— Миндаль? — спрашивает Прийя и машет в мою сторону чем-то вроде пакетика с птичьим кормом.
— Нет, спасибо. Мне хотелось бы сэндвич с беконом или…
— Сигарету?
К моему удивлению она достает из кармана пачку. Прийя одна из модных теперь вегетарианцев — веган, и я никогда не видел, чтобы она отравляла свой организм чем-то более опасным, чем редкая плитка темного шоколада. В своей маленькой ручке она держит мою старую любимую марку сигарет — это все равно что застать монахиню за чтением каталога фирмы «Энн Саммерс»[4].
— Зачем они вам? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами.
— Для экстренных случаев.
Сегодня она мне не нравится немного меньше, чем обычно. Я беру одну сигарету и разламываю ее на две части — думаю по старой привычке, что эта маленькая раковая палочка нанесет мне только половину вреда, — и Прийя дает мне прикурить. Она такая маленькая, что мне приходится наклониться, и я решаю проигнорировать, как дрожат у нее руки, когда одна держит спичку, а другая заслоняет ее от ветра. Я встречал бывших курильщиков, которые говорят, что от запаха сигарет им теперь становится плохо. Я не из таких. Первая сигарета, до которой дотронулись мои губы за два года, вызывает сплошной экстаз. От временного кайфа на моем лице появляется случайная улыбка.
— Лучше? — спрашивает Прийя.
Обращаю внимание, что она не закурила.
— Да, гораздо. Организуйте пресс-конференцию. Давайте дадим этим писакам то, чего они хотят, и будем надеяться, что после этого они от нас отстанут.
Она тоже улыбается, словно это заразно.
— Да, босс.
— Я не ваш… не обращайте внимания.
Спустя двадцать минут, сняв свой шарф в стиле Гарри Поттера, я стою на стоянке перед десятью или более камерами. Какое-то время мне не приходилось этого делать — с тех пор, как я уехал из Лондона. Чувствую, что разучился, а также потерял форму, и невольно втягиваю живот, прежде чем начать говорить. Молча пытаюсь заверить мое беспокойное эго, что никто из знакомых этого не увидит. Но я не так хорошо лгу самому себе, как другим, и эта мысль меня не очень успокаивает. Вспоминаю, что на мне мятая одежда, и осознаю, что сегодня утром должен был хотя бы побриться.
Я откашливаюсь и собираюсь держать речь, но тут вижу, что она пробирается вперед. Другие журналисты выглядят недовольными, пока не поворачиваются и не узнаю́т ее лицо. Они расступаются и пропускают Анну, словно прибыла ее величество репортер. В свое время я провел достаточно пресс-конференций и сделал достаточно заявлений на камеру и знаю, что к большинству экранных талантов относятся так же, как и ко всем остальным. Но от нее исходит уверенность, даже если я знаю, что внутри этот человек не соответствует той версии, которую она являет окружающему миру.
На всех остальных одежда неброских тонов — оттенки черного, коричневого или серого, словно они сознательно оделись под цвет места убийства, — но это не ее случай. На Анне яркое красное пальто и платье — наверное, новые, я их не узнаю. Я стараюсь не смотреть в ее сторону, чтобы не отвлекаться. Никто здесь никогда не догадается, что мы знакомы, и в наших общих интересах не раскрывать этот секрет.
Я жду, пока они направят на меня все свое внимание. Толпа снова смолкает, и я делаю свое заранее приготовленное и заранее одобренное заявление. Сыщикам больше не разрешают говорить от себя. По крайней мере, мне. После последнего случая.
— Сегодня рано утром полиция получила сообщение о том, что в Блэкдаунском лесу совсем рядом с деревней было найдено тело. Полицейские прибыли на место и обнаружили тело женщины недалеко от мини-автостоянки. Официально личность женщины пока еще не установлена, и в настоящее время обстоятельства смерти не выяснены. На период расследования в районе места преступления установлен кордон. Из данной локации больше не будет сделано дальнейших заявлений, и в данный момент я не стану отвечать ни на один вопрос.
Пользуясь случаем, мне бы также хотелось напомнить вам, что это — место совершения преступления, а не снятый в павильоне эпизод бредового детектива, который вы смотрите по каналу «Нетфликс».
