Тиффани была уже не маленькая и не стала спрашивать: «Как вы это сделали?» Матушка Ветровоск оставляет без ответа глупые вопросы, как и почти все вопросы вообще.

– Вы взяли тепло чая и отдали его мне, – проговорила Тиффани. – Пропустили его через себя в меня, да?

– Верно, только меня оно не коснулось, – с довольным видом сказала матушка Ветровоск. – Весь секрет в равновесии. Равновесие, вот что важно. Держи равновесие, и… – Она умолкла. Потом спросила: – Ты когда-нибудь качалась на доске? Один её конец поднимается, другой опускается. Но в середине, в самой середине, есть точка, которая остаётся неподвижной. Взлёты и падения проходят сквозь неё. Не важно, как высоко поднимаются края, эта точка хранит равновесие. – Она фыркнула. – Магия большей частью в том и состоит, чтобы перемещать нечто с места на место.

– Я смогу этому научиться?

– Пожалуй. Это не так уж и трудно, надо только правильно настроить мысли.

– Вы можете научить меня?

– Я же только что это сделала. Я тебе показала.

– Нет, матушка, вы показали, как вы это делаете, но не… как вы это делаете!

– Не могу объяснить. Я знаю, как это делаю я. Ты будешь делать по-своему. Главное, нужным образом сосредоточиться.

– Но как?

– Мне-то почём знать? Это ведь твоя голова, – огрызнулась матушка. – Будь добра, поставь чайник! У меня чай остыл.

Всё это прозвучало почти злобно, но такова уж матушка. Она считает, если человек способен усваивать новое, то сам во всём разберётся. И ни к чему облегчать ему задачу. Жизнь вообще нелегка, говорит она.

– Я смотрю, ты всё носишь эту побрякушку, – заметила матушка.

Побрякушки – а матушка звала так любые металлические предметы гардероба, не предназначенные, чтобы скреплять детали одежды, не давая им распахнуться, упасть или отцепиться, – она не любила. Обзавестись ими означало «прибарахлиться».

Тиффани коснулась серебряной лошадки, которую носила на шее. Это было небольшое и незамысловатое украшение на цепочке, и оно много значило для неё.

– Да, – спокойно сказала она. – Ношу.

– А что это у тебя там в корзинке? – спросила матушка, грубо нарушив правила приличий.

Корзинка Тиффани стояла посреди стола. В ней, конечно, ждал своего часа подарок. Разумеется, ведьмы никогда не являлись в гости друг к дружке с пустыми руками, но та, кому подарок предназначался, по традиции должна была изобразить удивление и пробормотать: «Ну что вы, не стоило так утруждаться…»

– Это я вам подарок привезла, – сказала Тиффани, подвешивая над огнём чёрный от копоти чайник.

– Я распрекрасно обхожусь безо всяких подарков, – пробурчала матушка.

– Да, конечно, – ответила Тиффани и больше ничего не прибавила.

Она услышала, как матушка приподняла крышку корзинки. Внутри был котёнок.

– Это дочка Розочки, кошки вдовы Цепней, – сказала Тиффани, чтобы заполнить тишину.

– Не стоило оно… – донеслось в ответ матушкино ворчание.

– Что вы, мне было совсем не трудно. – Тиффани улыбнулась, глядя в огонь.

– Я не из кошатников, – буркнула матушка.

– Она будет ловить мышей, – сказала Тиффани, по-прежнему не оборачиваясь.

– Мыши у меня не водятся.

Потому что им нечем тут поживиться, подумала Тиффани, а вслух сказала:

– У госпожи Увёртки шесть чёрных кошек.

Должно быть, белая кошечка в эту минуту таращилась на матушку из корзинки огромными грустными котёночьими глазами. Я тоже могу устроить испытание на прочность, улыбнулась про себя Тиффани.

– Понятия не имею, что мне с ней делать. Ей придётся спать в сарае с козами, – заявила матушка.

Большинство ведьм держали коз.

Кошечка потёрлась о руку матушки и замяукала.

Позже, когда Тиффани собралась в обратный путь, матушка Ветровоск попрощалась с ней на пороге и аккуратно выставила кошку за дверь.

Тиффани подошла туда, где, в некотором удалении от домика, её ждала метла госпожи Вероломны, привязанная к дереву.

Но улетать сразу она не стала. Она остановилась возле развесистого куста падуба и замерла. И стояла тихо-тихо, пока всё в ней не настроилось на передачу: «Меня тут нет».


