Предложение Владимира Викентьевича звучало заманчиво, но казалось ловушкой. Возможно, он предлагал от чистого сердца, но также возможно, что это всего лишь попытка найти ещё один рычаг давления на меня. Обвинят в воровстве — и доказывай потом, что взяла с разрешения.
— Я не предлагаю брать прямо сейчас, а вот если возникнет необходимость… — Владимир Викентьевич вытащил часы-луковицу из кармана, взглянул и нахмурился: — Заговорились мы с вами, Елизавета Дмитриевна, этак мы и опоздать можем. Впрочем, я ещё успеваю вас подвезти.
С предложением я согласилась, хотя и опасалась, что по дороге опять зайдёт разговор о вещах, к которым непонятно как относиться. Но Владимир Викентьевич молчал, сидел нахохлившись, словно ему было холодно, и думал о чём-то своём. Очнулся он, только когда я с ним попрощалась, тогда он улыбнулся и пожелал хорошего дня.
Весь первый урок я пыталась найти выход из западни, в которую меня загоняли. Если бы удалось отделаться от артефакта, было бы куда проще. По здравому размышлению я пришла к выводу, что всё-таки лучше всего его вернуть Львовым, но только так, чтобы те не узнали, откуда он вдруг опять возник в их сокровищнице. И как удачно, что Николай сейчас в дворцовой охране. Нет, я помню, как он возмутился, когда решил, что мы с Оленькой собираемся грабить банк. Но сейчас-то речь не о грабеже, напротив — я собираюсь вернуть владельцам утраченное, после чего резко стану неинтересна всем охотникам за артефактом. Уж для Волкова я точно потеряю половину привлекательности. Правда, артефакта у меня нет, и неизвестно, появится ли. И вообще, пора выяснить, как он всё-таки выглядит, может, я его уже несколько раз держала в руках и не знала, что это он.
— А сейчас фройляйн Рысьина нам скажет, где была допущена ошибка, — ворвался в мои размышления голос Грызельды.
И сказано это было настолько противным тоном, что не оставалось сомнений: она прекрасно видит, что я думаю не об уроке, и ждёт малейшей оплошности, чтобы на это указать в дневнике и в журнале. Повезло, что ошибку надо было найти в написанном на доске, иначе пришлось что-нибудь жалко мямлить в своё оправдание. А так я радостно исправила «mit der Freund» на «mit dem Freund», заслужив одобрительный кивок, и постаралась больше не отвлекаться до конца урока. А то донесут Рысьиной, что мысли у меня вовсе не об учёбе, и возможность маневрирования ещё уменьшится.
А вот на перемене я могла думать и говорить о том, о чём считала нужным.
— Оля, какие самые известные ограбления были в нашей стране? — спросила я почти прямо.
— Ты всё-таки решилась? — воодушевлённо зашептала Оленька, явно вспомнив свою идею про совместное ограбление банка. Она завертела головой по сторонам, наверное, опасалась, что кто-то услышит и ограбит за нас. — Правильно, нужно сначала изучить чужой опыт. Выяснить выигрышные стратегии и на их основе разработать свою, беспроигрышную.
— Я ни на что не решилась, — прошипела я в ответ. — Просто стало интересно, насколько легко ограбить клановое хранилище Рысьиных.
Зашла я издалека, но понадеялась, что наводящими вопросами выведу подругу на царское хранилище с важными для страны артефактами.
— Вообще невозможно, — безапелляционно заявила подруга. — Я не знаю ни единого случая, когда что-то воровали из клановых хранилищ. А ты хочешь оттуда что-то взять? Папино наследство?
Её глаза фанатично заблестели. Наверное, решила, что хранилище Рысьиных ничуть не хуже банковскеого, а даже лучше, поскольку, грабя его, мы фактически восстанавливаем справедливость по отношению ко мне.