Я не произношу последние фразы. Во всяком случае, надеюсь, что не произнес. Собираюсь уходить — мы сознательно не сообщаем прессе или общественности слишком много на такой стадии, — но тут слышу ее. Мне всегда нравилось слушать, как говорят разные люди, это в значительной степени характеризует их. Я имею в виду не просто акцент, а все: тон, громкость, скорость, а также лексикон. Слова, которые они выбирают, и то, как, когда и почему они их произносят. Паузы между словами, которые могут быть не менее громкими. Голос человека подобен волнам — одни просто омывают тебя, а другие способны сбить с ног и затащить в океан неверия в собственные силы. От звука ее голоса мне кажется, будто я тону.
Анна явно не слышала, что я сказал по поводу отсутствия вопросов. Или, насколько я знаю ее, предпочла проигнорировать мое замечание.
— Это правда, что жертва — местная жительница?
Я даже не поворачиваюсь в ее сторону.
— Без комментариев.
— Вы сказали, что в настоящее время обстоятельства смерти еще не выяснены, но вы можете подтвердить, что расследуется убийство?
Я знаю, что камеры по-прежнему снимают, но начинаю уходить. Анна не из тех женщин, которым нравится, когда их игнорируют. Не получив ответа на свой последний вопрос, она задает другой:
— Это правда, что жертва была найдена с посторонним предметом во рту?
Тут я останавливаюсь и медленно поворачиваюсь к ней. В голове роится сотня вопросов, когда я смотрю в зеленые глаза, которые, оказывается, смеются. Только два человека знают, что во рту жертвы найден предмет, — сержант сыскной полиции Пэтел и я. Я специально никому еще не сказал об этом — такая информация станет известна всем раньше, чем я этого захочу, — а Прийя умеет держать язык за зубами. Тогда возникает другой вопрос, на который я не могу ответить: как Анна узнала?
Она
Вторник 09.00
Игнорируя взгляды других журналистов, спешу к своей машине. Я забыла, что это такое — часами напролет стоять на холоде, и жалею, что не оделась теплее. Но по крайней мере я хорошо выгляжу. В любом случае лучше, чем Джек Харпер. Как только сажусь в «Мини», завожу мотор и включаю отопление, пытаясь согреться. Я хочу позвонить так, чтобы меня никто не слышал, и поэтому прошу Ричарда снять еще несколько кадров.
Странно представить себе, что вся команда Дневных новостей сидит в отделе новостей без меня, и все идет, как обычно, словно меня там никогда не было. Думаю, я смогу убедить Тощего инспектора дать мне выйти эфир с тем материалом, который у меня уже есть. Тогда, во всяком случае, это не будет пустой тратой времени. Мне кажется, что для ответа лучше всего обратиться непосредственно на самый верх — редактор сегодняшней программы страдает хронической нерешительностью.
В конце концов, после того как раздается больше гудков, чем следовало бы при звонках в отдел новостей канала, кто-то отвечает.
— Дневные новости, — мурлычет она.
От звука бархатного голоса Кэт Джонс мой выходит из строя.
Я вижу ее сидящей на стуле, который еще вчера был моим. Отвечающей по моему телефону. Работающей с моей командой. Закрываю глаза и вижу ее рыжие волосы и белоснежную улыбку. От мысленного образа испытываю не дурноту, а жажду. Мне на помощь приходят мои пальцы — они автоматически начинают искать в сумке миниатюрную бутылочку виски. Открываю виски, отвинчивая пробку одной свободной рукой — у меня большой опыт — и опустошаю бутылочку.
— Алло? — произносит голос на другом конце с интонациями вежливого опережения — так говорят люди, которые кладут трубку, когда никто не отвечает. Ответ застревает у меня в горле, словно мой рот забыл, как формулировать слова.
— Это Анна, — говорю я, испытывая облегчение от того, что еще помню собственное имя.
— Анна?..
— Эндрюс.
— О боже, я очень извиняюсь. Я не узнала ваш голос. Вы хотели поговорить с…
— Да, пожалуйста.
— Конечно. Не буду вас отключать. Посмотрим, смогу ли я привлечь его внимание.
