Мелех сопел и молчал. Яна сидела прямо и смотрела на него ледяным взглядом, похожая на стальную кобру.

– А можно посмотреть, как изменится прогноз, если товарищ Мелех нам поможет? – предложил я. – Сразу бы все прояснилось.

– Не может он этого посмотреть, – отрезала Яна.

Мелех кивнул.

– Прав недостаточно, – сдавленным голосом объяснил он. – Я не могу вводить условия, противоречащие правилам работы на Полигоне. Это только вот они у себя там, на Нибиру, могут такие параметры рассматривать.

Он мотнул головой в сторону Яны.

– И рассмотрели, будь уверен. И многое другое тоже. Художества твои, например, с вдовой инженера Крутикова. Еще и с применением спецсредств. У нас таких нет, кстати, это шедовский арсенал: «Яблоневая стрела» для воздействия на уровень дофамина, да? Я доклад видела, который как раз машгиаху отправлять собирались. Хорошо, что начальник службы собственной безопасности – мой друг, настоящий причем, не такой, как некоторые. Я ему говорю, не надо, мол, Мелех – наш элохим, свой, всегда выручит. Давай закроем глаза, войдем в положение. Вот дура-то.

– Ладно! – Голос у Мелеха вдруг сорвался в какой-то надрывный фальцет. – Но предупреждаю: если меня спросят, молчать я не буду и на себя все брать не собираюсь. И прикрывать не стану ни перед руководством, ни перед шедами. Даже если Штеллай завтра явится, сядет сюда вот, на этот стул, и спросит: «Мелех, а не приходила ли к тебе моя подруга Йанай с какой-нибудь просьбой?» – все расскажу как есть. Понятно?

– Само собой.

Он рывком выдернул ящик стола, выхватил оттуда истертую на сгибах до дыр карту, развернул ее, вооружился «козьей ножкой» и принялся что-то чертить и черкать, сверяясь с записями в канцелярской книге. Яна придвинулась к нему поближе и заглядывала через руку.

– В ночь на 25 августа запланированы планово-профилактические работы вот здесь. – Он резко обвел широким овалом район на севере области, чуть западнее Приозерска.

– Пошире никак? – спросила Яна.

– Я могу чуть увеличить район, например, вот сюда. До границы у Светогорска.

– Отлично.

– Дам примерно километров пять в континууме Полигона по прямой.

– Дай хотя бы пятнадцать.

– Десять.

– Ты – лучший.

– Иди ты в сингулярность. Так, это будет примерно вот отсюда… – он поставил точку посередине сероватого пятна городской застройки Светогорска, – и вот до этого места. Иматра.

– Нам подходит.

– Сейчас детализацию сделаю.

Мелех снова взялся за клавиатуру.

– Точку входа открою в женском отделении общественного туалета рядом со стадионом. Хорошее место, удобное и ночью безлюдное. А выход…

Щелкнули клавиши.

– Вот тут. Северная окраина Иматры, подвал жилого дома.

– Идеально! – воскликнула Яна. – В котором часу откроется вход?

– Профилактика у меня с полуночи до четырех утра. В полночь могу и открыть.

Яна замотала головой.

– Нет-нет, не пойдет. В четыре ты перезагрузишь систему, и шеды сразу увидят, что мы пересекли границу. Мне не хватит времени, чтобы обеспечить убежище и защиту. Можешь сразу после перезагрузки открыть?

– Вообще-то так не делается.

– Ради вдовы Крутиковой.

Мелех закряхтел.

– Хорошо. Открою ровно в 4.01 на десять минут. Опоздаешь – пеняй на себя.

– Я тебя люблю!

– А я тебя – нет, – с тоской молвил Мелех, захлопнул книгу и добавил не без язвительности: – Что-то еще?

– Нет, ну что ты! – воскликнула Яна. – Мы и так уже загостились, надо бы и честь знать. Да, Виктор?

Глаза ее лучились серебристым весельем, и облик снова стал девичьим, невинным и озорным. От этих метаморфоз становилось не по себе.


На Мелеха жалко было смотреть.

– До свидания, – попрощался я, и добавил: – Рад был знакомству!

Он только отмахнулся, не глядя.





* * *


По моим ощущениям, на базе у шомера Кавуа мы провели не более получаса и еще примерно столько же в компании злосчастного администратора Сферы. Если в вагонетку «Пещеры ужасов» луна-парка мы сели в полдень, то сейчас должно было быть не позднее часа, максимум двух часов дня, но когда мы вышли из башни, то было уже темно, теплые сумерки окутали город, и серп с молотом угрожающе светились рубиново-красным в черном небе августовской ночи.

Я посмотрел на часы. Электронный дисплей мигнул, а потом на нем высветилось: 22.18.

– Дискретное время, – сказала Яна. – Течет медленнее, чем здесь. Читал в детстве сказки про тех, кто попал в гости к каким-нибудь кикиморам, или мертвецам, или эльфам? Как, к примеру, мужик день-другой провел в могиле у старого приятеля, вышел – а уже три года прошло, и его даже искать перестали? Вот это оно.

По проспекту грохотали ночные трамваи, похожие на освещенные изнутри аквариумы на колесах. Мимо закрытых магазинов торопились к метро припозднившиеся прохожие. На Нарвских триумфальных воротах шестерка коней несла в колеснице богиню Славы – вечно пребывая в движении, всегда оставаясь на месте. Огненные алые буквы на крыше дома складывались в утверждение «Народ и партия – едины!», и с этим было трудно поспорить.