— Нет, я хочу туда что-то положить, — брякнула я, недоумевая, откуда у Оленьки взялись столь выраженные криминальные чаяния, — и размышляю, насколько это будет безопасно. Не сможет ли кто-нибудь посторонний туда пробраться и украсть.
— Ааа, — разочарованно протянула подруга. — Там такие охранные системы, что могут конкурировать с царскими.
— С царскими? — радостно ухватила я подачу. — Думаешь, из царского хранилища ничего нельзя украсть?
— Ты что? — вытаращила на меня глаза Оленька. — Разумеется, нельзя.
— И ни разу ничего не пропадало? — продолжала допытываться я.
— Ни разу, — гордо ответила Оленька. — Пытаться-то пытались, но чтобы получилось — ни разу такого не было.
— То есть за всё время существования династии у Львовых не пропадало ничего ценного? — скептически уточнила я. — Быть того не может.
— Мне не веришь, спроси хоть у кого. — Оленька порыскала глазами по классу и предложила: — Например, у Анны или у Тамары.
Я продолжала разыгрывать недоверие, поэтому подруга обиженно фыркнула, и сама потащила меня уточнять. Но ни Строгова, ни Яцкевич не помнили о пропаже вообще чего-нибудь у Львовых, не говоря уж о чём-то общеизвестном и весьма ценном. Создавалось впечатление, что у правящей династии без их ведома не исчезнет даже пыль с письменного стола. Поддерживать дальше эту тему не было необходимости, более того — было опасно, и я перевела разговор на близящийся бал у Рысьиных, который необычайно воодушевил моих одноклассниц. Пришлось пообещать, что я непременно попытаюсь выпросить для них пригласительные. В конце концов, если уж бал в мою честь, могу я на него лично пригласить трёх подруг или нет?
Но сомнения мои никуда не делись, поэтому после занятий я потащилась в библиотеку, где засела за подшивки «Ведомостей» прошлых лет в надежде, что если что-то было, то это что-то непременно отразится на первой полосе. Через час просмотра пришла к неутешительным выводам. Про ограбления действительно писали, и были они не столь уж редки. Грабили всё и вся: и банки, и почтовые кареты, и частные дома. Попалась даже статья про ограбление кланового хранилища князя Мышкина с детальным рисунком украденного артефакта. Но ни единого упоминания о том, что правящее семейство рассталось с чем-то ценным не по своей воле, не было. Неужели я неправильно поняла слова Юрия? Или всё дело в том, что украденное слишком важно, чтобы сообщать о том открыто?
В результате я потеряла время в библиотеке бесплодно, а на выходе из гимназии оказалась один на один с Волковым, поскольку все мои одноклассницы к этому времени разошлись. Или как вариант: он всех распугал. Вон как недружелюбно выглядит. Наверное, оскорбился, что я вчера не захотела его видеть.
— Добрый день, Лиза.
— Вам не кажется, что ваше поведение неприлично? — невежливо бросила я, и без того раздражённая неудачей с газетами.
Останавливаться рядом с ним я не стала, прошла мимо, но он невозмутимо зашагал справа от меня, словно всё так и задумывалось. Сейчас на этом месте я бы предпочла видеть Юрия, благо при себе у меня были фотографии, а с ними всегда оставалась надежда узнать что-то интересное о тех, кто на них изображён.
— Не кажется, — усмехнулся он. — Я в отпуске. Гуляю, где хочу. Встречаюсь, с кем хочу.
— А вы не могли бы гулять подольше от меня?
— Увы, не могу. Но я согласен подумать над этим вопросом, если вы выполните мою маленькую просьбу.
— Только подумать?
Он промолчал, снисходительно улыбнувшись, словно всё происходящее лишь тщательно срежиссированное им представление. Он просто не представляет, насколько опасна загнанная в угол кошка. Конечно, пока с его стороны явных угроз нет, но всё же я незаметно воспроизвела плетение, защищающее разум от внушений.