Слышу щелчок, а потом знакомую музыкальную заставку Новостей на «Би-би-си», которая мне всегда скорее нравилась. Сейчас она меня страшно раздражает. Бросаю взгляд в окно на остальных журналистов, которые еще не расходятся. Некоторые лица мне знакомы, и все, похоже, искренне рады меня видеть, что приятно. Вспоминаю, что несколько человек пожали мне руку, и снова лезу в дамскую сумочку, на этот раз в поисках антибактериальной салфетки, чтобы протереть пальцы. Я уже собираюсь положить трубку — устав от ожидания, — но тут вместо музыки слышу крик в отделе новостей.
— Может, кто-нибудь попытается ответить на эти челтовы звонки? Это на самом деле не так тлудно и вляд ли вызовет пеленапляжения мышц, поскольку вы делаете это клайне ледко. Да, кто это? — Тощий инспектор рявкает мне в ухо.
Несмотря на должность и апломб, этот человек редко что-либо контролирует. Включая свой дефект речи. Я часто подозревала, что у сотрудников отдела новостей аллергия на его воображаемый авторитет, и хор неотвеченных телефонных звонков на заднем плане подтверждает эту теорию.
— Это Анна, — говорю я.
— Анна?..
Я подавляю в себе страстное желание закричать. ясно, что амнезия — это заразная болезнь.
— Эндрюс, — подсказываю я.
— Анна! Мои извинения, сегодня улром здесь тволится что-то немыслимое. Чем могу помочь?
Хороший вопрос. Вчера я вела программу, а сегодня мне кажется, что я звоню с рекламным предложением и прошу уделить мне одну-две минуты.
— Я сейчас на месте убийства в Блэкдауне…
— Это убийство? Не вешайте трубку… — Его голос опять меняется, и я понимаю, что он говорит с кем-то еще. — Я сказал нет неполовозлелому политическому леполтелу, о котором никогда не слышал в Вечелней истолии, это же долбаный главный сюжет. Хорошо, скажи Вестминстерскому редактору на пять минут вынуть свою голову из задницы Даунинг-стрит… Мне плевать, что они делают для других выпусков. Я хочу злелого корреспондента для сводки новостей, так что дайте мне такого. Что вы говорите?
До меня не сразу доходит, что он снова обращается ко мне. Я слишком занята тем, что представляю себе, как он скорее физически, чем фигурально, сражается с этой дюймовочкой — Вестминстерской редакторшей. Она его прикончит.
— Убийство, которое вы меня послали освещать… — упорно продолжаю я.
— Я плосто подумал, что вам лучше быть там, а не здесь, в свете того, что случилось этим утлом. После недавнего заявления полиции я плосмотлел сообщения. Все пишут о том, что это была смелть при невыясненных обстоятельствах …
— Это все, что полиция говорит в данный момент, но я знаю, что это не совсем так.
— Откуда вы знаете?
На этот вопрос трудно ответить.
— Просто знаю и все, — произношу я слабым голосом и сама слабею.
— Ладно, позвоните мне снова, когда запишете сюжет. Посмотлим, смогу ли я вас куда-нибудь втиснуть.
Втиснуть меня?
— Это будет большая история, — говорю я, еще не готовая сдаться. — Было бы хорошо пустить это в эфир раньше всех остальных.
— Извините, Анна. Последний твит Тлампа может вызвать клизис, и сегодня действительно оживленный новостной день. Мне кажется, это тело в лесу всего лишь локальная новостная истолия, и у меня нет места. Позвоните, если ситуация изменится. Холошо? Мне нужно идти.
— Это не…
Я не утруждаю себя и не заканчиваю предложение, потому что он уже повесил трубку. На какое-то время погружаюсь в собственные темные мысли. В нашем деле каждый день как Хэллоуин — взрослые ходят в жутких масках, притворяясь теми, кем они не являются.
Кто-то стучит в стекло, и я подпрыгиваю. Поднимаю глаза, думая, что у моей машины стоит Ричард, но это Джек в образе сыщика с крайне недовольным выражением на лице. Судя по его лицу, он злится на меня так, как злился в последний раз, когда мы виделись. Я выхожу из машины и улыбаюсь, когда Джек оглядывается через плечо и проверяет, не наблюдают ли за нами. Он всегда страдал легкой паранойей. Он стоит так близко, что я чувствую, как от него пахнет затхлым табаком. Это меня удивляет — я думала, он бросил.
— Какого черта ты здесь делаешь? — спрашивает он.
