Флуоресцентные стрелки часов на прикроватной тумбочке показывали пятнадцать минут пятого. Фрея лежала на боку и неотрывно смотрела на них, наблюдая, как движется минутная стрелка. Ей было холодно.

Черт. Черт. Черт. Проклятье. Дьявол. Мать твою. Дерьмо. Черт…

– Боже ты мой! – сказала она уже вслух, стряхивая с себя одеяло. Ее ноги соскользнули на пол.

Ей нужно было попить и как-то согреться, а потом обязательно прочесть несколько глав книги, которой она была вполне увлечена, пока ее сознание не захватило то, что она про себя со злобой называла «эта штука».

Пока она ждала, когда вскипит чайник, она отодвинула тяжелую штору и посмотрела на улицу. Окна кухни выходили в ее сад, в котором было все, что положено, – трава, сирень, пара розовых кустов. Даже сарай. Напротив стояло несколько домов, и только в одном из них наверху горел свет. Интересно, там был другой такой же страдающий бессонницей несчастный, слишком занятый своими беспокойными мыслями, чтобы спать, или это просто заботливый родитель поднялся к проснувшемуся ребенку? Она слегка приоткрыла окно, и совершенно уникальный запах ночи – мокрых цветочных клумб и зеленых кустов с еле уловимыми нотами сигаретного дыма и выхлопного газа – коснулся ее ноздрей и напомнил о всех тех ночах, которые она провела в свои первые годы в полиции, патрулируя улицы. Ей это нравилось, в это время все будто бы воспринималось острее, и даже стиль общения с товарищами во время ночных обходов менялся – все больше шутили, были более внимательными друг к другу; можно было неожиданно рассказать коллеге о том, о чем ты никогда не говорил своему спутнику жизни или родителям, и услышать признание в ответ, просто сидя бок о бок с ним в патрульной машине или шагая по тихой темной улице. Она не жалела о переводе в уголовный розыск и последовавшем за этим повышении, так же как она не жалела о своем переезде в Лаффертон, но этот запах в воздухе все равно трогал ее душу.

Она наполнила кипятком грелку, а потом и свою кружку. Она поспала с грехом пополам еще где-то час, а все остальное время вертелась в кровати, пока ее простыня с пододеяльником не превратились в один большой ком, периодически поругиваясь, изнывая от скуки или честно пытаясь разобраться в своих эмоциях и понять, что произошло.

Саймон Серрэйлер не пришел на вечеринку хористов. Фрея потратила уйму времени, подбирая наряд и делая прическу и макияж, а по пути туда ее руки на руле взмокли от пота, а во рту пересохло. «Как чертов подросток» – так она себя охарактеризовала, уже совершенно разъяренная, поворачивая к Галлам-хаус. Во дворе выстроилась целая очередь из машин, и в окне на первом этаже приветливо горели праздничные огни. Все занавески были подняты, и Фрея смогла рассмотреть всех присутствующих, но так и не увидела его. Она услышала внезапный взрыв хохота и почувствовала себя так неловко, что чуть было не вернулась обратно в машину и не уехала. Социальные взаимодействия всегда давались ей непросто, а брак с Доном уничтожил в ней все остатки непосредственности и уверенности в себе, да и выходили они редко, не считая мест, где встречали только коллег или еще кого-то, с кем уже были знакомы. Еще одна машина заехала во двор и остановилась рядом с ее. Фрея задержалась, размышляя о том, какую машину мог бы водить Саймон Серрэйлер и надеясь, что это был он и что они смогут пойти к дому вдвоем. Фары потухли, и из машины вышла пара, и Фрея узнала женщину, которую подвозила после репетиции хора. Она позвала ее по имени. «Шэрон!» Войти в дом вместе с кем-то, кого она хоть немного знала, показалось ей удачным началом вечера.

Ее десерты похвалили и мгновенно уничтожили, а кое-кому она даже дала рецепт. Она хорошо провела время, окончательно убедившись в том, как ей повезло завести дружбу с Мэриэл Серрэйлер, хотя ей совсем не понравился ее муж, язвительный мужчина, лицо которого постоянно выражало смесь презрения с неодобрением.

Вечер был приятным, но она сама себе его испортила, потому что постоянно только и делала, что пялилась на дверь, ожидая, что он сейчас войдет, и страшась своей собственной реакции, а потом, когда она увидела, что часы показывают начало одиннадцатого и он уже точно не придет, почувствовала такое острое разочарование, что уже ничто не могло ее развлечь, и поэтому она решила отправиться домой.

