Нас провожали без лишних слов и эмоций, как воинов, отправляющихся в бой; только Люська всплакнула, обнимая меня на прощание, да тетя Женя перекрестила украдкой.
Мы вышли во двор. Дядя Яша отправился выводить из гаража свой «Запорожец», а я, Савва и Яна перешли проспект и рысью припустили через «прерии» к железной дороге.
Деревья выросли, да и травы как будто окрепли и разрослись за прошедшие годы, но детская память – штука цепкая, и я легко бежал по чуть заметным в наступающих сумерках тайным тропинкам, отмечая автоматически: тропа гуронов, ристалище, а вот и форт Вильям-Генри – сейчас тут чернело пятно кострища по центру, валялись сломанные ящики и пустые бутылки рядом с бревном-скамейкой. Савва ритмично пыхтел позади; он бежал неловко, как человек, не привычный к таким упражнениям, а вот Яна словно летела, чуть касаясь земли носочками босоножек.
Дым призрачными слоями висел над насыпью железной дороги. Пахло августом, шпалами и лесными кострами. Мы опустились на крупный щебень, переводя дух. Я посмотрел на часы: 21.14.
Три желтых глаза приближающегося тепловоза проступили сквозь туманную дымку. Накатился размеренный, гулкий грохот колес многотонного товарного поезда; дрогнули, будто струны, стальные рельсы и с легким шорохом сорвался вниз камешек из-под шпалы. Трубно взревел короткий гудок – и сразу за ним раздался второй. Мы вскочили. Состав приближался – мне показалось, что как-то слишком быстро, словно даже не намеревался притормозить. В железном боку тепловоза распахнулась дверь, и Ленька, в расстегнутом синем форменном мундире с нашивками, серьезный и возбужденный одновременно, замахал нам рукой.
Мы побежали вдоль насыпи, путаясь в густой пыльной траве и прикрываясь руками от веток, хлещущих по глазам. Рядом громыхали вагоны. Савва теперь бежал впереди меня и, неуклюже загребая ногами, пытался забраться на насыпь. Ленька что-то крикнул в темноту кабины, поезд еще чуть замедлился, и этого хватило, чтобы Яна взлетела к открытой двери, протягивая руки. Младший Чечевицин одним движением втянул ее внутрь и опять свесился наружу, вытянув одну руку, а другой цепляясь за поручень рядом с дверью. Савва поднажал, тоже ухватился за поручень, но в этот момент гравий разъехался у него под ногами, и он повис, загребая ботинками, а тепловоз, набирая ход, потащил его за собой. Ленька, оскалившись, одной рукой ухватил Савву за предплечье и потянул, но это помогло мало, потому что руки Ильинского, вцепившегося мертвой хваткой в деревянный поручень, были недвижны, а ноги меж тем постепенно затягивало под тепловоз, туда, где отбивали угрюмый ритм многотонные колесные пары. Я подбежал, на ходу схватил Савву за бедра и резко поднял, тут же почувствовав, как основной вес сместился вверх – это Ленька поймал его за пояс и затащил наконец-то в кабину, – а потом я и сам потерял равновесие, упал, не успев толком сгруппироваться, и съехал вниз по грубому щебню, обдирая ладони и локти.
Савва смотрел на меня, высунувшись из открытой двери и постепенно исчезая в тумане.
Рубашка порвалась и правый локоть порядком кровил, но заниматься собой сейчас не было времени: я только проверил, не потерял ли значок с красноглазым волчонком, и помчался через «прерии» обратно к дому, где меня ждал дядя Яша.
Белый «ушастый» «Запорожец» стрекотал двигателем рядом с парадной. Дядя Яша увидел меня, выбросил папиросу и спросил:
– Все в порядке?
– Как нельзя лучше, – заверил я. – Они в поезде. Поехали.
Дядя Яша оценивающе окинул меня взглядом, покачал головой и полез в автомобиль. «Запорожец» жалобно скрипнул рессорами, просев под грузной тяжестью хозяина. Дядя Яша до отказа сдвинул назад свое сиденье, пристроил поудобнее живот так, чтобы тот не слишком давил на руль, и значительно молвил:
– Ну, с богом!
Потом погладил приборную доску и добавил:
– Не подведи, Снежок.
– По городу не гони слишком, – предупредил я. – Нам проблемы сейчас не нужны.
