Разумеется, я ему не ответила, и мы занялись наконец тем, чем собирались до прихода Свиньиной-Морской. Конечно, с курсами она совершенно права и мне нежелательно их пропускать, но что-то мне подсказывало, что и в следующий раз не удастся там побывать. Но к тем, кто платит, относятся куда снисходительнее, чем к тем, кому платят, поэтому своими рабочими обязанностями манкировать я никак не могла, пусть внутри постоянно занозой сидело беспокойство о Николае.

Тимофеев в процессе комментировал, что именно он делал, пусть и не всегда понятными словами. Но непонятное всегда можно было переспросить, а иной раз — догадаться по контексту. Работали мы с коротким перерывом на обед, на который сходили в университетскую столовую, до самого вечера более никем не прерываемые. Правда, я порывалась сбегать узнать, как там Ли Си Цын, но Тимофеев не позволил, отправил университетского курьера, который вернулся с запиской: «Всё в порядке. В себя пришёл. Бушует, но я справлюсь. Ваш приход не требуется».

Бушевал он не просто так, а по вполне понятной причине, которая выяснилось, как только я вернулась домой. Оказалось, у нас появилась палата для пациентов, целиком обставленная за счёт первого, который решил, что наше гостеприимство ему жизненно необходимо, но спать в чужой постели он не согласен. Из формы лисы он вышел и сейчас с удобством расположился на широченной кровати, почитывая газеты, коих на прикроватной тумбочке была изрядная пачка, и попивая чай с лимоном. Борис Павлович, разом сбросивший пару десятков килограмм, казался подобием шарпея: весь в складках растянувшейся кожи. Был он бледноват, но тем не менее выглядел довольным и даже нашёл в себе силы меня поприветствовать улыбкой и сказать:

— Правы вы оказались, Елизавета Дмитриевна, понадобился мне целитель.

— Зачем вы так со второй лисой, Борис Павлович? — попеняла я. — Вам разделить зверей надо было, а не убивать. Возможно, для вас тогда всё прошло бы куда легче.

Он поморщился.

— Не говорите о том, о чём не понимаете, Елизавета Дмитриевна. Слишком много лет прошло, чтобы их можно было безболезненно разъединить. Они постоянно грызлись, будучи объединены, а это сильно ухудшало состояние обеих. Собственно, ко вчерашнему дню оно уже было критичным. Попытайся я их разъединить, скорее всего, остался бы совсем без зверя.

— А так только потеряли второй хвост, — вздохнула я. — Но ей же было очень больно…

— Мне тоже, Елизавета Дмитриевна, — сурово ответил он. — Но другого выхода не было, уж поверьте. И потом, оставлять дарованное Тёмным богом не самая лучшая затея, всегда выйдет боком.

— А Велес, Борис Павлович? Неужели нельзя было его попросить о помощи?

— Что Велес? Он, знаете ли, не ко всем снисходит, а потерять его расположение проще простого, — уже с некоторым раздражением ответил Ли Си Цын.

— Пациенту требуется покой, Елизавета Дмитриевна, — укоризненно сказал Владимир Викентьевич. — Покой и никаких волнений.

— То-то вы так протестовали, когда я потребовал дать мне каталог мебели, — проворчал ЛИ Си Цын. — До скандала дело довели.

— Это совсем другое дело. Не стоит потакать капризам пациента. Мы бы прекрасно обошлись своими силами, — воинственно бросил Владимир Викентьевич.

— А я — нет, — отрезал Ли Си Цын. — Спать на том убожестве — увольте. Будем считать это моим гонораром за услуги, если уж деньги вы отказываетесь принимать, Владимир Викентьевич.

Воздух между ними наэлектризовался и дрожал, сотрясаемый силой эмоций, которые наверняка бушевали уже с самого пробуждение неудобного пациента. И сейчас они бы продолжили ругаться, если бы в комнату не вплыла женщина средних лет в белейшем переднике и косынке на голове. Перед собой она толкала тележку, заставленную блюдами. Прилично так заставленную, словно Ли Си Цын собирался кормить не только себя, но и обоих зверей: оставшегося и почившего.

— Борис Павлович, вам нет необходимости сейчас много есть, — не удержалась я. — У вас, наверное, и желудок стянулся, а вы его сейчас опять растянете.

— С этого не растянет, — сурово возразила сиделка и приподняла крышку, под которой оказалась пара ложек странного зеленоватого пюре, неаппетитного даже на взгляд, а каким оно было на вкус, и узнавать не хочу. — Специальное реабилитационное меню, одобренное Владимиром Викентьевичем.