— Я на работе. Мне тоже приятно тебя видеть.
— Нет, спасибо. Мне хотелось бы сэндвич с беконом или…
— Сигарету?
К моему удивлению она достает из кармана пачку. Прийя одна из модных теперь вегетарианцев — веган, и я никогда не видел, чтобы она отравляла свой организм чем-то более опасным, чем редкая плитка темного шоколада. В своей маленькой ручке она держит мою старую любимую марку сигарет — это все равно что застать монахиню за чтением каталога фирмы «Энн Саммерс»[4].
— Зачем они вам? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами.
— Для экстренных случаев.
Сегодня она мне не нравится немного меньше, чем обычно. Я беру одну сигарету и разламываю ее на две части — думаю по старой привычке, что эта маленькая раковая палочка нанесет мне только половину вреда, — и Прийя дает мне прикурить. Она такая маленькая, что мне приходится наклониться, и я решаю проигнорировать, как дрожат у нее руки, когда одна держит спичку, а другая заслоняет ее от ветра. Я встречал бывших курильщиков, которые говорят, что от запаха сигарет им теперь становится плохо. Я не из таких. Первая сигарета, до которой дотронулись мои губы за два года, вызывает сплошной экстаз. От временного кайфа на моем лице появляется случайная улыбка.
— Лучше? — спрашивает Прийя.
Обращаю внимание, что она не закурила.
— Да, гораздо. Организуйте пресс-конференцию. Давайте дадим этим писакам то, чего они хотят, и будем надеяться, что после этого они от нас отстанут.
Она тоже улыбается, словно это заразно.
— Да, босс.
— Я не ваш… не обращайте внимания.
Спустя двадцать минут, сняв свой шарф в стиле Гарри Поттера, я стою на стоянке перед десятью или более камерами. Какое-то время мне не приходилось этого делать — с тех пор, как я уехал из Лондона. Чувствую, что разучился, а также потерял форму, и невольно втягиваю живот, прежде чем начать говорить. Молча пытаюсь заверить мое беспокойное эго, что никто из знакомых этого не увидит. Но я не так хорошо лгу самому себе, как другим, и эта мысль меня не очень успокаивает. Вспоминаю, что на мне мятая одежда, и осознаю, что сегодня утром должен был хотя бы побриться.
Я откашливаюсь и собираюсь держать речь, но тут вижу, что она пробирается вперед. Другие журналисты выглядят недовольными, пока не поворачиваются и не узнаю́т ее лицо. Они расступаются и пропускают Анну, словно прибыла ее величество репортер. В свое время я провел достаточно пресс-конференций и сделал достаточно заявлений на камеру и знаю, что к большинству экранных талантов относятся так же, как и ко всем остальным. Но от нее исходит уверенность, даже если я знаю, что внутри этот человек не соответствует той версии, которую она являет окружающему миру.
На всех остальных одежда неброских тонов — оттенки черного, коричневого или серого, словно они сознательно оделись под цвет места убийства, — но это не ее случай. На Анне яркое красное пальто и платье — наверное, новые, я их не узнаю. Я стараюсь не смотреть в ее сторону, чтобы не отвлекаться. Никто здесь никогда не догадается, что мы знакомы, и в наших общих интересах не раскрывать этот секрет.
Я жду, пока они направят на меня все свое внимание. Толпа снова смолкает, и я делаю свое заранее приготовленное и заранее одобренное заявление. Сыщикам больше не разрешают говорить от себя. По крайней мере, мне. После последнего случая.
— Сегодня рано утром полиция получила сообщение о том, что в Блэкдаунском лесу совсем рядом с деревней было найдено тело. Полицейские прибыли на место и обнаружили тело женщины недалеко от мини-автостоянки. Официально личность женщины пока еще не установлена, и в настоящее время обстоятельства смерти не выяснены. На период расследования в районе места преступления установлен кордон. Из данной локации больше не будет сделано дальнейших заявлений, и в данный момент я не стану отвечать ни на один вопрос.
Пользуясь случаем, мне бы также хотелось напомнить вам, что это — место совершения преступления, а не снятый в павильоне эпизод бредового детектива, который вы смотрите по каналу «Нетфликс».
