Господин Ци вздохнул.
– Тогда я пойду сделаю чай.
Как только он скрылся в кухне и занялся кипячением воды, Рома повернулся к Джульетте и прошипел:
– Монтекки? Серьезно?
– Заткнись, – зашипела в ответ Джульетта. – Больше я ничего не смогла придумать, а если бы сделала паузу, это могло бы вызвать подозрения.
– Ты свободно говоришь по-русски, но это лучшее, что ты смогла придумать? – ошарашенно спросил Рома. – При чем тут Монтекки? Это же итальянская фамилия.
– Существуют и итальянские коммунисты!
– Но не в Шанхае.
Джульетта не успела ему ответить, поскольку в это мгновение господин Ци заглянул в комнату и осведомился, какой чай они хотят. Когда он вернулся на кухню, удовлетворенный их вежливыми ответами, что их устроит любой чай, Джульетта пригнула голову и сказала:
– Мы и сейчас можем сделать то, за чем явились сюда. Ты должен отвлечь его.
– Что? Ты хочешь, чтобы я занимал его?
– А что? Это для тебя проблема?
– Да, для меня это проблема. – Рома откинулся на спинку дивана и положил руки на колени. – Откуда мне знать, что ты сообщишь мне добытые сведения, если решишь, что это тебе невыгодно?
Он имел полное право ее подозревать, но это отнюдь не значило, что Джульетте нравились его спекуляции.
– Перестань спорить со мной, – ответила она. – Обычно то, чем занимаются такие, как мы – это запугивание и перестрелки. Если удастся провернуть это дело, можно будет считать, что нам повезло.
– Если честно, это…
– Ты хочешь спасти Алису или нет?
Рома замолчал и сжал кулаки. Интересно, подумала Джульетта, это он так реагирует на ее напоминание о его сестре или же борется с искушением ее задушить? Вернулся господин Ци, неся чайник с чаем и три чашки. Не теряя времени, Джульетта вскочила на ноги и спросила, где тут туалет. Господин Ци рассеянно показал на другой конец коридора, поставил чайник и чашки на стол, и Джульетта выпорхнула из комнаты, не обращая внимания на сердитый взгляд Ромы. Гневно посмотрев ей вслед, он начал сочинять историю об учреждении коммунистического профсоюза студентов Шанхайского университета, хотя ни он, ни она понятия не имели, существует ли такой профсоюз. Теперь это стало его проблемой, поскольку у Джульетты есть дела поважнее.
Слушая, как Рома мелет вздор о солидарности с рабочими, Джульетта остановилась в конце обшарпанного коридора. Тут было четыре двери: одна – открытая – вела в ванную, две полуоткрытые – в спальни, а четвертая была закрыта, и, когда Джульетта подергала круглую ручку, она не поддалась. Если у Чжана Гутао есть секреты, он наверняка прячет их за этой дверью.
Джульетта приготовилась, затем что есть силы хлопнула ладонью по ручке, и примитивный замок, щелкнув, отомкнулся. На секунду Джульетта замерла – не прибежит ли сюда господин Ци? Но Рома продолжал заговаривать ему зубы, и она, повернув ручку, проскользнула внутрь.
Джульетта оглядела комнату.
Одна из стен была затянута красным полотнищем с желтыми серпом и молотом. Под ним стоял большой письменный стол, на котором были навалены папки и книги, но Джульетта не стала тратить на них время. Опустившись на колени, она выдвинула нижний ящик стола и сразу же увидела плакат с изображением собственного лица. Бумага была тонкой, типографская краска на ней лежала кое-как, черты ее лица были искажены, но это несомненно была она, ее изображение красовалось под призывом: «БОРИТЕСЬ С АЛОЙ БАНДОЙ».
– Интересно, – пробормотала Джульетта, – но я ищу не это.
Отодвинув стопку плакатов, она начала рыться дальше. К сожалению, все, что ей попадалось, было агитацией и пропагандой и не представляло ни малейшего интереса.