Вернувшись в тепло и уют своей постели, она взбила подушки, зарылась в них, свернувшись в кружке света от своей лампы, и снова попыталась понять, что же произошло, и как, и что все это для нее значило. Она была сражена наповал, сразу и безоговорочно, внешностью этого человека, звуком его голоса, его аурой, всем его существом; она была зачарована, отравлена любовным напитком – она пыталась припомнить все литературные метафоры, которые применялись к этому обычному, в общем-то, событию, которое ей не пришлось пережить раньше. Она была сбита с толку, ошарашена им, и ее застало врасплох, что она может оказаться уязвимой для такого чувства, которое больше было похоже на сильный порыв штормового ветра, чем на эмоцию. И перед своим мысленным взором она всегда, что бы ни делала, о чем бы ни думала, разговаривала ли с кем-то или была одна, ехала ли в своей машине или лежала в кровати, пытаясь заснуть или переворачивая книжные страницы, видела Саймона Серрэйлера, сидящего на кухне в доме своей матери с кружкой чая и занесенной над ней рукой с кусочком песочного печенья. Этот образ никогда не покидал ее, будто он был изображен на экране, помещенном внутрь ее глаз. Он и сейчас был с ней.

Она взялась за книгу – книгу, которая до сегодняшнего дня казалась ей такой увлекательной, вернулась к истории, которая была такой захватывающей, что она старалась поскорее умыться и принять вечером душ, чтобы вернуться к ней. Теперь же ей пришлось перечитать одни и те же три абзаца, только чтобы осознать, что снова ничего из них не поняла и не уловила. Ее часы показывали двадцать минут пятого. Единственное, что точно могло ее занять и отвлечь от мыслей о Саймоне Серрэйлере, была работа, а единственное из ее текущих дел, которое одновременно было и сложным, и интересным, было дело об исчезновении женщины, Анджелы Рэндалл. Помимо этого на ней было вялотекущее и, по мнению Фреи, ужасно занудное дело о растрате, текучка из автомобильных краж, а еще, как всегда, куча всего связанного с наркотиками. Она взяла блокнот, который держала на прикроватной тумбочке рядом с телефоном, и начала записывать. Она выстроила образ Анджелы Рэндалл, основываясь на посещении ее дома и на том, что рассказала ее работодательница из дома престарелых. А еще она ей странным образом сопереживала. Через десять минут, в течение которых она четко и подробно записала в свой блокнот все, что у нее пока было по этому делу, Фрея почувствовала страшную усталость. Завтра ее не ждали в участке рано, потому что она должна была провести ряд проверок в бизнес-парке на самой окраине города в связи с делом о растрате, которое ей уже не терпелось передать в руки отделу по мошенничествам. И вот после этого она получит возможность, без ведома инспектора, но, как она надеялась, с помощью простодушного молодого констебля Нейтана Коутса, немного позаниматься делом Анджелы Рэндалл.

Она выключила свет и провалилась в тяжелый сон.



Нейтан Коутс сидел за компьютером, скрупулезно просматривая базу осужденных по наркопреступлениям, ровно с половины девятого утра. Сейчас было одиннадцать, и он решил подбодрить себя уже третьей пластиковой чашкой кофе, чтобы снова взяться за дело, когда у его стола остановилась Фрея.

Ей нравился Нейтан, не столько вопреки, сколько благодаря его лицу, которое напоминало карикатуру на фото уголовника. Он как будто когда-то со всей силы врезался в дверь, и теперь его нос был расплющен, скулы выпирали в разные стороны, а рот расплылся до невероятных размеров. У него были рыжие волосы, которые торчали, как прутья у дворовой метлы, а его кожа была испещрена таким количеством рытвин и фурункулов, что он напоминал ей шекспировского Бардольфа; зубы у него были кривые, и между двумя передними красовалась щель. А еще у него была широкая улыбка, которая зажигала огонек в его глазах, и благодаря ей, а также радостной готовности взвалить на свои плечи любую самую противную работу, которую все остальные пытались с себя скинуть, он стал любимцем не только уголовного отдела, но и всего участка.

– С добрым утром, Нейтан.

Он поднял голову и улыбнулся.

– Я пришла спасти тебя.

– О, да все не так уж плохо, сержант, по крайней мере, тут я в тепле и обеспечен кофеином. Кроме того, я просто ненавижу этих торчков, бог свидетель, просто ненавижу.

