Наконец-то по левому борту показалось устье реки Полометь. Теперь оставалось выгребать в сторону Лычково, а там ещё немного – и будет уже родное поместье. Караван наконец-то подходил к дому.





Глава 7. В поместье




– …За геройство при обороне Ладоги для награждения вызываются бойцы карельского взвода пластунов! – и начальник штаба бригады Филат Савельевич торжественно повысил голос: – Прапорщик Онни – медалью «За храбрость» I степени, с положенными к ней премиальными. Десятник, сержант Калева – Орденом Святого Георгия II степени, звеньевой капрал Микко – Георгием III степени, вожатый воинских собак капрал Йибу – Георгием III степени, боец Онтро – Георгием IV степени. Курсанты I курса воинской школы Тиуру, Коргей и Трюггви награждаются медалью «За храбрость» II степени.

Каждому из выходящих к накрытому красной тканью столу в большом зале штаба Сотник самолично прикалывал его награду к форменной куртке и выдавал положенные премиальные.

– Рулевой Фроуд Треска и впереди смотрящий Ульф из судовых команд за геройство на Ладоге и в Вотском заливе награждаются Орденом Святого Георгия IV степени, – продолжил вызывать награждаемых начальник штаба.

– У нас сегодня особое награждение, друзья. – Сотник обвёл глазами заполненный народом зал. – Сегодня два наших бойца получают Орден Святого Георгия I степени и становятся полными кавалерами этого солдатского ордена, а по правилам, помимо наградных премиальных, получают они ещё и своё первое командирское, офицерское звание «подпрапорщик». Для награждения вызываются! – и комбриг взял паузу, подчёркивая всю торжественность момента. – Подпрапорщики пластунской сотни Родион Крестцовский и Мартын Андреевич Юрьевский! – и два таких непохожих друг на друга бойца вышли к Сотнику.

«Только несколько лет карел Мартын дрался с крестоносцами под рукой у князя Вячко, обороняя Юрьев, а Родька – тот и вовсе на лесных промыслах белок бил, а вот же, поди, за три с небольшим года сии мужи до охфицеров выслужились и полную колодку Георгиевских крестов получили, – думали многие из присутствующих. – Есть куда им теперь расти!»

Комбриг приколол золотые «Георгии», выдал каждому кожаный мешочек с восьмью гривнами премиальных и погоны с одним красным просветом посредине.

– Ну что, осталось вам сюда теперь только бы по звёздочке заслужить, господа подпрапорщики. – Улыбнулся им подполковник. – Но для этого нужно будет ещё постараться, и не только лишь в ратном деле. В поместье вскоре откроются офицерские курсы, в коих будет обучаться по очереди весь командирский состав бригады. Ибо без нужных знаний воевать дальше и командовать при этом людьми вовсе уже не можно. И вы, господа подпрапорщики, зачисляетесь на эти курсы в самом первом потоке. Поздравляю вас!

Отходили от стола пунцовые от такого большого внимания и чествования кавалеры и не знали теперь, радоваться им или же горевать. Давно уже гуляли разговоры средь воинов, что командиров теперь будут по-особому учить, но всё это было пока как-то далеко. А вот, поди ж ты, с них-то всё и начинается.

«Ох и хлебнём мы теперь. – Чесал голову Родька. Что значит учёба в поместье, он уже давно понял. К учёбе здесь подходили очень даже сурьёзно. Вон курсанты школы, те могут доподлинно каждому поведать обо всех этих тяготах. – Одно только письмо, медицина, химия, да ещё и языки иноземные чего только стоят! А они ещё там какую-то физику и, как её, логикусу зубрят, и всё это помимо всего остального военного дела да ещё десятков прочих наук», – думал пластун. Приплыли, как говорит его дружок Митька.

– …И в заключение хочу я, друзья, чтобы мы почествовали наших храбрых работников Вторака и Ослопю, кои не только выстроили досрочно Невско-Ладожскую крепость Орешек, но и защитить её смогли от нападения многочисленной рати, стоя в одном общем воинском строю. Кровь свою на ней пролили, но не струсили и не отсиделись они там, в казематах, а великую доблесть проявили при её обороне. Выходите перед честным людом, братцы!

И из толпы вытолкнули двух плотников. Было видно, как им неловко было сейчас стоять перед всеми зрителями. А из толпы присутствующих уже слышалось громовое хлопанье и восторженные выкрики.

