Фрея ощутила острый приступ сочувствия к этой женщине и абсолютную уверенность в том, что была права.





Запись


Однажды ты мне сказала, что приходила в больницу в надежде увидеть, как я хожу там «как настоящий доктор». Ты прождала почти три часа, но ни одна из проходивших мимо фигур в белых халатах не оказалась моей, так что в итоге ты сдалась и вернулась домой разочарованная. Ты не знала, что студенты все равно занимаются в другом здании и почти никогда не надевают белые халаты, потому что в основном ходят на лекции, делают конспекты и носят спортивные куртки. Но ты хотела увидеть меня, потому что знала, что, если это случится, ты правда поверишь, что я действительно здесь учусь, что я настоящий студент-медик. Тогда ты сможешь мною гордиться, а белый халат станет символом этой гордости. Когда я действительно начал носить его каждый день, ты и представить себе не могла, как я сам им гордился.

В течение первых нескольких месяцев я чувствовал себя будто маленький ребенок, который только проснулся с утра и понял, что сегодня – день его рождения, и мне надо было буквально щипать себя, чтобы поверить, что все происходящее – не сон. Я еще много недель никак не мог поверить, что я действительно добился того, чего желал и ради чего трудился с того самого дня, как мне зашили губу в больнице после укуса собаки, которую я так ненавидел.

Лекции по медицине были довольно интересные, но, посещая их, я как будто бы снова оказывался в школе, и мне хотелось, чтобы побыстрее началась настоящая медицинская практика. Я хотел надеть свой белый халат. Я хотел посмотреть, как проводится хирургическая операция, стоя рядом с хирургами и анестезиологами в перчатках и масках.

Когда нас впервые привели в секционную и я увидел на столах трупы, каждый из которых предназначался для небольшой группы студентов, я чуть не потерял сознание, но не от шока или отвращения, как некоторые другие, которые, извинившись, вышли из помещения; я чуть не лишился чувств от возбуждения, из-за которого у меня даже затряслись руки, так что мне пришлось спрятать их за спиной. Эта комната с этими телами, этими инструментами, в которой стоял запах формальдегида и антисептика, перекрывавший запах разложения, была именно тем местом, куда я так долго хотел попасть, именно она была центром моих мечтаний и венцом многолетней работы. Я так и не забыл того восторга, чувства страшного возбуждения; ощущения всемогущества. Тела в кабинете для вскрытия были так далеки от живого состояния, что сложно было поверить, что они когда-то вообще имели отношение к жизни. Их плоть не обладала живыми цветами, она была цвета шпатлевки. Когда ты режешь что-то живое, оно кровоточит, и свежая, рубинового цвета кровь брызжет из вен, но когда ты погружаешь скальпель в тело трупа на столе для вскрытия, оно не отвечает тебе с такой живостью. Очень скоро разрезание плоти, сухожилий и мускулов, вскрытие желудка, сердца и легких, удаление печени и почек, разматывание ярдов за ярдами кишок становится рутиной. А еще это начинает казаться совершенно невинной процедурой, будто с тем же успехом тело могло быть сделано из пластика или резины. Это помогает учиться, и для начинающего хирурга ничто не может заменить работу с настоящими человеческими тканями.

Но все же это были тела, которые, возможно, были мертвы уже очень давно. Кем они были? Откуда они взялись? Какой жизнью жили? Такие вопросы задавать было не принято. Отчего они умерли? В каком состоянии их органы и что это может нам сказать о состоянии их здоровья и возрасте? Вот какие вопросы нас приучали задавать, и ответы на них мы должны были находить, скрупулезно разбирая труп кусочек за кусочком собственными руками. В каком положении мышцы, как расположена печень по отношению к селезенке, где находятся главные артерии, названия которых мы, может быть, и знали наизусть, вычитав в медицинских справочниках, но которые до этого момента еще ни разу не видели?