— Так какая у вас просьба?
— Всё та же. Мне нужен артефакт. Вы решили, что хотите за него?
— Я не могу что-то хотеть в обмен на то, чего у меня нет.
— Он у вас, — уверенно ответил Волков. — Вы его получите, это лишь вопрос времени. И когда вы его получите, вы должны его отдать мне.
Слова сопроводились ментальным давлением, сначала лёгким, но всё усиливающимся, настолько что моя защита буквально затрещала, наградив меня резкими болевыми уколами. Я ойкнула, приложив руки к вискам. Показалось, что из носа закапала кровь. Нет, не показалось: Волков заботливо протягивал носовой платок.
— Лиза, вам нехорошо? — встревоженно спросил он, словно причина была не в нём. — Я могу вам чем-то помочь?
При всём внешнем участии плетение он не развеивал, а продолжал долбить, надеясь разрушить моё, словно дятел, методично выковыривающий насекомых из коры дерева. Его плетение я почти не видела, оно выглядело лишь смутной тенью ажурной сетки, которая пыталась спеленать меня с ног до головы. Не знаю, смогла бы я его воспроизвести, но разрушить смогла, пробившись через собственную боль и распустив одну из связующих нитей. Волков отшатнулся, теперь кровь из носа пошла у него.
Я шмыгнула носом, почувствовав, как буря внутри меня успокаивается. Не уверена, что моя защита выдержала бы, не развей я плетение Волкова. Но она дала возможность не сдаться сразу.
— Я непременно сообщу всё Фаине Алексеевне, — слабым голосом сказала я. — Уверена, вы сейчас нарушили все гласные и негласные правила.
Нужно было уходить, но мне казалось, что не смогу сейчас сделать даже шаг: противная липкая слабость словно привязала по пудовой гире к каждой ноге, а то и вовсе приковала к мостовой.
— Ваша Фаина Алексеевна не видит дальше собственного носа, — чуть гнусаво ответил Волков. — Если бы на неё действовали доводы разума, мне не пришлось бы пускаться на подобные ухищрения. Отдайте то, что мне нужно, и мы разойдёмся миром.
Как Красная Шапочка с Волком. Правда, ненадолго: Волк получил нужную информацию, добрался до бабушки и сожрал, а потом сожрал и саму болтливую дурочку. Вывод? Договоры с волками плохо заканчиваются.
Глава 40
Чуть только я перестала чувствовать скованность, рванула от Волкова так, что увидь меня наша классная дама, Антонина Юлиевна, непременно разразилась бы лекцией о недопустимом для гимназистки поведении. Но я сейчас о такой ерунде если и подумала, то лишь мельком, понадеявшись никого из гимназии не встретить. Более того, завернув за угол, сразу набросила на себя отвод глаз. Всё равно уже Волков полон подозрениями, одним больше, одним меньше…
В себя я пришла возле дома Шитова. Странно, что я побежала именно сюда. Наверное, просто стремилась убраться подальше и даже не думала, куда бегу: дом Владимира Викентьевича в противоположной стороне, а это ближайший из знакомых. На сегодня мы о занятиях не договаривались, но появился огромный соблазн зайти. Не просить о занятии, нет: чувствовала я себя так, что вряд ли создам что-то путное, а если что и создам, под угрозой окажутся не только обитатели дома, но и сам дом. А вот от разговоров дома не рассыпаются.
Отвод глаз я сняла уже в подъезде, почувствовала себя без него почти голой и поторопилась подняться, всё время опасаясь, что вот-вот внизу стукнет дверь и меня догонит Волков. Но Волков не догнал, а дверь, если и стукнула, то только квартирная, после того как горничная впустила меня и отправилась узнавать, примет ли хозяин.
Хозяин великодушно согласился, хотя в его планах визитёров сегодня не было, поскольку в кабинете явственно попахивало коньяком. Настолько явственно, что мне даже стало интересно, сколько было выпито до моего прихода.