У Вторака рядом с медалью «За храбрость», полученной «за Полометьский затон», теперь прикололся и серебряный солдатский «Георгий». У Ослопи Георгиевский крест был и вовсе самой первой воинской наградой. И у каждого из них теперь рядом с трудовой бронзовой второй степени появилась уже на жёлто-зелёной колодке и ещё одна серебряная – «за такой важный и доблестный свой труд», как опять же отметил Андрей Иванович.

– Ну, Ослопя, ты теперь и важный же жоних получился, – подколол друга Вторак, когда всех распустили после награждения. – Выбирай теперича любую себе молодку, каждая за такого-то хероя захочет замуж пойти. Пять гривен с пятнадцатью кунами премиальных одним разом ведь получил, это окромя ещё работного ряда. И чего не строить-то теперича для себя хозяйство?

– Не-е, ну что ты, Вторуш. Да какая мне там жени-итьба, – протянул в смущении здоровяк. – И что я с женой-то делать буду? Я када с девкой вона здороваюсь на улице, ну, не знаю прям, чё делать даже, хоть бяги сломя голову прочь. А када меня Катька-лекарша вон на плясовую позвала на том давнишнем вечере, куда вы меня хитростью заманили, так я чуть было под землю со стыда не провалился, а ей вон все ноги чуть было вусмерть не отдавил. Не-е, Вторуш, не моё это дело – женихаться. Я вон лучше топором буду махать да бобылём спокойно жить.

– Ну и дурак же ты, Ослопька, – беззлобно ругнулся Вторак. – И откуда только такое божедурье на мою голову взялось?

– Так знамо дело откуда, – протянул здоровяк, перепрыгивая через огромную лужу. – Новгородские мы, с плотницкого конца, значит, люди.

– Тьфу ты, балаболка, с конца он плотницкого, – сплюнул с досадой Вторак. Пошли уже скорее, пока вон всего дождём не промочило. У меня Машенька такие пироги по этому сурьёзному случаю напекла – прямо вот объедение! И медовухи ещё разрешила сегодня испить, как-никак, мы с тобою «Георгия» нонче ведь получили! А это вовсе не халам-балам вам, не кажный боец вот такой вот крест на своей груди имеет!

– О-о-о, пироги – это хорошо, – протянул, зажмуриваясь, Ослопя. – У тебя жена, Вторуш, умница и старательница. Люблю я её стряпню! – и он аж зачмокал от радости и предвкушения будущей трапезы. – Мне бы вот такую хозяйку гожую, так и я, быть может, решился бы тадысть на эту самую жонитьбу.

– Хм! – Посмотрел на него внимательно Вторак. – Ну, наконец-то, хоть в первый раз я от тебя за всё время разумное слово сейчас вот услышал. Так-так-так, ты смотри только назад мне теперь не сдай! Слово – оно ведь, Ослопь, того, не воробей, вылетит – не поймаешь! Значит, говоришь, на хорошей-то хозяйке, глядишь, может быть, и женился бы? – и Вторак задумчиво зачесал мокрую от дождя голову. – Хм, ну что же, ради такого доброго дела будем мы тебе девку искать, всю Деревскую пятину перевернём, а найдём всё же невесту. Как же, ведь сам Ослопя жониться задумал!

– Да не задумал я, ты чего это всё сейчас переворачиваешь?! – воскликнул здоровяк, и Вторак еле увернулся от его шлепка.

– Поздно, друг, поздно, – поддразнил его Вторак и прибавил, как только мог, ходу, перебираясь через разливы огромных луж и грязь.





* * *


– Ну, вот, Мартушка, и наш дом! – пропуская вперёд себя жену с малышом, проговорил Сотник. – Здесь в тереме князь Торопецкий Мстислав с женою жили. От ран он тяжких у нас лечился и здоровье своё правил. Тут же у них и малыш Гришка народился в самом начале этого лета. А как уж дожди обложные зарядили, так они к себе домой двумя ладьями ушли. Там-то в княжестве у него дел невпроворот теперь, а тут вон ненастье ещё всю землю накрыло. Личный пригляд за своим уделом ему нужен.

Всё в тереме было чисто и прибрано. Новую хозяйку встречали три бабы из прислуги, истопник дед Никифор и хромой, скачущий на деревяшке-протезе сторож из стариков-ветеранов – Радовлад. Все они низко, в пояс, поклонились прибывшим.

– Ну, вот и твоя гвардия, знакомься с людьми, Мартушка, – а сам поздоровался по-мужски как с равными с встречающими дядьками. Оба они были из старых дружинных воев и уважение к себе вызывали с первого же взгляда.

Женщины что-то там тоже бубнили про себя. Самая пожилая стряпуха, бабка Любомира, как великую драгоценность приняла из рук Марты Леонида и с умилением теперь агукала. Лёнька сначала было нахмурился, изучая прежде незнакомое ему лицо, видать, захотел ревануть, но потом всё же расслабился и соизволил улыбнуться.

– Ну, всё, теперь пойдёт дело, – усмехнулся Сотник, – признал он вас. Теперь уж точно с рук не слезет.

Эмма стояла позади всех рядом с Митяем и, видать, чувствовала себя не в своей тарелке. Но вот и к ней подошла самая молодая из прислуги, девка Настёна, и с интересом оглядела её платье.

– Меня Настей кличут, а тебя как? – весело улыбаясь, задала она вопрос служанке герцогини.


– Эмма, – тихо ответила ей девушка. – Я плохо знать русский, простить, Настия, – и она залилась краской.

– Ой, какая же ты красивая, Эммочка! – залепетала Настя. – А какая у тебя шубка интересная и колечко на пальчике серебряное. А мне мой жених из заморского похода вот какие бусы привёз, – и она качнула нехитрым разноцветным украшением. – А давай с тобой дружить будем?

– Бать, ну бать, ну пойду я, а? – пробубнил у порога Митяй. – Я вещи вот тут, в углу, оставлю.

– Да куда же ты пойдёшь, Митенька?! – воскликнула герцогиня. – Сейчас же уже кушать будем. У нас есть что-нибудь, чтобы нашего сынка накормить? – и посмотрела на стряпуху.

– Да, да, конечно, хозяйка, мы ведь вас ждали! У нас всё горячее, с пылу с жару. Вы и обернуться не успеете, как на стол уже выставим, – ответила та и ойкнула – Лёнька приноровился и схватился ручонкой за её широкий, как картошка, нос.

– Не-не-не, ну-у что вы, в самом деле? Я ведь в казарме поснедаю. – Покачал головой Митька. – Ну, бать, ну там же все наши ребята уже собрались, меня вон одного только ждут. Ну, побёг я, а? Я завтра к обеду лучше зайду!

– Любомира, дай парню пирогов, а то останутся мальчики голодными, – скомандовала Марта. – Есть ведь, наверное, напечённые? – и забрала малыша у стряпухи.

– Дык аж три разных, хозяйка, у нас нонче есть. – Всплеснула руками бабуля. – С капусткой, с лесной ягодой и с мясцом сготовили! Побегла я, сейчас все их наложу, – и она поспешила в стряпную.





* * *


– …Ну вот, а потом как пластуны всех со стен повыбили, так мы с ними развернули свои самострелы во двор – и давай уже сверху бить латников. Там расстояние-то небольшое было, от силы шагов двести, да и то навряд ли. Так болты со звоном в броню входили, аж этот звук до нас на стены долетал, – рассказывал во взводной горенке Митяй. – Ну а потом наши рубаки поднажали, и шведы поскорее в главную цитадель рванули. А кто прямо там же руки вверх задрал и свои мечи на мостовую бросил. Ну и дальше уже бой внутри самой цитадели шёл. Там такие переходы узкие, был бы у свеев дух на высоте – положили бы в них наших обильно. Но не те они уже были, совсем не те. Понятно ведь уже всем было, что им там счёт жизни на минуты шёл. А тут ещё со всех сторон ревут: «Ge upp och håll dig vid liv! Ge dig i kung och hertiginna Errickson, ge upp och lev vidare! Vem som inte överlämnar kommer att dö!»[11] Что мы, зря все эти три года иноземные языки у себя тут учили? Ну, шведы и там тоже побросали свои мечи. Жить-то ведь всем охота, а тут ещё у них сомнение появилось: а может, и правда именем короля их сейчас здесь бьют? Как-никак, а его сестра герцогиня рода Эрриксонов в сем замке была заперта и в нём же голодом со своим младенцем морилась. Как у нас там говорят на латинском наречии? Психология, да? Вот, братцы, точно, она самая! Пригодилась всё-таки!

– Ну а потом комбриг этого рыжего Ральфа, что у него в Тавастии меч стащил, разом срубил, а мы с ребятами нашу Марту-Марию побежали искать. Оказалось, что её служанка Эмма в кладовой дальней прятала. Молодец девка, одна из всех там её подкармливала и поддерживала в заточении. Ещё и против нас с каким-то ржавым ножом вышла, не побоялась даже, – и, вспоминая былое, Митяй усмехнулся. – Там сейчас около неё с самого шведского Сёдерделье начал рыжий Фрол крутиться, ну, тот, что из судовой рати дядьки Молчана. Драчливый такой, забиячливый, ну, вы его знаете, он «Георгия» сегодня за лихой абордаж получил.