Через пару недель все это казалось прозаичным, и мне стало неинтересно. Многие другие студенты настолько привыкли к мертвым телам, что начали придумывать с ними разные шутки. Это приводило меня в ужас. Они относились к ним с неуважением, и это всегда казалось неправильным. Мертвое тело заслуживает уважения вне зависимости от того, какое отношение у нас сложилось к той живой душе, которая когда-то в нем обитала. Я был шокирован, когда однажды утром зашел в секционную и обнаружил, что один из моих одногруппников использует кишку в качестве скакалки.

Я навсегда сохранил любовь к секционным. Теперь ты это знаешь. Но этого было недостаточно.

Я очень усердно учился. Химические формулы, психологические теории, список заболеваний с их причинами и симптомами надежно хранились в толстых учебниках, из которых их надо было извлечь и поместить в свою память, и для меня это было тяжело. Но я никогда не сдавался. Ты пожертвовала всем, чтобы я получил эту возможность, и я никогда этого не забывал, а ты?

Кроме этого, меня подстегивали мысли о том, что будет дальше.

Секционная была началом. После нее мне стала придавать силы надежда попасть в операционную, посмотреть на настоящую работу хирурга с живыми телами, в которых билось сердце, сокращались легкие и кровь в которых все еще бежала, пульсируя, по эластичным венам.

Удивительно, но тогда я совсем мало думал о морге и о том, какое он может произвести на меня впечатление. Я был даже не уверен, будут ли нас туда водить и когда, и что мы там вообще будем делать.

Как бы мне хотелось, чтобы ты поняла, что я почувствовал в тот момент, когда прошел через вращающиеся пластиковые двери в это ярко освещенное, выложенное белым кафелем помещение! Я задал преподавателю вопрос, связанный с посмертным обследованием, и меня послали сюда, чтобы я понаблюдал за одним из них.

Наверное, для всех, кто изучает медицину, наступает решающий момент, который показывает им, куда дальше будет двигаться их судьба; для акушеров это первый крик ребенка, для офтальмологов – восторг от возможности вернуть человеку зрение, для психиатров это беседа с пациентом, которого признали безумным, когда появляется вера, что можно достучаться до этого человека, прикоснуться к его разуму и вернуть его в норму.

Мой решающий момент наступил в морге.





Пятнадцать




– Не надо мне идти на прием, со мной все в порядке, разве нет?

– Ты пойдешь – даже если мне придется отпрашиваться с работы и тащить тебя туда самой, – Сэнди Марш резко отдернула одеяло, и тело Дебби оказалось беззащитным под морозным утренним воздухом. – Доктор Дирбон была очень добра, что проделала такой долгий путь, чтобы добраться сюда и привести тебя в нормальное состояние… могло случиться все что угодно, ты могла умереть.

– Да не умерла бы я.

– Давай вставай и пошли. Ты не можешь прогулять прием, и нельзя заставлять доктора ждать. Вода в чайнике уже вскипела, и я положила хлеб в тостер. Тебе, по-моему, нужен не сосед, а воспитатель.

Сэнди подошла к двери. Она здорово выглядела, как заметила Дебби, она была стройной и смотрелась бы шикарно, даже если бы надела мешок для мусора. На ней был приталенный пиджак, узкая юбка с черно-белым принтом и высокие ботинки, а завершал образ розовый кашемировый шарф. И это не было вопросом денег, у Сэнди мало чего оставалось после оплаты всех счетов; она всегда делала покупки с умом, выбирая самые дешевые варианты, и имела завидное чутье на то, как грамотно комбинировать вещи. «Но уже совсем скоро, – думала про себя Дебби, направляясь в ванную, – совсем скоро я тоже стану стройной, и моя кожа очистится, и я тоже смогу так же».

Она посмотрела в зеркало. Отек совсем спал, но легкое покраснение осталось, а кожа под глазами выглядела как жеваная бумага.

– Пока, Дебс. Я позвоню тебе, чтобы узнать, что она сказала, имей в виду.