Через город мы проехали без происшествий; на выезде нас остановили на посту ГАИ, проверили документы, багажник и отпустили. Я выдохнул: значит, беглого капитана Адамова еще не подали в розыск, да и голос мой, бесхитростно искаженный платком при звонке Леокадии Адольфовне, остался неузнанным.
В свете фар мелькнул светлый продолговатый знак с перечеркнутой надписью «ЛЕНИНГРАД». Дядя Яша завозился, усаживаясь поудобнее, отчего несчастный автомобиль закачался, будто лодка на боковой волне, а потом провозгласил:
– Вопрос «Армянскому радио»! Может ли «Запорожец» развить скорость сто километров в час?
Он посмотрел на меня, поднял палец и продолжил с деланым горским акцентом:
– Может, если его сбросить с горы Арарат!
– Смешно, – согласился я с некоторой тревогой.
– Ну вот и проверим, – заключил дядя Яша и вдавил педаль газа в пол.
Автомобиль взвыл, задрожал и рванулся во тьму, отчаянно отталкиваясь задними колесами от дорожного полотна. Красная стрелка упрямо ползла по спидометру, пока через бесконечно долгую минуту надсадного рева, воя и дребезжания, не перевалила за цифру 90.
– Так, все пока, – пробормотал дядя Яша. – Витя, ты за временем следи и за картой. Если что, прибавим еще.
Мимо со страшной скоростью неслись дым, мрак, черные спутанные силуэты деревьев, вспыхивали в свете фар редкие дорожные знаки, обозначавшие въезд в населенные пункты, – и тогда дядя Яша чуть сбрасывал скорость, чтобы через несколько минут снова разогнаться едва не до сотни. Цифры на моих электронных часах отсчитывали минуты, и мы вроде бы успевали, пока не заплутали где-то между Симагино и Огоньками, пропустив поворот. Пришлось разворачиваться, потеряв время, так что после Кирилловского на спидометре стрелка замерла на отметке 110, двигатель срывался на визг, в салоне тряслось и гремело, а дядя Яша, вцепившись в руль, приговаривал: «Давай, Снежок, давай», – и тот давал, как, верно, никогда прежде за всю свою автомобильную жизнь.
К Верхне-Черкасово мы подъехали без семи минут одиннадцать вечера, запыхавшиеся так, словно сами мчались по ночным трассам со скоростью сто километров. Справа за обочиной темнело неказистое редколесье; слева, за нешироким кюветом и полосой сорной травы и корявых сосенок, крепостным валом высилась железнодорожная насыпь; чуть впереди виднелась пустая платформа, освещенная одиноким ночным фонарем.
Красно-белый РАФ «Скорой помощи» с выключенными фарами и сигналами стоял у обочины.
– Так, порядок, Амираныч с сыном тоже здесь. Вроде успели.
Я собирался ответить что-то в том смысле, что да, мол, все хорошо и по плану, но в этот момент салон в мгновение осветился белым и синим. Сзади не спеша приближалась машина милицейского патруля: медленно проехала мимо и остановилась между «Запорожцем» и «Скорой».
Дядя Яша открыл рот, не нашел что сказать и посмотрел на меня. Я взглянул на часы: 22.55. До прибытия поезда с Саввой и Яной оставалось минут пять.
Физиономия у меня была пыльной, локоть – разодранным, рубашка – рваной, нелепый значок зимней олимпиады в Сараево удачно дополнял образ. Я глубоко вздохнул и вылез из автомобиля.
Молодой патрульный тоже вышел из машины. У него было открытое, честное лицо хорошего парня, несущего службу как надо. Он увидел меня, нахмурился и постучал в окошко своего автомобиля. Водительская дверца открылась, и оттуда выбрался второй милиционер, крепкий, коренастый, с колючим внимательным взглядом.
– Старший лейтенант Морозков! Документики ваши могу посмотреть, гражданин?
Я подошел ближе и вытащил удостоверение.
– Капитан Адамов, уголовный розыск.
Старший лейтенант быстро взглянул на документик, подтянулся и ответил:
– Здравия желаю, товарищ капитан! Помощь нужна?
На придорожные столбы и платформу упал отсвет прожектора приближающегося тепловоза.
– Нужна. Проводим спецоперацию, ты нас демаскируешь, лейтенант.