Каждый может увидеть образы в облаках или пламени. Тут то же самое, только наоборот. Надо отключить в себе то, что кричит: «Я здесь!» Надо раствориться. И тогда, если кто-то посмотрит на тебя, ему будет очень трудно тебя увидеть. Твоё лицо превратится в лист и тень от него, очертания тела затеряются среди линий куста и дерева. Остальное сотрёт из поля зрения сам наблюдатель.

Слившись с кустом падуба, Тиффани наблюдала за дверью матушкиного домика. Поднялся ветер, тёплый, но беспокойный, натряс красных и жёлтых листьев с клёнов вокруг, закружил их по поляне. Кошечка попыталась было поймать несколько листков, потом сдалась и принялась жалобно мяукать. Вот сейчас, думала Тиффани, вот сейчас матушка Ветровоск подойдёт, откроет дверь и…

– Забыла что-то? – раздался голос матушки у неё над ухом.

Куст оказался ведьмой.

– Э… она очень милая. Я просто подумала, может, вы со временем к ней привыкнете, полюбите её, – сказала Тиффани.

А про себя она гадала: «Допустим, пустившись бегом, она могла успеть добежать сюда, но почему я её не увидела? Неужели можно бежать, оставаясь невидимой?»

– За меня не волнуйся, девочка, – сказала ведьма. – Лети себе к госпоже Вероломне и передай ей мои наилучшие пожелания. Хотя… – её голос немного потеплел, – должна признать, спряталась ты неплохо. Многие на моём месте тебя в упор не заметили бы. Я почти и не слышала, как у тебя волосы растут!

Когда метла Тиффани улетела прочь и матушка Ветровоск при помощи нескольких маленьких хитростей убедилась, что девочки поблизости и правда нет, старая ведьма вернулась в дом, старательно не обращая внимания на кошку.

Несколько минут спустя дверь со скрипом приоткрылась. Возможно, это был просто сквозняк. Котёнок скользнул в дом.



Все ведьмы со странностями. Тиффани привыкла к их странностям и уже не видела в них ничего странного. Скажем, тётушка Вровень имела два тела, причём одно из них воображаемое. А госпожа Жилетт разводила породистых земляных червей и каждому давала имя. Да её даже странной трудно назвать – так, немного чудаковатая, земляные черви ведь довольно любопытные создания, на свой унылый лад. И ещё была старая мамаша Дипбаж, страдающая от провалов во времени, а когда такими провалами страдает ведьма, выглядит это несколько необычно: её губы всегда двигались невпопад словам, а шаги спускались по лестнице минут за десять до самой мамаши.

Но госпожа Вероломна по части странностей была такая молодец, что могла бы не только взять с полки пирожок, но прихватить ещё и пакетик печенья с карамельной посыпкой. И свечку заодно.

В ней было странным всё, так что даже непонятно, с чего начинать…

Эвменида[5] Вероломна за всю свою долгую жизнь так и не вышла замуж. В шестьдесят лет она потеряла зрение. Большинство людей на её месте безнадёжно ослепли бы, но госпожа Вероломна умела Заимствовать (это такой особый ведьмовской навык).

Она пользовалась глазами животных, читая в их головах, что они видят.

Оглохла она в семьдесят пять, но и это её не слишком огорчило, потому что она успела поднатореть в преодолении таких трудностей и научилась ставить себе на службу любую пару ушей, шныряющую поблизости.

Когда Тиффани впервые переступила порог дома госпожи Вероломны, та пользовалась глазами и ушами мыши, потому что её старая галка умерла. Было немного жутко видеть, как старуха расхаживает по дому, держа мышь на ладони перед собой, и очень жутко – видеть, как мышка резко поворачивается на звук твоего голоса. Просто удивительно, какого страху может нагнать маленький розовый носик.

С вÓронами дело пошло куда лучше. Кто-то из соседей сделал для ведьмы насест, который она носила на плечах, чтобы над каждым плечом сидело по ворону[6]. С этими птицами госпожа Вероломна с её седой нечёсаной гривой выглядела… ну, как настоящая ведьма, хотя к концу дня её плащ всегда был несколько уделан сзади.

И ещё у неё были часы. Кто бы ни сделал эту тяжёлую металлическую штуковину, он был скорее кузнецом, чем часовщиком, поэтому часы госпожи Вероломны говорили не «тик-так», а «тонк-тунк». Она носила их на поясе и определяла время, нащупывая короткие толстые стрелки.