Я не произношу последние фразы. Во всяком случае, надеюсь, что не произнес. Собираюсь уходить — мы сознательно не сообщаем прессе или общественности слишком много на такой стадии, — но тут слышу ее. Мне всегда нравилось слушать, как говорят разные люди, это в значительной степени характеризует их. Я имею в виду не просто акцент, а все: тон, громкость, скорость, а также лексикон. Слова, которые они выбирают, и то, как, когда и почему они их произносят. Паузы между словами, которые могут быть не менее громкими. Голос человека подобен волнам — одни просто омывают тебя, а другие способны сбить с ног и затащить в океан неверия в собственные силы. От звука ее голоса мне кажется, будто я тону.
Анна явно не слышала, что я сказал по поводу отсутствия вопросов. Или, насколько я знаю ее, предпочла проигнорировать мое замечание.
— Это правда, что жертва — местная жительница?
Я даже не поворачиваюсь в ее сторону.
— Без комментариев.
— Вы сказали, что в настоящее время обстоятельства смерти еще не выяснены, но вы можете подтвердить, что расследуется убийство?
Я знаю, что камеры по-прежнему снимают, но начинаю уходить. Анна не из тех женщин, которым нравится, когда их игнорируют. Не получив ответа на свой последний вопрос, она задает другой:
— Это правда, что жертва была найдена с посторонним предметом во рту?
Тут я останавливаюсь и медленно поворачиваюсь к ней. В голове роится сотня вопросов, когда я смотрю в зеленые глаза, которые, оказывается, смеются. Только два человека знают, что во рту жертвы найден предмет, — сержант сыскной полиции Пэтел и я. Я специально никому еще не сказал об этом — такая информация станет известна всем раньше, чем я этого захочу, — а Прийя умеет держать язык за зубами. Тогда возникает другой вопрос, на который я не могу ответить: как Анна узнала?
Она
Вторник 09.00
Игнорируя взгляды других журналистов, спешу к своей машине. Я забыла, что это такое — часами напролет стоять на холоде, и жалею, что не оделась теплее. Но по крайней мере я хорошо выгляжу. В любом случае лучше, чем Джек Харпер. Как только сажусь в «Мини», завожу мотор и включаю отопление, пытаясь согреться. Я хочу позвонить так, чтобы меня никто не слышал, и поэтому прошу Ричарда снять еще несколько кадров.
Странно представить себе, что вся команда Дневных новостей сидит в отделе новостей без меня, и все идет, как обычно, словно меня там никогда не было. Думаю, я смогу убедить Тощего инспектора дать мне выйти эфир с тем материалом, который у меня уже есть. Тогда, во всяком случае, это не будет пустой тратой времени. Мне кажется, что для ответа лучше всего обратиться непосредственно на самый верх — редактор сегодняшней программы страдает хронической нерешительностью.
В конце концов, после того как раздается больше гудков, чем следовало бы при звонках в отдел новостей канала, кто-то отвечает.
— Дневные новости, — мурлычет она.
От звука бархатного голоса Кэт Джонс мой выходит из строя.
Я вижу ее сидящей на стуле, который еще вчера был моим. Отвечающей по моему телефону. Работающей с моей командой. Закрываю глаза и вижу ее рыжие волосы и белоснежную улыбку. От мысленного образа испытываю не дурноту, а жажду. Мне на помощь приходят мои пальцы — они автоматически начинают искать в сумке миниатюрную бутылочку виски. Открываю виски, отвинчивая пробку одной свободной рукой — у меня большой опыт — и опустошаю бутылочку.
— Алло? — произносит голос на другом конце с интонациями вежливого опережения — так говорят люди, которые кладут трубку, когда никто не отвечает. Ответ застревает у меня в горле, словно мой рот забыл, как формулировать слова.
— Это Анна, — говорю я, испытывая облегчение от того, что еще помню собственное имя.
— Анна?..
— Эндрюс.
— О боже, я очень извиняюсь. Я не узнала ваш голос. Вы хотели поговорить с…
— Да, пожалуйста.
— Конечно. Не буду вас отключать. Посмотрим, смогу ли я привлечь его внимание.
Слышу щелчок, а потом знакомую музыкальную заставку Новостей на «Би-би-си», которая мне всегда скорее нравилась. Сейчас она меня страшно раздражает. Бросаю взгляд в окно на остальных журналистов, которые еще не расходятся. Некоторые лица мне знакомы, и все, похоже, искренне рады меня видеть, что приятно. Вспоминаю, что несколько человек пожали мне руку, и снова лезу в дамскую сумочку, на этот раз в поисках антибактериальной салфетки, чтобы протереть пальцы. Я уже собираюсь положить трубку — устав от ожидания, — но тут вместо музыки слышу крик в отделе новостей.
— Может, кто-нибудь попытается ответить на эти челтовы звонки? Это на самом деле не так тлудно и вляд ли вызовет пеленапляжения мышц, поскольку вы делаете это клайне ледко. Да, кто это? — Тощий инспектор рявкает мне в ухо.
Несмотря на должность и апломб, этот человек редко что-либо контролирует. Включая свой дефект речи. Я часто подозревала, что у сотрудников отдела новостей аллергия на его воображаемый авторитет, и хор неотвеченных телефонных звонков на заднем плане подтверждает эту теорию.
— Это Анна, — говорю я.
— Анна?..
Я подавляю в себе страстное желание закричать. ясно, что амнезия — это заразная болезнь.
— Эндрюс, — подсказываю я.
— Анна! Мои извинения, сегодня улром здесь тволится что-то немыслимое. Чем могу помочь?
Хороший вопрос. Вчера я вела программу, а сегодня мне кажется, что я звоню с рекламным предложением и прошу уделить мне одну-две минуты.
— Я сейчас на месте убийства в Блэкдауне…
— Это убийство? Не вешайте трубку… — Его голос опять меняется, и я понимаю, что он говорит с кем-то еще. — Я сказал нет неполовозлелому политическому леполтелу, о котором никогда не слышал в Вечелней истолии, это же долбаный главный сюжет. Хорошо, скажи Вестминстерскому редактору на пять минут вынуть свою голову из задницы Даунинг-стрит… Мне плевать, что они делают для других выпусков. Я хочу злелого корреспондента для сводки новостей, так что дайте мне такого. Что вы говорите?
До меня не сразу доходит, что он снова обращается ко мне. Я слишком занята тем, что представляю себе, как он скорее физически, чем фигурально, сражается с этой дюймовочкой — Вестминстерской редакторшей. Она его прикончит.
— Убийство, которое вы меня послали освещать… — упорно продолжаю я.
— Я плосто подумал, что вам лучше быть там, а не здесь, в свете того, что случилось этим утлом. После недавнего заявления полиции я плосмотлел сообщения. Все пишут о том, что это была смелть при невыясненных обстоятельствах …
— Это все, что полиция говорит в данный момент, но я знаю, что это не совсем так.
— Откуда вы знаете?
На этот вопрос трудно ответить.
— Просто знаю и все, — произношу я слабым голосом и сама слабею.
— Ладно, позвоните мне снова, когда запишете сюжет. Посмотлим, смогу ли я вас куда-нибудь втиснуть.
Втиснуть меня?
— Это будет большая история, — говорю я, еще не готовая сдаться. — Было бы хорошо пустить это в эфир раньше всех остальных.
— Извините, Анна. Последний твит Тлампа может вызвать клизис, и сегодня действительно оживленный новостной день. Мне кажется, это тело в лесу всего лишь локальная новостная истолия, и у меня нет места. Позвоните, если ситуация изменится. Холошо? Мне нужно идти.
— Это не…
Я не утруждаю себя и не заканчиваю предложение, потому что он уже повесил трубку. На какое-то время погружаюсь в собственные темные мысли. В нашем деле каждый день как Хэллоуин — взрослые ходят в жутких масках, притворяясь теми, кем они не являются.
Кто-то стучит в стекло, и я подпрыгиваю. Поднимаю глаза, думая, что у моей машины стоит Ричард, но это Джек в образе сыщика с крайне недовольным выражением на лице. Судя по его лицу, он злится на меня так, как злился в последний раз, когда мы виделись. Я выхожу из машины и улыбаюсь, когда Джек оглядывается через плечо и проверяет, не наблюдают ли за нами. Он всегда страдал легкой паранойей. Он стоит так близко, что я чувствую, как от него пахнет затхлым табаком. Это меня удивляет — я думала, он бросил.
— Какого черта ты здесь делаешь? — спрашивает он.
— Я на работе. Мне тоже приятно тебя видеть.