— Одобренное, — проворчал Ли Си Цын, глядя на содержимое тарелки с не меньшим отвращением, чем я. — Поди, разработанное специально для меня. Чую, месть это ваша, Владимир Викентьевич.

— А вы чего хотели? Рябчиков в винном соусе? — ехидно уточнил целитель.

— Не отказался бы, — согласился Ли Си Цын и посмотрел с интересом на остальные блюда, пока прикрытые крышками.

Сиделка подкатила тележку поближе к Ли Си Цыну, вытащила раскладной стол-поднос и водрузила на кровать.

— Пойдёмте, Елизавета Дмитриевна, — внезапно засуетился Владимир Викентьевич, схватил меня за руку и потащил на выход, — не будем мешать ужинать Борису Павловичу. Да и нам с вами пора бы поесть.

— Вы-то наверняка будете есть что-то другое, — уже в спину нам проворчал Ли Си Цын.

Звягинцев прикрыл за нами дверь, прислушался к тому, что происходит у пациента, и ехидно заулыбался.

— Мне кажется, необходимости в такой еде не было, — осторожно сказала я.

— Это вам кажется, — возмутился Владимир Викентьевич. — Неужели вы думаете, что я стал бы предписывать невкусную еду пациенту исключительно по собственному желанию?

— Я бы стала, если бы пациент меня довёл, — честно ответила я. — От такой еды вреда нет, сплошная польза. Особенно тем, кому показана диета.

— Да, польза есть. — За дверью раздались громовые раскаты возмущённого лисицынского голоса, Звягинцев заулыбался совсем по-детски и добавил: — Очень большая польза. Но что мы тут стоим, Елизавета Дмитриевна? Пора бы и нам перекусить.

Перекусывали мы куда интереснее, чем несчастный Борис Павлович, чьё возмущение прекрасно прорывалось даже на второй этаж. Честно говоря, это прилично портило аппетит, хотя новая кухарка была на высоте: всё, что я ни пробовала, было необычайно вкусно. Я даже пожалела, что проводивший меня Тимофеев сразу ушёл, как узнал, что его помощь, как целителя не требуется. Я его понимаю: мне тоже было интересно узнать, о чём беседовали цесаревич и Аня.

— Надо звукоизолирующие плетения ставить, — озабоченно сказал Владимир Викентьевич. — Но я не специалист, просить придётся. А это новые траты…

— А как же контроль за пациентами? — удивилась я. — Вдруг ему станет плохо, а вы не услышите?

— А как же сигнальные артефакты? — спародировал меня Владимир Викентьевич. — По-вашему, зачем они ставятся в лечебницах?

— Я о них впервые сейчас услышала, а вы хотите, чтобы я вам полную раскладку дала по использованию? — фыркнула я.

За несерьёзным разговором я пыталась скрыть беспокойство о судьбе Николая: если Львов принял моё предложение, то пора бы Хомякову появиться. Поэтому, услышав звонок в дверь, я вскочила со стула, собираясь бежать вниз и открывать.

— Сидите, Елизавета Дмитриевна, — остановил меня Звягинцев. — Не солидно вам так себя вести. Помните, вы глава клана, по вам судят об остальных.

Но сесть я не успела, потому что загрохотали шаги по лестнице и к нам ворвалась толпа в полицейских мундирах.


— Встать, руки держать на виду! — заорал один из них, наставив на нас какой-то артефакт. — И не дай боги, плетение какое начнёте делать, сразу поражающее используем. Без глупостей.

— Господа, по какому праву?.. — начал было возмущаться Владимир Викентьевич.

— Поступила информация, что у вас находится вещь, принадлежащая императорской фамилии.

Вот ведь какой гад Львов! Усыпил мою бдительность мнимым почти согласием, а сам полицию натравил. Фигушки теперь ему, а не артефакт! Но тут я с ужасом поняла, что артефакт-то не во мне, а где-то лежит, прикрытый лишь плетением на шкатулке, и найти его — несложная задача для толпы полицейских, наверняка вооружённых всевозможными средствами для поиска.

— Надеюсь, когда это недоразумение выяснится, извинения нам не забудут принести, — сварливо бросил Звягинцев. — Подумать только, полиция вламывается к честным гражданам по какому-то анонимному доносу.

Но офицер, возглавлявший обыск, ничуть не смутился. Ещё бы, донос был совсем не анонимным, а непосредственно от Львова-младшего или старшего, что более вероятно: вряд ли ему понравилось, что я пытаюсь диктовать, на ком женится наследник. Поэтому вскоре по всему дому зашуршали полицейские, перебирая наши вещи, которых, увы, было не так много.





Глава 38




Время шло, обыск — тоже. Охранник не сводил с нас взгляда, как будто мы только и ждали момента, чтобы на него напасть. Положим, нападём мы, и что? Подадимся в бега вместе с артефактом? Так нас и за границей достанут, я уверена, если уж информация о том, что артефакт у нас, попала к Львовым. Да и Владимир Викентьевич не сказать чтобы был молод. Не в его возрасте от властей скрываться. Ему бы жить на одном месте и заниматься любимым делом. Кстати…

— У нас пациент на первом этаже, — напомнила я. — К нему тоже наведаются.

— Он прекрасно постоит за себя сам, — ответил Владимир Викентьевич.

На удивление он не выглядел испуганным. Скорее, растерянным.

— Вот именно. — Я выразительно посмотрела на целителя. — Именно этого я и боюсь.

— Не переглядываться! — гаркнул полицейский. — Не разговаривать! Стоять молча.

Он переводил артефакт в подрагивающей руке с меня на Владимира Викентьевича, а мне и без того было страшно. Меня охватывал ужас, когда я пыталась представить, что с нами сделают, когда найдут злосчастный артефакт. Похоже, идея с его передачей правящему семейству на определённых условиях себя не оправдала. Я старалась не паниковать, но постоянно казалось, что вот-вот — и найдут то, что я даже не удосужилась спрятать, а просто поручила домовому. Остаётся только надеяться, что он выбрал достаточно защищённое место. И почему я не убрала столь опасный предмет туда, где он пробыл все эти годы?

Внезапно за спиной нашего охранника, чуть сбоку, на короткий миг проявился Мефодий Всеславович, показал кулак с поднятым большим пальцем вверх и исчез. Владимир Викентьевич, успевший его заметить, изумлённо охнул, я же испытала облегчение: домовой дал понять, что до шкатулки полиция не доберётся. Охранник, заметив реакцию целителя, развернулся, но, разумеется, никого уже не увидел, зато уставился на нас с утроенной подозрительностью.

— Не пытайтесь меня отвлечь, не выйдет, — заявил он, словно не он только что поворачивался спиной к таким отпетым преступникам, как мы.

Но тут полицейские добрались до Ли Си Цина, и до нас донёсся его полный возмущения голос.

— Какой обыск? Мне требуется покой, это предписание целителя. Вышли вон отсюда. Немедленно.

— Мы аккуратно всё проверим. Совершенно вас не побеспокоим-с.

Раздавшийся заискивающий голос показался подозрительно знакомым, но мне потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить, кому он принадлежит. Моськину. Самого подручного штабс-капитана среди обыскивающих я не заметила, но голос был точно его. А это означало, что обыск производят совсем не те, про кого я подумала. А возможно, он вообще проводится незаконно.

— Почему нам не предъявили никаких документов? — грозно спросила я.

— Какие ещё документы, если вы объявлены злоумышляющими против короны? — отмахнулся охраняющий нас полицейский.

Небрежно так отмахнулся, явно больше интересуясь происходящим внизу, даже руку с артефактом наконец опустил. Ещё бы: Ли Си Цын, несмотря на плохое самочувствие, продолжал бушевать.

— В этой комнате нет ничего для вас интересного! — громогласно заявил он.

— Почему вы так думаете, уважаемый? — огрызнулся Моськин, который, несомненно, знал, с кем говорил, но тем не менее избегал фамилий. — Нам лучше знать.

Не может же такого быть, что он не узнал похудевшего Ли Си Цына? Или может? Не настолько же тот похудел, на самом деле?

— Оттуда, что в этой комнате до моего появления ничего не было. Мебель привезли сегодня днём.

— Возможно, в новой мебели здесь было спрятано то, что мы ищем, — не унимался Моськин. — Мы аккуратно проверим, не тревожа ваш покой.

— Вы его уже потревожили!

— В таком случа, вам вообще не о чем беспокоиться: осталась простая формальность, — заискивающе сказал Моськин.

Внизу что-то грохнуло, и Моськин взвизгнул, громко и противно.

Итак, это происки Волкова, а не Львовых. Стало интересно, что там дальше в планах штабс-капитана, неужели явление спасителя от императорского произвола? Тогда он должен появиться в критический момент, чтобы заслужить нашу благодарность. Но критический момент уже прошёл, я успокоилась и перестала бояться визитёров. Я перевела взгляд на охранника и нехорошо улыбнулась. Пожалуй, если правила игры известны, к ней можно присоединиться и даже выиграть.

— Я глава клана и требую к себе соответствующего отношения.

— А ведь точно! — встрепенулся Владимир Викентьевич. — Обыск у главы клана может производиться только с разрешения Совета. У вас оно должно быть.