В деревне поговаривали, что часы – это сердце старой ведьмы, они служат ей взамен настоящего, которое она утратила много лет назад. В деревне вообще много чего поговаривали про госпожу Вероломну.

Только очень устойчивый ко всему жуткому и странному человек мог иметь дело с госпожой Вероломной. По традиции юные ведьмы перебирались с места на место, обучаясь премудрости у старых ведьм и оказывая им «небольшую помощь по хозяйству», как это называла мисс Тик (ведьма, занимавшаяся поиском девочек с ведьмовским даром), а в действительности делая всю работу по дому. Обычно ученицы покидали дом госпожи Вероломны на следующий же день после прибытия. Тиффани продержалась уже три месяца.

А иногда, когда госпоже Вероломне требовалась пара глаз, чтобы что-нибудь рассмотреть, она могла воспользоваться глазами ученицы. Ощущение было вроде мысленной щекотки, как будто кто-то невидимый заглядывает тебе через плечо…

Да, по части странностей госпожа Вероломна была такая молодец, что, пожалуй, взяла бы с полки не только пирожок, пакетик печенья с посыпкой и свечку, но и пирожное, и ещё бутерброды, и к тому же прихватила бы самого устроителя конкурса на самые странные странности и того затейника, который делает всяких зверей из воздушных шариков.

Когда Тиффани вошла, старая ведьма что-то ткала на станке. Два клюва повернулись в сторону девочки.

– А, детка, – проговорила госпожа Вероломна высоким надтреснутым голосом. – У тебя выдался хороший день.

– Да, госпожа Вероломна, – послушно сказала Тиффани.

– Ты повидала юную Ветровоск, и у неё всё хорошо.

«Щёлк-щёлк», – стучал станок. «Тонк-тунк», – стучали часы.

– Просто прекрасно, – сказала Тиффани.

Госпожа Вероломна никогда не задавала вопросов. Она только сообщала ответы.

«Юная Ветровоск», – думала Тиффани, накрывая стол к ужину. Но ведь госпожа Вероломна очень, очень старая…

И очень страшная. Это правда. Отрицать невозможно. Нос её не был крючковатым, и зубы все на месте, хотя и жёлтые, но во всех прочих отношениях госпожа Вероломна словно сошла со страниц сказки про злую ведьму. И колени у неё щёлкали при каждом шаге. А ходила она быстро, опираясь на две трости и перебирая конечностями, как паук. Вот, кстати, ещё одна странность: по всему дому было полно паутины, и хозяйка строго-настрого запретила Тиффани трогать её, но ни одного паука девочка так и не видела.

А ещё эта её любовь к чёрному. Многие ведьмы предпочитают чёрный цвет, но у госпожи Вероломны были чёрные козы и чёрные куры. Стены в доме были чёрные. Пол чёрный. Если уронить палочку лакрицы, ни за что потом не найдёшь. Но что ввергало Тиффани в ужас, так это требование делать чёрным сыр, покрывая его блестящим чёрным воском. Тиффани знала толк в изготовлении сыров, а воск защищал их от высыхания, но чёрные сыры казались ей какими-то подозрительными. Они выглядели так, будто замышляют недоброе.

Кроме того, госпожа Вероломна, похоже, вовсе не нуждалась в сне. В своём преклонном возрасте она не слишком обращала внимание на то, день или ночь на дворе. В темноте вороны видят плохо, поэтому вечером старуха подзывала сову и ткала всю ночь, глядя её глазами. Сова для этого подходит в самый раз, говорила ведьма, потому что исправно вертит головой, следя за снующим влево-вправо челноком. «Щёлк-щёлк», – стучал станок. «Тонк-тунк», – откликались часы с опозданием лишь на миг.

Госпожа Вероломна, которая расхаживает с повязкой на глазах и нечёсаной гривой длинных седых волос, а чёрный плащ реет у неё за спиной…

Госпожа Вероломна, которая бродит по саду в холодную тёмную ночь, постукивая тростями, принюхиваясь к воспоминаниям, оставшимся от цветов…

У каждой ведьмы есть свой конёк, нечто такое, что ей особенно хорошо удаётся, и коньком госпожи Вероломны была Справедливость.

Люди преодолевали многие мили, чтобы просить её разрешить их спор: