– Естественно. А кто же в данный момент даёт пресс-конференцию и призывает народ голосовать за Правдина?

– Правдина? Это тоже модель?

– А вот это уже совсем не важно, профессор. Правдин – это они. Правдин – это то, что было до меня и то, что останется после. Я пытался. Я честно пытался. Но я не могу сражаться с тем, что корнями проросло в Государство и запустило свои щупальцы в каждого его жителя. Против меня не люди. Против меня – история. А теперь, когда вы знаете всё, я прошу вас простить меня. Я не смог сделать ничего из того, что мы с вами планировали. Люди, которые доверились мне, опять погрязли в нищете и преступности. Никто уже не читает книг, никто не рисует картин, не разрабатывает новые устройства, не покоряет космос. Владимир Иванович, я не справился. И я врал, когда говорил, что сделал всё, что мог.

– Нет, Сергей, ты не врал. Ты сделал очень многое, и наше Государство никогда не будет прежним! Люди, впервые за столько времени получили такой шанс! И ты считаешь себя вправе лишать их последней надежды?

– Владимир Иванович. просто поверьте мне, как верили все эти годы. И очень внимательно выслушайте. Если вам дорога ваша жизнь, ваши родные и близкие, сделайте вид, что не знаете меня. Они, конечно, рано или поздно выйдут на вас, но я приложу все усилия, чтобы вы не пострадали. Но когда меня не станет, вам придётся защищать себя самому. Поэтому, пожалуйста, профессор, позаботьтесь о своей безопасности как можно скорее.

– Сергей, а как же ты?

– Не волнуйтесь, Владимир Иванович, о себе я тоже позаботился, как мог. Сейчас я вам скажу последнюю вещь. Есть одна деталь, по которой можно отличить иллюзию от реального человека. Я покажу её вам. Это все что я в силах сейчас сделать.



Этот разговор Рогов запомнил на всю оставшуюся жизнь, а именно, ровно на 9 месяцев и 15 дней.



Когда Владимир Иванович вышел из университетского парка, было уже шесть утра. Новый день принёс новую жару и новые испытания, но профессору было уже всё равно. Он хотел позвонить домой, но ждал, когда откроются магазины, работники которых ещё не успели начать забастовку. Ему нужна была бутылка водки. Нет, две бутылки, потому что думать нужно было долго, а в трезвой голове вертелась только одна идея – сбежать на какой-нибудь заброшенный приусадебный участок и сидеть там, пока город не остынет от выборов и летнего зноя.



Подходя к дому, совершенно вымотанный и плохо соображающий, профессор остановился возле киоска с газетами и безделушками, зацепившись взглядом за какую-то вещицу, выпирающую со второй полки. Немного подумав, он медленно подошёл к окошку. Продавщица, уже знакомая ему разговорчивая женщина возраста ближе к пожилому, радушно улыбнулась.

– Влааадимир Ивааанович, давно вас не было! Журнальчик присматриваете?

– Нет. Дайте мне слоника, – отрывисто проговорил Рогов. – Вон того, со второй полки.

– Ой, такой миленький, мягкий! – затараторила продавщица. – Смотрите, у него даже кнопочка внутри есть, нажмёшь – и он поёт, а вот, гляньте-ка, ушами зашевелил! Прелесть!

– Давайте.

– Внуку подарите? – поинтересовалась женщина, не замечая подавленности своего покупателя.

– Да, – коротко и сухо ответил Рогов.

– А Настеньке что не возьмёте такого же? – зарплата продавщицы напрямую зависела от количества проданной мелочевки. – Младшие, они же всегда за старшими тянутся. Тем более, Боренька у вас прям мужчина уже. Смотрю я на него и думаю, ну точно полководцем вырастет. Всегда такой спокойный, рассудительный. Тьфу-тьфу-тьфу, лишь бы детки здоровыми росли!

– Да, здоровье сейчас главное, – говорит себе под нос Владимир Иванович и, забирая две одинаковые игрушки, торопливо идёт к своему дому мимо небольшого холмика, пахнущего влажной утренней травой.



Государство готовилось к Дню Всенародного Голосования.