Ребята, плотно набившиеся в горенку, дружно закивали и загомонили:

– Да знаем мы его, знаем, ты лучше дальше рассказывай, на что нам про все эти женихания слушать?

– Так что рассказывать-то? А дальше уже сам путь до нашего Новгорода был. Ну а потом как раз про женитьбу рассказ, вы уж извиняйте. Комбриг с нашей Мартой-Марией в храме Антониева монастыря обвенчались, церковь там такая красивейшая, други! А перед этим они, конечно, с Лёнькой покрестились в православие, всё чин по чину, все как и положено, и её Эмма-служанка тоже вместе с Мартой наш православный крест приняла. Ну а дальше было посольство литвинское, и потом уже долгий путь домой. У вас-то тут как? Как жили-то вы, братцы? – и он обвёл глазами друзей, плотно набившихся в небольшой комнатушке.

На печурке в большом горшке грелся традиционный ягодно-медовый взвар, который помешивал длинной ложкой Сёма. А по всей комнате и даже, пожалуй, по всей казарме выпускного четвёртого курса разносился запах пирогов.

– Доставайте, братцы, чай, уже разогрелись в духовке, как бы не ссохлись они там. – Кивнул Лёшка сидящим у дверцы духовой пещерки.

Три огромных пирога, откинув заслонку, выложили на столик и начали их на нём резать.

– М-м-м! – У всех потекли слюнки.

– Вот это пирог, вот это я понимаю! – восхитился Оська. – Никада прежде я такой не едал, даже когда с мамкой жил, – и в его глазах отразилась грусть.

– Налетай, братва! – скомандовал Митяй. – И ты давай, Славка, тяни свой кус, чай, не перваш-головастик теперича, так что заканчивай нам тута вот стесняться!

– Ну что тебе рассказывать-то, Мить? – спросил друга Петруха. – Вам ведь и слушать всё это неинтересно будет. Два месяца у нас здесь ломовая работа шла. В грязи, в мокроте и в поте лица мы возились. Всё ратное учение побоку пошло, главным было – это урожай спасти. Таскали мокрые снопы с полей на овин, веяли там зерно и сушили. Овощи выковыривали из огородов и мыли их, опять же сушили, а потом закладывали в бурты. Вот только неделю как перед вашим приходом все свои работы уже закончили. Всё, что могли, то сумели сохранить, ну а что-то пропало, что уж тут поделать, – и он развёл руками. – Мы вот боимся подумать, что же по всей остальной земле будет? По рассказам ладейщиков, ведь и в Смоленском, и в Торопецком, и в Полоцком княжестве до сих пор, не прекращаясь, обложной дождь льёт. Северные земли Владимирского, Ростово-Суздальского, Черниговского, Рязанского княжеств все в сплошном ненастье. Мы-то запаслись тут на года, а что же с простым людом вокруг будет? У многих ведь родичи, братья, сёстры, мамки с батьками там остались. Как же с этим теперь быть, Мить?

– Ну что я вам скажу, братцы? – Нахмурился взводный. – Зная своего батьку, думаю я, что без вспоможения людей мы не бросим. Иначе для чего же столько зерна и всякого припаса на хранение у себя заложили? И ведь не только у нас, а и в стольном Новгороде, и в Торопце, и на Ладоге – везде всё, что было свободным из складов, то теперь уже припасами забито. Ещё и зимой, я слышал, санными караванами из Булгарии и из дальних Киевских земель рожь сюда вывозить будут. Там приказчики Путяты хорошо пробежались, просто вывезти они пока ничего не смогли.

– Ну, тогда ладно. – Зашевелились парни. – Чай, не допустим людского мора, поможем своим землякам!





Глава 8. Поместные советы




– Ну что, братцы, вот мы все вместе наконец-то здесь собрались! – открыл общий поместный совет Сотник. – Понятно, что ещё в Орешке полусотня с ладожанами осталась, не все ещё ладейщики сюда подтянулись, но это уже мелочи. Бригада и школа уже дома, уважаемые наши хозяйственники и ремесленные тоже на месте, значит, можно перед вами говорить и совет со всеми держать. – Андрей окинул взглядом большой зал штаба, где на скамьях и на стульях сидело более полусотни человек. Были тут и командиры в воинской форме при наградах и планках «за ранение», сидели и серьёзные ремесленные старшины, а кое-где виднелись и выборные от крестьянских хозяйств. Представительство было здесь полным, и все с огромным вниманием слушали командира бригады и хозяина всей этой земли.