Во втором ящике она обнаружила конверты с надписями, красиво и решительно выведенными металлическими перьями. Джульетта быстро пролистала их – в конвертах лежали приглашения от деятелей Гоминьдана, послания с завуалированными угрозами, отправленные банкирами и коммерсантами. Не то, не то, а вот это интересно – конверт поменьше, также без адреса отправителя, зато с маленькой печатью в уголке, изображающей цветок.
– Живокость, – прошептала Джульетта, узнав цветок, и торопливо достала листок бумаги, обрезанный так, чтобы поместиться в конверт. В письме был короткий текст, напечатанный на машинке.
Мне было приятно встретиться с Вами и обсудить дела.
Дайте мне знать, если передумаете.
Ларкспур
Джульетта застыла, уставившись на записку, в ушах у нее шумела кровь. Что это значит? Не являются ли все эти фрагменты частями картинки-головоломки, парящими в воздухе отдельно друг от друга, но явно связанными между собой?
Джульетта уложила все конверты обратно в ящик и задвинула его, затем встала на ноги, пригладила платье и, не желая своим долгим отсутствием возбуждать подозрения, вышла из кабинета Чжана Гутао и с тихим щелчком захлопнула за собой дверь.
Она сделала два глубоких вдоха, и ее сердечный ритм вернулся в норму.
– …и наши цели не исчерпываются победой революции, – говорил Рома, когда она как ни в чем не бывало вернулась в гостиную. – Нужно заниматься планированием, устранять противников.
– И все это, разумеется, требует немалых усилий и ресурсов, намного превышающих те, которые есть в нашем распоряжении, – вставила Джульетта, снова усаживаясь на диван, и улыбнулась, обнажив верхние клыки. – Так на чем мы остановились?
* * *
– Чжу Лье.
Джульетта напряглась и прищурилась, глядя на Рому. Ей пришлось сощуриться, поскольку солнце освещало его со спины, пока они шли по тротуару.
– Тебя все еще волнуют имена и фамилии, которые я ему назвала?
– Нет, я… – Рома издал короткий смешок. – Я понял только сейчас. Ты перевела имя Джульетта на китайский. Джуль-ет-та. Чжу Лье.
Он явно думал над этой загадкой с тех самых пор, как они покинули квартиру Чжана Гутао. Быстро рассказав ему о находке, которую она сделала в кабинете политика, Джульетта больше не заговаривала с ним, пока они шли по улицам. И до сих пор молчание, похоже, устраивало и его.
– Да ты прямо детектив. – Джульетта, стуча каблуками, сошла с тротуара на мостовую, чтобы обойти лужу. Рома шел следом.
– Вообще-то… – Он склонил голову набок, как это делают птицы – с искренним любопытством. – Я не знаю твоего китайского имени.
Глаза Джульетты сузились.
– Не все ли тебе равно?
– Я просто пытаюсь оставаться в рамках светской беседы.
– Не пытайся.
Опять последовала пауза, и на этот раз Рома уже не торопился заполнить ее. Он просто ждал, поскольку знал, что Джульетта терпеть не может молчание, ненавидит его всеми фибрами души.
Он продолжал молчать, и она сдалась.
– Цай Жунли, – пробубнила она. – Если немного изменить произношение, Жунли превращается в Джульетту.
Ее имя не было секретом, просто его все забыли. Теперь она была просто Джульеттой, наследницей, приехавшей с Запада, в американских платьях и с американским именем. Если бы кто-то из шанхайцев начал копаться в глубинах своей памяти в поисках ее китайского имени, он нашел бы его там же, где хранились данные о дне рождения его деда и домашнем адресе его не самой любимой тети. Сразу оно никому не пришло бы на ум. Вместо него использовали то имя, которое Джульетта назвала сегодня господину Ци – Чжулье.
– Ты никогда мне не говорила. – Рома продолжал смотреть вперед. – Тогда.
– Я много чего не говорила тебе, – откликнулась Джульетта. И таким же бесцветным голосом добавила: – Тогда.