Глава 3. 2070





1


Работа не клеилась. Весь день Борис пытался подобрать подходящий цвет вражескому танку, который он рисовал для детской обучающей трансляции. Но всё было не то. Один был слишком глубоким, другой отдавал в синеву, третий вообще делал танк похожим на бесформенную лужу грязи. Борис злился на себя и на танк, но всё равно продолжал работать. В соседней комнате опять ругались, и это тоже отвлекало и мешало сосредоточиться. Вдруг в коридоре хлопнула дверь, и почти сразу же в его комнату ввалился Слава.

– Здорово, сосед! – почти прокричал он.

Борис поморщился, но тоже поздоровался.

– Рисуем? – Славик явно не собирался ограничиться приветствием, и Бориса накрыла тоска.

– Да, вот заказ, – ответил он в надежде, что танк не сильно заинтересует соседа. Но, конечно же, он был неправ.

– Таааак, – протянул Слава. – Что там у нас? Танк! Боевая машина! Замечательно! Просто шедеврально! А что, раскрасить его не надо было? А и правда, пусть так ездит, чего зря краску-то переводить?

– Я как раз этим и занимался, – стал оправдываться Борис. – Пока ты не пришёл.

– И, как вижу, вовремя пришёл. А то ты тут совсем стух в одиночестве. Я прям как почувствовал, что тебе необходимо вдохновение, и принёс его прямо в твою унылую комнату, – сосед продолжал бомбардировать Бориса своей неуёмной энергией и грубоватым юмором. – Так-с, приступим? Лично мне всё ясно. А тебе? Вот ты сам скажи, Борис, что в твоём танке не так?


– Ну раскрасить не успел.

– Нет, Бориска, дело не в раскрашивании. Раскрашивать и дети умеют. У тебя другая проблема.

– Нет у меня проблем, и я не Бориска, – тоска постепенно переходила в раздражение. Славик сделал вид, что не услышал.

– Твоя проблема, – с нажимом повторил он, – в отсутствии концептуальности! Вот в чём смысл этого танка?

– Он вражеский, злой и всех убивает. И тебя сожрёт, если будешь мешаться.

– Какую мысль он несёт в этот мир, что воплощает? В чём его внутренний конфликт? – не унимался Славик.

Борис представил себе, как гусеницы танка подминают под себя худощавое тело соседа, и ему стало чуть легче.

А Слава тем временем продолжал свой затянувшийся монолог.

– В каждой вещи, в каждом человеке есть свой внутренний конфликт. И наша задача как художников – вскрыть его, обнажить перед зрителем, заставить сопереживать, и через этот каратсис – очиститься. Я знаю, я обучающую трансляцию смотрел. Второго уровня, к твоему сведению. Кучу денег потратил. Ты бы хоть сердечко ему на боку нарисовал что ли, вроде как тонкая ранимая душа под неприступной железной бронёй.

– Это для детей рисунок.

– А, ну тогда это всё меняет. Тогда зайчика, по-любому.

– Слоника… – съязвил Борис.

Славик на секунду задумался.

– Не, слоник не пойдёт. Слоны не концептуальные.

– Зато умные (в отличие от некоторых), – Борис надеялся, что не сказал это вслух.

– Умные? А ты что, с ними разговаривать что ли собрался? Обсуждать ситуацию на западном фронте? Или, может, в карты играть?

Борис с удовольствием поговорил бы сейчас даже со слоном, да хоть с мухой, но только не со своим надоедливым соседом.

– Запомни, Бориска, концептуальность – вот что сейчас нужно людям. Лично для тебя абсолютно бесплатный совет. Везде ищи внутренний конфликт. Но не в себе, конечно, хотя, у тебя его, кажется, и так нет.

Борис промолчал, не теряя надежды, что разговор наконец-то закончен.

– И вообще, чего это ты всё войну рисуешь? Как ни зайду – очередной шедевр для министерства обороны. У тебя с ними пожизненный контракт что ли?

– Вроде того, – коротко ответил Борис. Повисла пауза, во время которой он вдруг случайно перехватил взгляд Славика и с ужасом обнаружил, что не успел убрать под подушку свою детскую книгу, которую использовал для калибровки цвета голограммы. Сосед моментально подскочил к кровати, опередив движение Бориса, подцепил твёрдую обложку и с варварским хрустом раскрыл её.

– Слава, – Борис старался говорить спокойно и убедительно, – Положи, пожалуйста, на место мою вещь!