Я решил, что в метро нам спускаться не стоит: в начале одиннадцатого поток пассажиров становится меньше, а сотрудники милиции метрополитена – внимательнее; к тому же наступающая ночь лишила возможности прикрыться солнечными очками, и риск того, что Яну узнают, возрастал кратно. Поэтому мы сели в троллейбус; «восьмерка» шла отсюда до улицы Минеральной, а от нее и до Лесного проспекта было рукой подать.

Медные монетки со звоном провалились в прорезь плексигласового колпака кассы. Я покрутил ручку и оторвал два билета. Яна взяла свой, посмотрела и разочарованно вздохнула:

– Не счастливый. Две циферки всего не сошлось.

Сиденье было мягким, а путь – долгим. Огней, машин и людей на улицах становилось все меньше. В троллейбусе, кроме нас, ехали только миловидная молодая женщина в кремовом платье, юноша с девушкой, державшиеся за руки в молчаливом восторге первой любви, и неопределенного возраста пьяница с красным носом и сизой щетиной, не без труда удерживающий себя в сидячем положении. Он расположился на двойном сиденье позади нас, периодически обдавая густой волной перегара.

За окном неспешно проплывали дома, редкие светящиеся вывески и темные витрины. Город готовился отойти ко сну перед новым рабочим днем. Пару раз тревожно блеснуло синим и белым: патрульные автомобили с включенными маячками стояли у перекрестков, как будто поджидали кого-то.

– Как впечатления? – спросила Яна.

Я пожал плечами.

– Честно говоря, ожидал чего-то более… технологичного, что ли. А так… у Кавуа склад как склад, у Мелеха на столе компьютер, конечно, новый, но у нас в ГУВД есть такой же.

Яна вздохнула.

– Вроде бы, все знаешь теперь, Адамов, да только мало что понимаешь. Ты увидел ровно то, что смог – не глазами, сознанием. Твой мозг так интерпретировал сигналы от органов чувств в соответствии с имеющимся изобразительным арсеналом и опытом. Если бы ты жил лет триста назад, например, то, скорее всего, база Кавуа представилась бы тебе подземельем с коваными сундуками и факелами на стенах, а операторский пункт Мелеха выглядел бы как алхимическая лаборатория, с ретортами, колбами и сушеными крокодилами. А тысячу лет назад, скажем, в Персии, Кавуа был бы хранителем заколдованной пещеры сокровищ, а Мелех – джинном из лампы. А если ты снова окажешься в масах лет через тридцать, то по складу у Кавуа будут кататься роботы с фотоэлементами вместо глаз, а Мелех будет управлять Сферой силой мысли… Если, конечно, через тридцать лет тут вообще еще что-то останется.

Сзади раздался храп. Припозднившийся выпивоха завалился на бок, скрючившись на сиденье, и отбыл в обитель блаженного забытья. Серая штанина задралась, оголив бледную до синевы безволосую голень. Я почувствовал, что завидую.

– Что собираетесь делать, когда перейдете границу?

– У меня будут сутки на то, чтобы подготовить все документы и вылететь куда-нибудь, где никто и искать не станет.

– И шеды?..

– Года два-три придется, конечно, соблюдать меры предосторожности. А потом… знаешь, мир меняется быстро, а наука развивается еще быстрее. Есть основания полагать, что через некоторое время острота вопроса исчезнет. То, что происходит сейчас, не единственное и не самое важное событие на Полигоне. Считай это боем местного значения, пусть и за ключевую на сегодняшний день высоту.

Поздним вечером перекресток улиц Минеральной и Арсенальной, где завершал свой путь троллейбус 8-го маршрута, гостеприимностью не отличался: темнота, рваные острые тени промышленных корпусов, заборов, угрюмых домов и гаражей. Одинокий фонарь на обочине выглядел испуганным и наклонился, словно готовясь бежать. Где-то хрипло орали, издалека отвечали хищным заливистым свистом. Ностальгические воспоминания о нравах Выборгской стороны смешались во мне с сожалением об оставленном на работе табельном «ПМ». Оставалось надеяться, что новое поколение шпаны унаследовало от своих предков благородное правило, согласно которому не следовало атаковать того, кто шел с девушкой; но, во‐первых, правило это распространялось обычно только на местных, а во‐вторых, наступившие времена не благоприятствовали сохранению добрых традиций.

Впрочем, все обошлось.

Мы добрались до дома за четверть часа до полуночи. От пешей прогулки я немного взбодрился, и стало казаться, что все закончится хорошо. На кухне, несмотря на поздний час, горел свет и слышались приглушенные голоса. Яна тихонько постучала кулачком в дверь комнаты.

Дверь открылась.

Я зажег свет. Раскладушки стояли заправленными, без единой складки на одеялах, на столе аккуратно составлены пустая миска, тарелки, чашки и чайник. Мой матрас все так же лежал у окна. Простыня на окне была похожа на саван, который вывесил на просушку вышедший прогуляться мертвец. Все оставалось таким же, как утром.

Только Савва Гаврилович Ильинский исчез.





Глава 10

Антропный принцип




Мы с Яной переглянулись и через секунду догадались одновременно, бросившись по полутемному коридору на кухню едва не бегом.