Фрея знала, что Нейтан вырос в муниципальном районе Бевхэма, где в то время заправляли драгдилеры. Он видел, как втягиваются и подсаживаются на наркотики его школьные друзья, некоторые из них уже умерли, а остальные вели довольно паршивую жизнь мелких преступников, или того хуже. Нейтан был четвертым ребенком женщины, которая взяла привычку рожать от каждого своего сожителя, прежде чем выкидывать его вон ради нового. Понятно, что у такого парня, из такой семьи, из школы, ученики которой, мягко говоря, «имели проблемы с успеваемостью», было на роду написано пойти по стопам своих приятелей, и сейчас быть либо безработным, либо за решеткой, и, вероятно, постоянно доставлять головную боль местной полиции. Но Нейтан Коутс был умнее, чем вся его остальная семья, вместе взятая, он был сообразительным и дальновидным. Он как следует огляделся вокруг и понял, что если он не найдет другого пути, то его ждет довольно мрачное будущее. С тех пор как ему исполнилось шесть и он начал слоняться вместе со своей бандой по району, он украдкой наблюдал за патрульными машинами, которые были здесь частыми гостями, а потом, когда никто не видел, проскальзывал к ним и разговаривал с офицерами. Когда ему было десять, он пошел в полицейский участок и спросил, как можно к ним записаться, а в свободное время с упоением поглощал все телевизионные программы и сериалы про преступления и полицию, чем вызывал немалое удивление дома, где телевизор не выключался ни на минуту и кто-то всегда торчал перед ним с остекленевшими глазами.

Нейтан Коутс служил в полиции уже шесть лет, из них в уголовном розыске – восемь месяцев, и все это время в Лаффертоне. Он понимал, что не сможет патрулировать свой собственный район, арестовывать собственных бывших соседей и школьных приятелей, и, кроме того, переезд символизировал для него новый этап в жизни. Он усердно и с энтузиазмом работал, играл в хоккей в региональной команде, и, к всеобщему удивлению, жил с исключительно симпатичной девушкой, которая была акушеркой в Центральной бевхэмской больнице.

– Ты лучше всех, – сказала Фрея, – но ты мне нужен для кое-чего другого, всего на час или около того.

– Как скажете, сержант. – Нейтан закрыл базу и проследовал за Фреей к ее столу, где она ввела его в курс дела по Анджеле Рэндалл.

– Звучит странно.

– Думаешь?

– Она не из тех, кто просто исчезает. Это обычно ребятишки с проблемами дома, или мужчины, которые не могут больше терпеть нытье своих женушек, или кто-то нечистый на руку, о ком прознали, и теперь он должен уматывать. Она не подходит.

– Я рада, что ты тут со мной согласен. У меня это понимание есть, но в понимании инспектора это всего лишь очередной пропавший без вести.

– Запиши их, забудь их. Я понял, сержант. Если кто-то спросит, я такой: «Кто такая Анджела Рэндалл?»

– Так точно.

– Что от меня требуется?

– Пробегись по картотеке с пропавшими без вести за последний год, или даже полтора, посмотри, нет ли ничего напоминающего наше дело… ты понял, как оно выглядит. Не могу сказать, что надо искать что-то конкретное, но если ты на такое наткнешься, то сразу заметишь. И сначала прочти мои записи по Рэндалл. Все, что сможешь собрать, положи, пожалуйста, на мой стол.

– Вы снова уезжаете?

– Официально я снова буду в бизнес-парке разбираться с растратчиками.

– Так?

– Я заскочу в Бевхэм в очень дорогой ювелирный магазин.

– Что, папочка дал вам свою кредитку на целый день?

Фрея на ходу схватила свою куртку со спинки стула.


– Точно.

Если бы не это дело с растратой и не Анджела Рэндалл, занимающая все ее внимание, ей пришлось бы самой что-нибудь для себя выдумывать. Сегодня ей лучше было не проводить много времени в участке. Она хотела увидеть Саймона Серрэйлера, столкнуться с ним в коридоре, найти повод зайти к нему в кабинет, пойти на какой-нибудь брифинг, который он организует… что угодно. Она хотела взглянуть на него в рабочей обстановке, в форме, где он для нее – «сэр», чтобы доказать себе, что ее чувства были временным и нелепым явлением, какой-то отложенной эмоцией, связанной с концом ее брака. Она увидела Саймона Серрэйлера и почувствовала к нему влечение, что могло случиться с каждым, и на основании этого физического импульса она ошибочно решила, что влюбилась.