– Понял, не дурак. – Он серьезно кивнул, махнул рукой напарнику, и оба быстро сели в автомобиль. Я проводил взглядом удаляющиеся красные огоньки габаритных сигналов, а позади уже нарастал гул тяжелых железных колес и проревели отрывисто два коротких гудка.
Тепловоз катился на этот раз совсем медленно, и высадка прошла без происшествий: я подхватил Яну, а Савва выпрыгнул сам – пробежался немного, споткнулся, но на ногах устоял. Из открытой двери выглянул Чечевицин-старший: махнул нам рукой, а потом поднял вверх сжатый кулак – будто подпольщик, переправивший через границу империи друзей-революционеров. Героическая песенная нота словно прозвучала в дымных сумерках, потянулась вслед за тепловозом и растаяла над платформой и лесом.
У «Скорой» нас уже ждали дядя Яша и Деметрашвили, а рядом с ними стоял какой-то плечистый темноволосый красавец в белой рубашке. Он увидел меня и широко распахнул объятия, улыбка в сумерках сверкнула, как проблеск звезды.
– Дато?!
Опять наступила сумятица: приветствия, знакомства, вопросы, а Дато вытащил из кармана бумажник и в свете фар показывал мне фотокарточку прекрасной, как горный восход, молодой женщины с серьезным темноглазым младенцем на руках.
– Мои, Манана и Вахо, красавцы, скажи?!
– Красавцы, красавцы, Дато, сыночек весь в папу, только не время сейчас, давай после, ладно?
Савва и Яна забрались внутрь «Скорой помощи», Георгий Амиранович залез следом и натянул медицинский халат – скорее, наверное, по привычке, чем ради какой бы то ни было маскировки, которая, случись что, была бы совершенно бессмысленной.
До «зеленой стоянки» неподалеку от Лосево мы добрались быстро и без происшествий. Удивительно, но за все почти семьдесят километров пути нам ни разу не встретилось ни одного патруля, хотя я уверен, что, рискни мы и отправься в дорогу на одном «Запорожце», сотрудники ГАИ поджидали бы нас за каждым кустом. «Скорая» с включенными проблесковыми маяками шла впереди, не слишком быстро, но и не медленно – так, километров семьдесят в час. Мы ехали в сотне метров сзади – рядом, но на всякий случай как будто не вместе. Снежок бойко стрекотал двигателем, адреналин больше не разрывал нервы, а только чуть кружил голову, как похмелье, и волнение отпускало мало-помалу: тепловоз не обыскивали, он не задержался в пути, у «Запорожца» не взорвался двигатель, не полетела трансмиссия и не закипела вода, единственный встречный милицейский патруль удовлетворился полученными объяснениями – вот и красный «Икарус» с надписью «Интурист» на борту уже стоит на обочине у «зеленой стоянки», хотя и подъехали мы чуть раньше чем за полчаса до оговоренного времени встречи.
Просторный салон автобуса светился уютным и желтым, внутри отчетливо были видны сидящие люди и белые чехлы наголовников свободных сидений. Несколько мужчин, собравшись кучкой, курили поодаль, в сумраке разгорались и гасли огоньки сигарет. У открытой двери маячила долговязая фигура дяди Вали Хоппера: он расхаживал, засунув руки в карманы, потом увидел нас и помахал.
Все было настолько спокойно, что я снова заволновался.
– Ну что, все вроде, – неуверенно произнес дядя Яша.
Похоже, ему тоже не верилось в то, что наш путь завершен – и завершен успешно: осталось только перейти дорогу – и вот он, автобус, потом Светогорск… а дальше уже от нас ничего не зависит.
Задние створки «Скорой помощи» распахнулись. Георгий Амиранович спрыгнул из кузова, помог вылезти Яне, следом не спеша выбрался Ильинский. Мы собрались кружком между «Запорожцем» и «Скорой», свет фар отделял нас от ночи и от мира за ее пределами, мы молчали, и нужно было прощаться, но никто не знал как.
– Что ж, – первой нарушила неловкую тишину Яна. – Мы пойдем. Спасибо большое всем!