Четыре года назад город был не таким, как сейчас. У многих мужчин тогда еще были длинные волосы, заплетенные в косу сзади и сбритые спереди, надо лбом, а женщины носили свободные одеяния и прямые штаны.
Но Джульетта везде ходила в своих ярких американских платьях, насмехаясь над уродливой одеждой других девушек, а когда ее мать попыталась уговорить ее одеваться на традиционный манер, она просто порвала безликие рубашки в клочья и спустила их в один из недавно установленных в доме туалетов. Она выбрасывала на помойку все ципао и шелковые головные платки, которые госпожа Цай покупала ей, пытаясь найти компромисс. Тайно встречаясь с Ромой, она, разумеется, прятала свои броские платья под верхней одеждой, но это все равно было безрассудством. Она почти что предпочитала разоблачение и обвинение в предательстве выбору той одежды, какую носили все вокруг. Лучше уж стать изгоем, чем признать, что кровь в ее жилах – это кровь уроженки Востока.
Джульетте нравилось думать, что с тех пор она перестала задирать нос. Прибыв в Нью-Йорк во второй раз, она наконец разглядела темные пятна, таящиеся под западным глянцем.
– Я выбрала его сама.
Рома вздрогнул. Он не ожидал, что она скажет что-то еще.
– Твое имя? – уточнил он.
Джульетта кивнула. Она не смотрела на него и даже не моргала.
– Дети в Нью-Йорке насмехались надо мной, – сказала она. – Они спросили, как меня зовут, и, когда я назвала им мое китайское имя, начали смеяться, повторяя его слоги снова и снова, как будто распевать их – просто уморительно.
Ей тогда было пять лет. Рана от тех насмешек давно заросла, покрывшись толстой кожей и мозолями, но порой, в плохие дни, она все еще ныла.
– Для Запада мое имя звучало слишком по-китайски, – с усмешкой продолжала Джульетта. Непонятно, откуда взялась эта усмешка, ведь ей сейчас совсем не весело. – Ты знаешь, как это бывает – а может, и не знаешь. Временное решение, предназначенное только для места, где тебе предстоит временно жить, но теперь эта временная штука въелась так глубоко, что от нее невозможно избавиться.
Едва произнеся эти слова, Джульетта почувствовала, как к горлу подкатила тошнота, поскольку она сразу же осознала, что сказала слишком много. Ветреная современная девица Джульетта, чья миссия заключалась в том, чтобы помочь ей выжить на Западе, запустила в нее свои коготки так глубоко, что она уже не знала, где кончается личина и где начинается она настоящая – если от нее настоящей вообще что-то осталось. У всех ее кузенов – Розалинды, Кэтлин и Тайлера – имелись английские имена, поскольку так проще было общаться с многочисленными иностранцами, контролирующими Шанхай, но их китайские имена не исчезли, они оставались неотъемлемой частью их личности, и временами родственники обращались к ним, используя именно эти имена. Джульетта же всегда оставалась Джульеттой.
Было душно. Они уже вошли во Французский квартал и шагали мимо рядов одинаковых частных домов со стенами, выкрашенными в яркие цвета, тонувших в зелени.
Джульетта опустила свой воротник и скорчила гримасу, когда Рома сказал:
– Джульетта…
Пограничная линия между врагом и другом горизонтальная или вертикальная? Представляет ли собой эта граница широкую равнину, по которой надо брести, или это высокая стена? Стена, на которую нужно карабкаться либо снести ее одним мощным ударом ноги?
– На этом мы закончили, не так ли? – спросила Джульетта. – Делай с тем, что мы узнали, что хочешь. Я уверена, что теперь, когда ты знаешь, что между Чжаном Гутао и Ларкспуром есть связь, тебе будет над чем работать.
Она свернула налево, рассчитывая срезать путь и попасть на соседнюю улицу, пройдя через двор. Трава во дворе доходила ей до лодыжек и словно шептала: пройди здесь, по мне.
И она шла, пока Рома не остановил ее, сжав ее плечо.
Она с силой шлепнула по его руке.