– Ладно, ладно.

Но Дебби понимала, что ей повезло. Сэнди, может быть, и была скептиком и любила покомандовать, но она была хорошим другом, и Дебби была у нее в долгу. И на встречу с доктором Дирбон стоило пойти хотя бы только из-за этого.



Стационар находился в паре миль от их дома, на другом конце города, и в таких случаях Дебби обычно садилась на автобус, но сегодня она решила пройтись. Маршрут был не очень интересный, но каждый шаг, который она делала, поднимал ей настроение; она шла по светлой улице, глубоко вдыхая свежий воздух, и думала о том, какая громадина неба у нее над головой, и какие глубины земли у нее под ногами, и что и с тем и с другим она, Дебби Паркер, связана невидимой, но могущественной силой природы. Она вспомнила все, что Дава говорил ей о том, как раскрывать свой разум и душу, чтобы почувствовать себя в гармонии со всей планетой, с небесами, с космической вселенной.

«Ничто вокруг не чуждо тебе, ничто не враждебно. Все является частью тебя, а ты, в свою очередь, – частью всего. Мир держит тебя в надежных объятиях, и ты сможешь почувствовать, что это так, если только откроешь свое сердце и разум. Иди, иди и дыши, и смотри, и слушай, и ты заметишь, что с каждым разом ты становишься свободнее и приближаешься к гармонии с окружающим миром».

Это была правда, она чувствовала гармонию со всем миром, чувствовала, как земля вращается под ее ногами, состоящая из множества слоев… но в ее голове был образ, хотя она не знала, чего именно, – корни, уходящие вниз. Она посмотрела наверх. Над ней висело обычное светлое серое облако, но она легко могла представить небесную голубизну за ним, а за голубизной – золотое мерцание, в которое она могла вглядываться.

Прогулка ободрила ее, несмотря на то что ей пару раз пришлось остановиться, потому что у нее сбилось дыхание. Но это пройдет, если она будет больше гулять и станет более подтянутой. Дава попросил ее четко определять свое настроение и придумывать каждому свой символ, взвешивать его и определять цвет и форму. Сегодня ее настроение было легким, оно не весило почти ничего; оно было серебристо-белым и клубилось по краям, словно облако.


Один визит к Даве изменил всё во вселенной Дебби Паркер. Она знала, что на самом деле ей не нужно идти к доктору Дирбон этим утром. Дава определит ее будущее и проведет ее через все перемены, которые будут ждать ее на пути к новому «я», к новой жизни. Она будет стройной, ее кожа очистится, она станет жизнерадостной и оптимистичной, спокойной и веселой; она начнет что-нибудь изучать или найдет новую работу. Она заведет много новых друзей, и ее существо объемлет собой весь мир.

К стационару Манор-хаус она пришла вся мокрая от пота и со свежей мозолью на левой пятке, но в остальном счастливая настолько, что готова была петь. Она чувствовала счастье, даже пока ждала. Помещение было заполнено молодыми женщинами с кашляющими грудничками и стариками, жалующимися на долгое ожидание, а журналы на столике посередине были жутко потрепанными, но Дебби все казалось прекрасным, все было частью одного гармоничного целого. Ей казалось поразительным, что люди вокруг не знают о Даве и его силах, о том, как он может исцелять и помогать, о его красоте и духовности. Она подумала даже принести несколько синих карточек и оставить их здесь, но потом поняла, что лучше не надо, потому что даже если пациенты и будут ей благодарны, врачам это явно не понравится.

– Дебби Паркер, пожалуйста.

Доктор Дирбон выглядела бледной и больной. Кажется, из-за этого она была в дурном настроении.

– Боже ты мой, Дебби, о чем вы только думали? Вы хоть малейшее представление имели о том, что принимаете и из чего сделано то, что вы мажете на лицо?

Дебби почувствовала себя так, будто ее ударили.

– Дайте мне посмотреть на вашу кожу. Подойдите к свету.