Никто не нашел что ответить. Она обняла по очереди Дато, и Георгия Амирановича, и дядю Яшу и подошла ко мне, а я так и не смог поймать ее взгляд – только почувствовал, как тоненькие прохладные руки охватили на мгновение шею да по-детски клюнули в щеку холодные губы. Савва и вовсе не проронил ни слова: лишь пожал руки, глядя куда-то то ли внутрь себя, то ли вовне – так далеко, что обычному человеку туда невозможно было проникнуть и мыслью, не только взглядом.
– Берегите себя, – напутствовал Деметрашвили.
– Это… может, дадите знать, как доберетесь… куда-нибудь, – попросил дядя Яша.
Яна задумалась на секунду и кивнула.
– Да, мы дадим знать.
И еще раз сказала:
– Спасибо большое всем!
Они повернулись и медленно пошли через пустынную трассу к автобусу. Мы остались стоять и смотрели им вслед. Тихо стелился дым; в темном лесу протяжными голосами перекликались ночные птицы; негромко ворчали двигатели на холостом ходу. Яна и Савва приблизились к автобусу; курильщики проводили их взглядами и вернулись к неспешному разговору. Дядя Валя шагнул навстречу, поздоровался с Саввой за руку, сказал что-то и приглашающим жестом указал на открытую дверь. Они поднялись во лестнице в освещенный салон, будто в обетованный Эдем из внешней тьмы, не обернувшись и не махнув рукой на прощание. Только Валентин Александрович, точно страж на границе света и тьмы, поднял вверх большой палец: все, дело сделано.
– Дело сделано, – будто бы повторил за ним дядя Яша, и все кивнули: да, так и есть, можно теперь расходиться.
Мы постояли немного, глядя, как Яна и Савва усаживаются на свободные кресла в салоне, а потом и сами сели в машины и поехали прочь.
Мне было грустно. Знаете, бывает такая печаль после успешного дела: и все получилось, и не сорвалось ничего, и удача сопутствовала так, как не ждали, – а потом приходит грусть и особенная пустота, как будто ты отдал что-то личное, дорогое, и оно к тебе больше никогда не вернется. Я покосился на дядю Яшу: он положил локоть на открытое окно и курил, тиская папиросную гильзу зубами, покачивая головой и бормоча что-то себе под нос – наверное, тоже ощущал эту грусть, что так рифмовалась с густой тьмой августовской ночи, монотонным мельканием леса и узким пустынным шоссе.
В зеркало заднего вида ударили ослепительные фары дальнего света.
Я обернулся. Серая «Волга», появившись из-за поворота, уверенно нагоняла. Лучи фар вползали в тесный салон «Запорожца» как щупальца глубоководного спрута. Дядя Яша покосился в зеркало и чуть прибавил скорость. «Волга» легко сократила расстояние примерно до полусотни метров и шла позади с высокомерной уверенностью опытного преследователя.
– Может, попробую оторваться? – неуверенно предложил дядя Яша.
– От «Волги»?
Он заерзал, выплюнул в окно папиросу и покрепче ухватился за руль. Дорога пошла под уклон, круто спускаясь в сумрак низины, а потом снова появляясь из тьмы и взбираясь наверх вдалеке. «Волга» держала дистанцию, не приближаясь, но и не отставая; я, щурясь, всматривался поверх ярких фар и даже смог разглядеть два темных силуэта – за рулем и на пассажирском сиденье, – как вдруг все вокруг залило мгновенной ослепительной вспышкой белого света.
Бесшумная молния исполинской дугой расколола темноту от неба до самой нижней части крутого склона, на мгновение выхватив из мрака лес, и поле за ним, и далекое озерцо, и домики спящей деревни на его берегу. Миг – и сверкающий белый разлом сжался в нестерпимо яркую точку, она расширилась, превратившись в шар раскаленного пламени, который тут же распался надвое, став фарами бешено летящего навстречу тяжелого самосвала. По ушам вдарило рычанием и трубным ревом, через окно окатило тугой волной теплой бензиновой вони. Дядя Яша резко вывернул руль вправо, «Запорожец» вильнул, чуть не перевернулся, но удержался на четырех колесах, уравновешиваемый грузной массой своего хозяина, и стремительно вылетел за обочину. Навстречу метнулись рваные силуэты деревьев, паутина ветвей, раздался треск, меня мотнуло вперед, ударило головой о стойку, а потом я увидел летящее в лобовое стекло черное дно кювета, куда, подпрыгнув, на полной скорости обрушился «Запорожец».
* * *