– Тогда я пойду сделаю чай.
Как только он скрылся в кухне и занялся кипячением воды, Рома повернулся к Джульетте и прошипел:
– Монтекки? Серьезно?
– Заткнись, – зашипела в ответ Джульетта. – Больше я ничего не смогла придумать, а если бы сделала паузу, это могло бы вызвать подозрения.
– Ты свободно говоришь по-русски, но это лучшее, что ты смогла придумать? – ошарашенно спросил Рома. – При чем тут Монтекки? Это же итальянская фамилия.
– Существуют и итальянские коммунисты!
– Но не в Шанхае.
Джульетта не успела ему ответить, поскольку в это мгновение господин Ци заглянул в комнату и осведомился, какой чай они хотят. Когда он вернулся на кухню, удовлетворенный их вежливыми ответами, что их устроит любой чай, Джульетта пригнула голову и сказала:
– Мы и сейчас можем сделать то, за чем явились сюда. Ты должен отвлечь его.
– Что? Ты хочешь, чтобы я занимал его?
– А что? Это для тебя проблема?
– Да, для меня это проблема. – Рома откинулся на спинку дивана и положил руки на колени. – Откуда мне знать, что ты сообщишь мне добытые сведения, если решишь, что это тебе невыгодно?
Он имел полное право ее подозревать, но это отнюдь не значило, что Джульетте нравились его спекуляции.
– Перестань спорить со мной, – ответила она. – Обычно то, чем занимаются такие, как мы – это запугивание и перестрелки. Если удастся провернуть это дело, можно будет считать, что нам повезло.
– Если честно, это…
– Ты хочешь спасти Алису или нет?
Рома замолчал и сжал кулаки. Интересно, подумала Джульетта, это он так реагирует на ее напоминание о его сестре или же борется с искушением ее задушить? Вернулся господин Ци, неся чайник с чаем и три чашки. Не теряя времени, Джульетта вскочила на ноги и спросила, где тут туалет. Господин Ци рассеянно показал на другой конец коридора, поставил чайник и чашки на стол, и Джульетта выпорхнула из комнаты, не обращая внимания на сердитый взгляд Ромы. Гневно посмотрев ей вслед, он начал сочинять историю об учреждении коммунистического профсоюза студентов Шанхайского университета, хотя ни он, ни она понятия не имели, существует ли такой профсоюз. Теперь это стало его проблемой, поскольку у Джульетты есть дела поважнее.
Слушая, как Рома мелет вздор о солидарности с рабочими, Джульетта остановилась в конце обшарпанного коридора. Тут было четыре двери: одна – открытая – вела в ванную, две полуоткрытые – в спальни, а четвертая была закрыта, и, когда Джульетта подергала круглую ручку, она не поддалась. Если у Чжана Гутао есть секреты, он наверняка прячет их за этой дверью.
Джульетта приготовилась, затем что есть силы хлопнула ладонью по ручке, и примитивный замок, щелкнув, отомкнулся. На секунду Джульетта замерла – не прибежит ли сюда господин Ци? Но Рома продолжал заговаривать ему зубы, и она, повернув ручку, проскользнула внутрь.
Джульетта оглядела комнату.
Одна из стен была затянута красным полотнищем с желтыми серпом и молотом. Под ним стоял большой письменный стол, на котором были навалены папки и книги, но Джульетта не стала тратить на них время. Опустившись на колени, она выдвинула нижний ящик стола и сразу же увидела плакат с изображением собственного лица. Бумага была тонкой, типографская краска на ней лежала кое-как, черты ее лица были искажены, но это несомненно была она, ее изображение красовалось под призывом: «БОРИТЕСЬ С АЛОЙ БАНДОЙ».
– Интересно, – пробормотала Джульетта, – но я ищу не это.
Отодвинув стопку плакатов, она начала рыться дальше. К сожалению, все, что ей попадалось, было агитацией и пропагандой и не представляло ни малейшего интереса.