– Мне не кажется, что я сделала что-то не так.

– Правда? После того, что случилось?

– Ну, я же не знала, что так будет, верно? Вы сами сказали, что у людей бывает реакция на самые обычные вещи.

– Да, сказала. Я прошу прощения. Во всем виновата тяжелая ночь, но я все равно не должна срываться на вас. Ну давайте для начала разберемся с этим акне. Почему вы не пришли сначала сюда, Дебби? Это в наши дни очень просто лечится. Я дам вам антибиотики, которые надо будет принимать шесть недель. Только курс необходимо обязательно закончить. Акне постепенно начнет уходить и больше не вернется.

– И все? Никаких кремов и всякого такого?

– Нет. Вам не нужно наносить ничего на кожу, и не покупайте никакие лосьоны, которые обещают чудесное исцеление, антибиотики сделают свое дело. Так… У вас же не было раньше приступов астмы, нет? – она посмотрела в карточку Дебби.

– Нет. По крайней мере, насколько я знаю.

– Тогда, наверное, это единичный случай такой реакции, но я все равно выпишу вам ингалятор. Держите его всегда при себе, в сумочке, рядом с кроватью. Вполне возможно, что у вас больше никогда в жизни не случится приступа, но даже один – это уже тревожный звоночек. Не выходите из дома без этого ингалятора. После нашей встречи подождите немного снаружи, сестра подойдет и пообщается с вами минут пять. Она покажет, как им правильно пользоваться, – там ничего сложного, но надо приноровиться.

– Хорошо. Спасибо, – Дебби встала.

– Нет, Дебби, не уходите. Я хотела бы поговорить с вами о том человеке, к которому вы ездили в Старли.

– О.

– Я не из тех врачей, которые не одобряют альтернативную медицину в принципе. Я посылаю людей на акупунктуру и к остеопатам и вполне терпимо отношусь к некоторым другим видам терапии. Но вокруг полно сумасшедших, и все это совершенно никак не регулируется, понимаете? И ошибкой было бы полагать, что, никак вам не помогая, они уж точно не могут вам навредить. Они могут. Я очень серьезно отношусь к безопасности своих пациентов. У вас была депрессия, и в этом состоянии вы могли быть очень уязвимы. Итак, с кем вы виделись?

Дебби не знала точно, о чем именно ей можно рассказать. Она доверяла Даве, он был чудесным, он говорил с ней так, как никто другой до этого, но она чувствовала себя глупо под градом вопросов доктора Дирбон.

– Он… он показал себя очень хорошо, доктор. На самом деле это был просто разговор.

– Разговоры не всегда бывают безобидны. Кроме того, он назначил вам таблетки и мазь. Я забрала их прошлой ночью, ваша соседка вам сказала? Сейчас проводятся анализы. Что именно он делал?

– Просто разговаривал со мной, как я и сказала.

– Что, вот как я сейчас?

– Примерно…

Дебби не собиралась рассказывать ей про диван и про то, как она почувствовала себя вне тела и вне времени, про ощущение парения и прикосновения к чему-то необычайному.

– Не хотели бы вы назвать мне имя?

– Что вы собираетесь делать? Я же не подаю жалобу, нет?

– Конечно нет. Да я ничего и не могу сделать, даже если захотела бы. Но, как я уже сказала, мой долг – заботиться о собственных пациентах.

– Его зовут Дава.

– Дава – а фамилия?

Дебби пожала плечами.

– Он давал вам какие-то врачебные советы?

– Нет. Он много говорил про сферу духовного. О моей душе… Он говорил, что мне нужно… быть в гармонии со вселенной. Что мне нужно много гулять и заниматься всяким на свежем воздухе. Он сказал, что это поможет с кожей.

– Это точно ей не повредит.

– Еще еда. Он посоветовал мне диету.

– О.

– Нужно есть только органическое и полезное… цельные злаки и фрукты с овощами, ни мяса, ни молочных продуктов.