— Елизавета Дмитриевна, разве мы на сегодня договаривались? — излишне чётко выговаривая слова, спросил Шитов.
— Нет, Константин Филиппович. Мне очень неудобно, что пришлось вас побеспокоить, но у меня возник неотложный вопрос.
— Ничего страшного. Всё равно у меня нет срочных дел, а настроение ужасающе дурное. Садитесь. — Он широко махнул, указывая на стул. Так широко, что я понадеялась, что плетений он никаких не будет использовать, а то эта квартира пострадает и без моего участия. — Рассказывайте.
Я хотела спросить про обучение на целителя, но вместо этого внезапно выложила про Волкова, без уточнения, что тому от меня требовалось, но с указанием, что он использовал ментальное давление, которое удалось сбить.
— Эка его припекло, — неодобрительно сказал Шитов. — И ведь понимает, что если Рысьина пожалуется, то одним выговором не отделается. Впрочем, — он встряхнул головой, словно отбрасывая некстати появившуюся мысль., - жаловаться она не будет, и он это тоже понимает.
— Почему?
— У вас есть свидетели?
Я отрицательно покрутила головой, огорчённо подумав, и почему я не заорала на всю улицу. Глядишь, и свидетели бы появились, и Волкова бы приструнили, и убегать бы не пришлось.
— Я так и думал. Поэтому при разбирательстве будет ваше слово против его. Его слово весит больше. Как-никак, он признанный клановый наследник, а ваш статус довольно-таки неопределённый.
— То есть вы предлагаете ничего не рассказывать Фаине Алексеевне?
Он вытаращился на меня, словно увидел впервые, и энергично затряс головой. Настолько хаотично затряс, что было совершенно непонятно, одобряет или нет мои слова, пока он не заговорил:
— Помилуйте, Елизавета Дмитриевна, когда я такое предлагал? Это вам решать, говорить или нет. Я же только предполагаю, чем закончится разбирательство, буде княгиня его инициирует. — Он выдвинул ящик стола, грустно в него посмотрел и вновь задвинул. Наверное, там стояло средство от дурного настроения и только я мешала предаться Шитову утешениям. — Но она не инициирует, а если вы промолчите, то и охрану от клана не даст.
Охрана от клана — это серьёзный довод в пользу того, чтобы промолчать. В конце концов, не бесконечный же отпуск у Волкова? Должен же он наконец отбыть по месту службы, и без того уже подзадержался в Ильинске.
Шитов всё же не выдержал, вытащил фляжку, сделал глоток и блаженно прижмурился.
— Укрепляющее зелье, — прояснил он, хотя я даже не спрашивала. — Так что, говорите, Волков от вас хотел?
— Я не говорила, — насторожилась я. — Признаться, Константин Филиппович, я сама никак не могу взять в толк, что ему нужно.
— Рысьина ему от ворот поворот дала, слышал, — кивнул своим мыслям Шитов, страдальчески посмотрел на фляжку и всё-таки опустил её в ящик. — Неужто серьёзно решил остепениться?
— А что, Волков обычно не слишком серьёзен в отношениях?
Интерес был не праздный. Вдруг удастся найти компромат на Волкова? Это помогло бы нам быстрее прийти к взаимопониманию. Разумеется, в том виде, который подходил для меня.
— Волков-то? Хо-хо, — оживился Шитов, но тут же вспомнил, с кем говорит, и продолжил не столь радостно: — Впрочем, Елизавета Дмитриевна, сплетни я вам пересказывать не стану, скажу одно: держитесь от него подальше. Это мой вас совет. Он вам помог?
Это была совсем не та помощь, на которую я рассчитывала, придя сюда. Информацию для размышления Шитов дал, конечно, но её было слишком мало. Так, на один укус, и тот — котёнковый.
— Вы мне поможете, если расскажете, как поступить учиться в обход клана.