– Сейчас, сейчас, Борюнчик, вот только почитаю немножко. Это, знаешь ли, здорово развивает интеллект.

– Да откуда ты читать-то умеешь? Я лет на пятнадцать тебя старше, и то почти разучился.

Славик посмотрел на Бориса, как на ребёнка, которому приходится объяснять, почему земля круглая, а люди на другой стороне не ходят вниз головой.

– Транс-ля-ции, я же тебе говорил, Бориска. Второго уровня. Там чего только не найдёшь. Впрочем, ты всё равно не сможешь к ним подключиться. Твоими картинками, знаешь ли, доступ не получишь, даже через министерство обороны.



И Славик начал читать вслух, немного запинаясь и с трудом разбирая текст, удивлённо комментируя прочитанное.

– Е-ха-ли мед…так, что это у нас, а. веди. Медведи, получается. На ве-ло… так, это, вроде, «сэ».. си-педе… Что такое «велосипеде», старик?

– Что-то вроде танка, кажется…

– Тебе бы всё о танках… Кто ж этих медведей в танк посадит, они же передавят всех к чёртовой матери. Хотя, может это катарсис такой. Не, катарсис в конце должен быть, а тут только завязка. А, о, смотри, нашёл на картинке. Это какая-то чушь с двумя колёсами, я, кажется, видел такую в какой-то трансляции о прошлом. Так вот, ехали медведи на велосипеде… А за ними… нет, старик, ты никогда не поверишь, знаешь, кто, кот! Кот, представляешь! За медведями! Так, пошли дальше… кот за-дом… Каким это задом? Это же вроде детская книжка… А, понял, задом-наперёд. Это, наверное, его внутренний конфликт такой, когда зад спереди. А тут ещё медведи где-то едут, оборачиваются – а там – опа – и кошачья задница. Они с велосипедов-то и попадали. Или они все на одном ехали? Наверное, на одном… А за ним… Да у них там демонстрация что ли? Чего они все друг за другом ходят?

Когда Славик дошёл до жующихся пряников, его красноречие иссякло. Он закрыл книгу и с серьёзным лицом обратился к Борису.

– Вот скажи, сосед, ты же, наверное, не раз читал это в детстве? Это реально интересно, или полная ерунда? Я считаю, что ерунда, потому что этот парад контуженных животных, едущих друг за другом на допотопном транспорте, просто высосан автором из пальца. Ради чего? Зачем это детям? Хорошо, что их давно запретили. Не детей, конечно, а книги, хотя… Детей я бы тоже запретил. На, держи своих медведей, мне надоело.



Борис подумал, что последний раз ему читали вслух лет тридцать назад, совсем в другой обстановке, и улыбнулся странной иронии своей жизни. Наконец дверь за Славиком закрылась, и можно было поработать в тишине. Но у него опять ничего не получалось. Борису лезли в голову всякие медведи, воздушные шарики, облепленные комарами, кот с вывернутым задом и, внезапно, слон со стоимя (или с стоней?) хоботами. Он начал выводить пером донимавшие его образы на экран голографического устройства, и через пару часов перед Борисом была довольно занятная картинка, вдруг вызвавшая у него взрыв незнакомого смеха из детства, от которого почему-то повеяло тёплым майским ветерком. Он сначала хотел показать своё творение Славику, чтобы тот искал там этот свой катарсис, но, посмотрев на рисунок ещё раз, приказал машине удалить его. «А то вдруг и правда найдёт», – подумал Борис.



Вечером прилетели дроны с продуктами, а танк так и не был готов. Его прозрачное тело висело на мониторе немым укором, напоминая Борису о том, что его художественный талант постепенно давал течь. «Внимание! Всем проживающим в данном помещении необходимо пройти процедуру идентификации личности и получить продуктовые наборы. Осталось пять минут», – объявил транслятор, уловив сигнал от приближающихся дронов. Борис сначала обрадовался возможности выйти из комнаты и хоть немного отвлечься, но, с другой стороны, это означало, что придётся опять встречаться на кухне с чрезмерно общительным Славиком и его смазливой и вызывающе глупой женой, которых Борис так старался избегать. Он уже несколько лет скучал по тем спокойным временам, когда никто не вламывался к нему в самый разгар работы с непрошенной критикой и бесполезными комментариями, хватая без спроса дорогие ему вещи.