Во втором ящике она обнаружила конверты с надписями, красиво и решительно выведенными металлическими перьями. Джульетта быстро пролистала их – в конвертах лежали приглашения от деятелей Гоминьдана, послания с завуалированными угрозами, отправленные банкирами и коммерсантами. Не то, не то, а вот это интересно – конверт поменьше, также без адреса отправителя, зато с маленькой печатью в уголке, изображающей цветок.
– Живокость, – прошептала Джульетта, узнав цветок, и торопливо достала листок бумаги, обрезанный так, чтобы поместиться в конверт. В письме был короткий текст, напечатанный на машинке.
Мне было приятно встретиться с Вами и обсудить дела.
Дайте мне знать, если передумаете.
Ларкспур
Джульетта застыла, уставившись на записку, в ушах у нее шумела кровь. Что это значит? Не являются ли все эти фрагменты частями картинки-головоломки, парящими в воздухе отдельно друг от друга, но явно связанными между собой?
Джульетта уложила все конверты обратно в ящик и задвинула его, затем встала на ноги, пригладила платье и, не желая своим долгим отсутствием возбуждать подозрения, вышла из кабинета Чжана Гутао и с тихим щелчком захлопнула за собой дверь.
Она сделала два глубоких вдоха, и ее сердечный ритм вернулся в норму.
– …и наши цели не исчерпываются победой революции, – говорил Рома, когда она как ни в чем не бывало вернулась в гостиную. – Нужно заниматься планированием, устранять противников.
– И все это, разумеется, требует немалых усилий и ресурсов, намного превышающих те, которые есть в нашем распоряжении, – вставила Джульетта, снова усаживаясь на диван, и улыбнулась, обнажив верхние клыки. – Так на чем мы остановились?
* * *
– Чжу Лье.
Джульетта напряглась и прищурилась, глядя на Рому. Ей пришлось сощуриться, поскольку солнце освещало его со спины, пока они шли по тротуару.
– Тебя все еще волнуют имена и фамилии, которые я ему назвала?
– Нет, я… – Рома издал короткий смешок. – Я понял только сейчас. Ты перевела имя Джульетта на китайский. Джуль-ет-та. Чжу Лье.
Он явно думал над этой загадкой с тех самых пор, как они покинули квартиру Чжана Гутао. Быстро рассказав ему о находке, которую она сделала в кабинете политика, Джульетта больше не заговаривала с ним, пока они шли по улицам. И до сих пор молчание, похоже, устраивало и его.
– Да ты прямо детектив. – Джульетта, стуча каблуками, сошла с тротуара на мостовую, чтобы обойти лужу. Рома шел следом.
– Вообще-то… – Он склонил голову набок, как это делают птицы – с искренним любопытством. – Я не знаю твоего китайского имени.
Глаза Джульетты сузились.
– Не все ли тебе равно?
– Я просто пытаюсь оставаться в рамках светской беседы.
– Не пытайся.
Опять последовала пауза, и на этот раз Рома уже не торопился заполнить ее. Он просто ждал, поскольку знал, что Джульетта терпеть не может молчание, ненавидит его всеми фибрами души.
Он продолжал молчать, и она сдалась.
– Цай Жунли, – пробубнила она. – Если немного изменить произношение, Жунли превращается в Джульетту.
Ее имя не было секретом, просто его все забыли. Теперь она была просто Джульеттой, наследницей, приехавшей с Запада, в американских платьях и с американским именем. Если бы кто-то из шанхайцев начал копаться в глубинах своей памяти в поисках ее китайского имени, он нашел бы его там же, где хранились данные о дне рождения его деда и домашнем адресе его не самой любимой тети. Сразу оно никому не пришло бы на ум. Вместо него использовали то имя, которое Джульетта назвала сегодня господину Ци – Чжулье.
– Ты никогда мне не говорила. – Рома продолжал смотреть вперед. – Тогда.
– Я много чего не говорила тебе, – откликнулась Джульетта. И таким же бесцветным голосом добавила: – Тогда.
Четыре года назад город был не таким, как сейчас. У многих мужчин тогда еще были длинные волосы, заплетенные в косу сзади и сбритые спереди, надо лбом, а женщины носили свободные одеяния и прямые штаны.
Но Джульетта везде ходила в своих ярких американских платьях, насмехаясь над уродливой одеждой других девушек, а когда ее мать попыталась уговорить ее одеваться на традиционный манер, она просто порвала безликие рубашки в клочья и спустила их в один из недавно установленных в доме туалетов. Она выбрасывала на помойку все ципао и шелковые головные платки, которые госпожа Цай покупала ей, пытаясь найти компромисс. Тайно встречаясь с Ромой, она, разумеется, прятала свои броские платья под верхней одеждой, но это все равно было безрассудством. Она почти что предпочитала разоблачение и обвинение в предательстве выбору той одежды, какую носили все вокруг. Лучше уж стать изгоем, чем признать, что кровь в ее жилах – это кровь уроженки Востока.
Джульетте нравилось думать, что с тех пор она перестала задирать нос. Прибыв в Нью-Йорк во второй раз, она наконец разглядела темные пятна, таящиеся под западным глянцем.
– Я выбрала его сама.
Рома вздрогнул. Он не ожидал, что она скажет что-то еще.
– Твое имя? – уточнил он.
Джульетта кивнула. Она не смотрела на него и даже не моргала.
– Дети в Нью-Йорке насмехались надо мной, – сказала она. – Они спросили, как меня зовут, и, когда я назвала им мое китайское имя, начали смеяться, повторяя его слоги снова и снова, как будто распевать их – просто уморительно.
Ей тогда было пять лет. Рана от тех насмешек давно заросла, покрывшись толстой кожей и мозолями, но порой, в плохие дни, она все еще ныла.
– Для Запада мое имя звучало слишком по-китайски, – с усмешкой продолжала Джульетта. Непонятно, откуда взялась эта усмешка, ведь ей сейчас совсем не весело. – Ты знаешь, как это бывает – а может, и не знаешь. Временное решение, предназначенное только для места, где тебе предстоит временно жить, но теперь эта временная штука въелась так глубоко, что от нее невозможно избавиться.
Едва произнеся эти слова, Джульетта почувствовала, как к горлу подкатила тошнота, поскольку она сразу же осознала, что сказала слишком много. Ветреная современная девица Джульетта, чья миссия заключалась в том, чтобы помочь ей выжить на Западе, запустила в нее свои коготки так глубоко, что она уже не знала, где кончается личина и где начинается она настоящая – если от нее настоящей вообще что-то осталось. У всех ее кузенов – Розалинды, Кэтлин и Тайлера – имелись английские имена, поскольку так проще было общаться с многочисленными иностранцами, контролирующими Шанхай, но их китайские имена не исчезли, они оставались неотъемлемой частью их личности, и временами родственники обращались к ним, используя именно эти имена. Джульетта же всегда оставалась Джульеттой.
Было душно. Они уже вошли во Французский квартал и шагали мимо рядов одинаковых частных домов со стенами, выкрашенными в яркие цвета, тонувших в зелени.
Джульетта опустила свой воротник и скорчила гримасу, когда Рома сказал:
– Джульетта…
Пограничная линия между врагом и другом горизонтальная или вертикальная? Представляет ли собой эта граница широкую равнину, по которой надо брести, или это высокая стена? Стена, на которую нужно карабкаться либо снести ее одним мощным ударом ноги?
– На этом мы закончили, не так ли? – спросила Джульетта. – Делай с тем, что мы узнали, что хочешь. Я уверена, что теперь, когда ты знаешь, что между Чжаном Гутао и Ларкспуром есть связь, тебе будет над чем работать.
Она свернула налево, рассчитывая срезать путь и попасть на соседнюю улицу, пройдя через двор. Трава во дворе доходила ей до лодыжек и словно шептала: пройди здесь, по мне.
И она шла, пока Рома не остановил ее, сжав ее плечо.
Она с силой шлепнула по его руке.