– За этот год нам, господа совет, многое уже удалось у себя сделать. В воинской части бригада помогла Новгороду разбить шведов и их союзников тавастов на их же землях и потом отразить нападения уже на наши. Отстроена нами крепость Орешек, запирающая от набегов всю русскую Ладогу. Племя карелов полностью перешло под управление Господина Великого Новгорода, и они принимают православный крест. Бригада наша растёт, и мы даже были вынуждены прекратить в неё набор, пока полностью не решён вопрос с продовольствием и на улице творится вот такое. Отсюда сразу же перейду я к делам хозяйским, ибо сами понимаете, что не бывать крепкой дружины, коли у неё пузо от голода свело. То, что творится на улице, это жуть жуткая, и вы сами теперь всё прекрасно понимаете. Надеюсь, что все вопросы, почему мы убили столько строительного материала на овины, риги, тока, склады, амбары и всевозможные сушильни, сами собой отпали? – и он посмотрел на старшину всех плотников Луку Тесло.

Тот только заёрзал на своём месте и пригнул голову, спрятавшись за спиной, сидящего впереди, широкоплечего кузнеца Никиты.

– Парфён Васильевич мне уже доложился по всем запасам, и теперь совершенно ясно, что гниль урожая и падёж скота от бескормицы, мы у себя здесь не допустим. Питаться мы сможем безо всяких ограничений. На посевную следующего года зерно и семя тоже есть. Приплод можно расширять, и скотину забивать нам не придётся. Остаются даже большие избыточные запасы на будущие года. Но вопрос – сможем ли мы смотреть со стороны, как будет вымирать простой люд в окрестностях, да и вообще во всех окружающих нас землях Руси? А мор будет, и будет ещё какой! Крестьяне вон меня прекрасно сейчас понимают, ибо они от сохи и от земли испокон веков привыкли жить, – и Сотник посмотрел на согласно кивающего огородника Архипа. – Народ урожай в этом году не собрал. Всё зерно и овощ, какой только был у крестьянина, у него в мокрых полях сгнили. Сена, соломы и веток он на зиму не смог заготовить, – и выставив руку, начал загибать пальцы. – Сентябрь, октябрь – люди будут доедать остатки того, что ими было припрятано на «чёрный день», смешивая всё это с трухой и с опилками. Ноябрь, декабрь – крестьяне забьют всю свою скотину, ибо кормить её будет уже нечем, а она у них будет реветь и мучиться. Январь! – и Сотник зажал пятый палец. – В январе есть будет вообще нечего, всё и так уже давно подметено под ноль! А впереди ещё два самых лютых зимних месяца, а вот загнуть пальцы на руках я уже не могу, ибо не знаю, сможет ли вообще народ перенести голод дальше. Как вы сами-то думаете, что будет, как же тут выжить-то люду простому, а, братцы?

– Ну-у, в больших-то городах, может, и протянут они ещё январь и февраль, Иванович, – произнёс задумчиво Парфён. – Там ведь склады есть большие, посадские, те, что на осадной месяц, в случае чего завсегда специально закладываются начальными людьми. Да и у богатых купцов, и у зажиточных господ завсегда тоже излишки свои есть. А ещё мы зерна из немецких земель кое-куда завезли немало. Победует, конечно, народ, помучится, но думаю, что в больших городах он протянет до марта, а то и до самого апреля.

– Ага, протянет он, – проговорил скрипучим голосом Варун. – Да как только голод начнётся, так вся округа в энти самые большие города со всех дальних пятин сберётся. Вот в декабре-то и побредут все на Новгород, на Торжок, Руссу, Холм, Ладогу и на Демьян. – Загибал пальцы на руках командир разведки. – А более всего, ведомо, в стольный Новгород люди пойдут, ну и то же самое в других княжествах и в землях, конечно же, будет. Там, где только двадцать, тридцать тысяч горожан было, в два раза по стольку теперь, думаю, уже люда соберётся. А что потом будет, вы это здесь можете сами себе сейчас представить? – и он обвёл взглядом зал.

Многие сидели, задумчиво теребили свои бороды да чесали затылки.

– А начнётся бунт, кровавый и безудержный, – сам же и ответил на свой вопрос Фотич. – Людям надо жрать, а жрать будет нечего! Такой огромности едаков ни один город попросту не выдержит. И все те запасы, что были уже заложены во всех амбарах и в посадских складах, сметут всего за один лишь месяц, ну а потом уже придёт время и для господских подворий. До конца зимы уже во всех городах еды не останется. А в марте, когда у нас ещё стоят морозы и вовсю метёт пурга, на северную Русь придёт лютая голодная смерть!