При входе в магазин «И. Дж. Дакхэм и Сын» потенциального покупателя встречал электрический звонок, а также камера видеонаблюдения, под пристальный взгляд которой он сразу же попадал. Прежде чем пройти внутрь, Фрея посмотрела на стеклянную витрину, на которой красовались бриллиантовые ожерелья, серьги и брошки, цена которых нигде не была указана, сапфировые, изумрудные, рубиновые и бриллиантовые кольца, а также часы «Ролекс» и «Патек Филип». Она не могла понять, кто в Бевхэме вообще мог приобрести себе что-то такое или, например, одну из многочисленных серебряных масленок или миниатюрных жемчужных браслетов для новорожденных. В Бевхэме были дорогие районы, на юге по Кранбрук-драйв и на Хайтс, где отдельные дома с длинными подъездными дорогами и огромными садами стоили от трех четвертей миллиона фунтов и больше, да и в некоторых близлежащих деревнях попадались на удивление состоятельные жители, в основном бывшие директора коммерческих банков или ушедшие на покой поп-звезды, но всем им не было свойственно покупать свои побрякушки в Бевхэме. Бросив последний долгий взгляд на серебряную филигрань и колье с бриллиантовой звездочкой, она нажала на кнопку звонка и, пока дверь беззвучно открывалась, достала свое удостоверение.

В этом месте царила некая бархатная приглушенность, характерная для многих ювелирных магазинов и бутиков с дизайнерскими платьями; внешний вид и прическа женщины за стойкой были безукоризненны, как у королевской фрейлины, а мужчина, который вышел встретить Фрею, обладал теми особенными галантными манерами, которые ассоциировались у Фреи с Джермин-стрит в Лондоне, откуда, она могла поспорить, были родом его костюм в узкую полоску и лавандовый галстук.

– Надеюсь, вы пришли с хорошими новостями, сержант.

– Хорошими новостями? – Фрея знала, что в прошлом году на местные ювелирные магазины была совершена серия налетов, и решила, что «И. Дж. Дакхэм» были одними из пострадавших. – Если вы о тех кражах…

– О нет, нет, не думаю, что вы когда-нибудь сможете найти этих налетчиков, они приехали откуда-то из Бирмингема или Манчестера и укатили на своих мотоциклах без следа. Нет, я имею в виду мисс Рэндалл. Один из ваших офицеров был здесь неделю назад или около того и спрашивал о ней. Насколько я понял, она неожиданно пропала?

– Мы ведем несколько линий расследования, пока не разберемся, что именно случилось, мистер Дакхэм.

– Вы хотите сказать, что она так и не вернулась домой?

– Вы хорошо ее знали?

– Совсем не знал, но она стала нашим самым дорогим гостем в последние – так, сколько же? – полтора года, где-то так, а мы гордимся своими хорошими отношениями с клиентами.

– Патрульный должен был спрашивать вас о запонках, которые мисс Рэндалл приобрела у вас в начале декабря.

– Так и было. Очень красивые. Ляпис-лазурь. Прекрасно сделаны.

– Не могли бы вы сказать мне, сколько они стоили?

Он посмотрел на нее неодобрительно.

– Я понимаю, что такого рода информацией вы обычно не делитесь, но это может быть важно.

– Важно для чего именно?

Когда у тебя нет достойного ответа на вполне закономерный вопрос – прячься за профессиональный жаргон.

– Это может иметь отношение к нескольким основным зацепкам, которые мы имеем.

Нейтан, вероятно, описал бы лицо мужчины в этот момент как «постную рожу», но все же, посомневавшись немного, тот вздохнул и удалился в застекленный кабинет в дальнем конце зала и, как увидела Фрея, начал бить по клавишам. Видимо, гордиться своей благородной старомодностью они были готовы, только пока дело не касалось компьютеров. За стеклянной стойкой на другом конце магазина женщина с идеальной прической полировала хрустальную вазу для роз, в которой красиво отражался свет. Она подняла взгляд, не ответила на улыбку Фреи и продолжила свое занятие. «Значит, я просто пыль у тебя под ногами», – подумала про себя Фрея.

– Запонки стоили двести семьдесят пять фунтов.

– Очевидно, подарок для кого-то, кого мисс Рэндалл очень хорошо знала.

– Не могу сказать.

– Но вы говорите, что она была регулярным посетителем… насколько регулярным? Как часто она заходила за последний год?

– Полдюжины раз. Да, по меньшей мере, не так ли, миссис Кэмпион?

Идеальная Прическа что-то пробормотала.

– Она просто осматривалась?

Это был, конечно, не такой магазин, в который ты заходишь пасмурным днем в среду, чтобы убить время.

– Не совсем… разумеется, она очень внимательно рассматривала то, что мы ей предлагаем, прежде чем принять окончательное решение.

– И она всегда что-нибудь покупала?

– Да, думаю, всегда… Был один раз, когда у нас просто-напросто не было того, что она искала… конкретная модель часов, но мы в скором времени смогли ее добыть.

– Что за часы?

– Они показывают фазы Луны. На самом деле это была «Омега», 1950-х годов.

– Значит, дорогие.

– Зависит от того, что вы называете дорогим. У нас есть часы за двадцать пять тысяч фунтов.

– Ну а эти?