсем убить. Сима знала: когда сидишь дома одна, к дверям лучше вообще не подходить. Но сейчас дома был папа, отсыпался после ночной смены. С папой ничего не страшно! Он может двенадцать раз поднять гирю правой рукой и десять раз левой и даже может сдвинуть шкаф, чтобы достать потерянный радужный шарик. Сима пробовала двигать шкаф, но силенок пока хватало только на табуретку.
Эту самую табуретку она, пыхтя от усердия, тащила с кухни. Дверной звонок дребезжал требовательно, но папа спал как убитый. Час назад заботливая Сима поставила ему в изголовье стакан воды и натянула на плечи ватное одеяло. Папа одеяло отпихивал и что-то недовольно мычал, но так и не проснулся. Когда запиликал мобильник, он просто придушил его подушкой. Даже глаз не открыл. А звонка в дверь он, наверное, и вовсе не слышал.
– Минуточку! – по-взрослому строго сказала Сима закрытой двери.
Нужно было встать на табуретку, заглянуть в глазок и спросить: «Кто там?» – этот нехитрый алгоритм Сима выучила еще в три года. А теперь ей почти четыре с половиной! Звонок притих, сменился настойчивым стуком.
– Доча, это я! Открой, пожалуйста…
Толстая дверь совсем не заглушала звонкий мамин голос. Он как будто звучал в самой прихожей и, усиленный подъездным эхом, гулко троился.
– Мамочка! – радостно воскликнула Сима, поворачивая защелку.
Она не встала на табуретку, не заглянула в глазок. Это незнакомцам нельзя открывать, а мама – знакомец! Мама удивится и обрадуется, что дочь такая самостоятельная, погладит ее по голове и назовет взрослой и помощницей, а папу назовет сплюхой! Защелка хрустнула, с той стороны мама нажала ручку, потянула на себя… Но дверь не открылась.
– Симочка, в чем дело?! Открой скорее! – настойчиво попросила мама.
– Сейчас, сейчас!
Старый замок иногда заедало. В таких случаях мама отчитывала папу за то, что он ленится сходить в строительный магазин, а папа говорил нехорошее слово. Со старым замком можно было жить – нужно было только надавить на него хорошенько и резко провернуть. Механизм дважды лязгнул вхолостую. Ручка заходила ходуном, затряслась дверь.
– Сима, в чем дело? Открой эту чертову дверь! – голос мамы звучал сердито.
– Да сейчас же, сейчас, мамочка!
Сима обиженно надула губки. Разве она виновата? Разве на нее нужно злиться, что замок плохо работает, а кое-кто опять не взял ключи? Сима бросила взгляд на тумбочку возле зеркала, где лежала забытая мамой связка, и вдруг опасливо отодвинулась в глубь коридора. Ключей не было. Она сама сунула их маме в руку утром, перед работой – звонко чмокнула в румяную щеку и вложила в протянутую ладонь связку. Дверь затряслась сильнее:
– Сима, я сказала, открой мне дверь, живо! Слышишь меня! Живо открой чертову дверь! Если открою я – будет хуже!
Сделалось холодно. Сима зябко обняла себя, потерла плечи. Ладошки оказались потными, и стало только хуже. Странно, но злой мамин голос не сделался тише. Мамин? А мамин ли это голос? Самым строгим в семье был папа, он и прикрикнуть мог – но мама? Мягкая, теплая, пахнущая выпечкой и духами мама? Даже когда они ссорились с папой, она никогда не повышала голоса! Сима придвинула табуретку и, пока не покинула решимость, отодвинула шторку глазка.
– Ты слышишь меня?! Я сказала, открой мне дверь! Впусти меня! Быстро впусти меня! Открой! Открой! Впусти меня в дом!
Сима отшатнулась и едва не сверзилась с табуретки. Коридор был пуст. Дверь вибрировала от ударов, тряслась ручка, захлебывался звонок, и голос, так похожий на мамин, говорил страшные, страшные, страшные вещи, но коридор был пуст.
– Открой дверь! Живо открой мне дверь, я кому сказала?! Ты не представляешь, что я с тобой сделаю, маленькая паршивка! Слышишь?! Впусти! Меня! Сейчас же!
За дверью выло и бесновалось то, что не было мамой. В комнате на кровати звездочкой раскинулся папа. Он негромко сопел и, казалось, ничего не слышал. Сима забилась в проем между стеной и шкафом, плакала и тряслась от ужаса.
Старый замок заедало. Иногда это было к лучшему.
Жан
Сильвера подкосило на третий день каникул. Тоха с Юркой играли на детской площадке в «лесенку», по очереди подтягиваясь на счет, и видели, как у шестого подъезда остановилась покрытая пылью машина «Скорой помощи». Спустя десять минут замученные санитары в мокрых от пота голубых робах, пыхтя и отдуваясь, вытолкали на улицу тележку с пациентом. Следом вышли молоденькая врачиха и понурый Серый. Они о чем-то коротко поговорили, после чего санитарка укатила в больницу, а Серый поплелся к друзьям на площадку.
Юрка, в очередной раз проигрывая, поспешил воспользоваться случаем. Пошел навстречу Серому, протягивая ладонь для рукопожатия. Тоха с победоносной ухмылкой завершил серию, зависнув на перекладине, гаркнул: «Семнадцать!» – и спрыгнул на землю. Взъерошил ежик рыжих волос, стянул промокшую майку. Полуденное солнце превратило небольшой петрозаводский двор в филиал пекла. Лишь на детской площадке, в жидкой тени пожухших тополей, можно было сидеть, не боясь получить тепловой удар.
– Привет, Серёня! Че кислый такой? Лимон съел?
– Сильвера в больницу увезли, – вместо приветствия промямлил тот. – С сердцем что-то. Он вчера звонит такой, говорит, типа молоко закончилось, масло, ну и всякое там. Я за списком продуктов зашел, думал заодно и полы помыть, как раз время подошло, а он в прихожей валяется. Сипит, глаза пучит, белый весь – чисто зомби! Я чуть на улицу не сквозанул!
В компании Серый был старше всех на целых два месяца, но на фоне друзей выглядел мелкотой. Невысокий, тощий, белобрысый, вечно обряженный матерью в дурацкие рубашки поло, у которых менялся только цвет и расположение кармана, он никак не тянул на восьмой класс. Тонкие губы его заострились уголками вниз, придавая лицу совсем уж обиженно-детское выражение. Приступ Сильвера Серый переживал как свой собственный.
Ивана Георгиевича Авдеева прозвали Сильвером из-за моряцкого прошлого и протеза, заменившего левую ногу от колена до стопы. Он не курил трубку и не пил ром, но от его морщинистого смуглого лица веяло солеными морскими брызгами. В глаза Сильвером его называли только мальчишки – знали: как бы старик ни хмурился, на самом деле прозвище ему льстит.
– Во как! – присвистнул Юрка. – Что врачиха сказала? Помрет?
– Сплюнь! – Серый замахал руками. – Он со мной за прошлый месяц не рассчитался, обещал в этом за два сразу. Такая засада, блин…
Перейти к странице: