– Найдено одно входящее поступление, – сообщила Сеть.
– Одно? За 15 лет службы? – удивился Борис. Он был уверен, что каждый месяц ему, как и всем бойцам на фронте, производились выплаты от министерства обороны, о которых не раз говорили на собраниях отряда.
– Одно входящее поступление от частного лица, – уточнила Катюша.
– Проверь переводы от министерства обороны, – настаивал Борис.
– Переводы от министерства обороны не найдены.
Борис оторопел. Как же так? Ему ведь ясно сказали, что за службу на фронте полагалась ежемесячная компенсация в размере не менее четырех миллионов ГКБ. Должно быть, здесь какая-то ошибка. Могло быть такое, что средства ещё не успели прийти из-за проблем со связью? Но в глубине души он понимал, что никакой компенсации не будет. Оглушенный и беспомощный, Борис откинулся на спинку стула, и ранение в очередной раз пронзило болью его позвоночник.
– Катюша, сообщи данные входящего поступления от частного лица, – попросил он, немного придя в себя.
– Найдено одно входящее поступление от 21 марта 2060 года. Отправитель: Полковник Геннадий Петренко, внутренний код скрыт. Сумма: 50 миллионов ГКБ. Комментарий: Учись рисовать, Борис.
Борис с трудом поверил услышанному. Полковник Петренко? Неужели он только что получил пятьдесят миллионов от совершенно чужого человека? Пятьдесят миллионов от того, кто знал, что никакие компенсации военным никогда не производились. Пятьдесят миллионов на осуществление наивной детской мечты, которую пытались отнять в том холодном коридоре с полустёртыми рисунками на стенах, вместе с игрушечным слоником.
Борис хотел немедленно отправить полковнику сообщение с благодарностью, но, как назло, разрешенное для этого время закончилось, а следующего надо было ждать ещё три часа.
– Так, Катюша, покажи мне вычислительные установки для работы с голограммами, – Борис решил не откладывать с покупкой необходимого для работы оборудования.
Сеть открыла раздел с магазинами и начала демонстрировать фото и зачитывать описания вычислительных установок. Борис, пятнадцать лет прослуживший в отряде технического обеспечения передачи информации, без труда ориентировался в характеристиках этих устройств. Через полчаса он был готов сделать заказ, потратив на него больше половины полученных от полковника денег. Подтвердив доставку через два дня, Борис, немного успокоившись, стал бродить по комнате. Маскировочные обои на окне были точно такими же, как и на кухне – тоскливыми и неприметными. «Если долго на них смотреть, можно сойти с ума», – подумал он и решил, что когда начнёт зарабатывать, первым делом загрузит новые, с улучшенной анимацией и, может быть, даже голографией. А потом, наверное и мебель поменяет, хотя, она ему, кажется, уже начинала нравиться.
Наконец пришло время отправки сообщений. «Внимание! Время для общения! – скомандовала Катюша. – Запись начнётся через 10 секунд!»
Борис откашлялся, нажал на экран транслятора и, немного волнуясь, стал записывать:
– Сообщение для полковника Геннадия Петренко, внутренний код 031-ВВЛ1984. Начало. Товарищ полковник Петренко. Гражданин Борис Арсеньев на место постоянного проживания прибыл. Выражаю благодарность за присланные деньги и надежду на то, что в будущем смогу вернуть потраченные вами средства. Остаюсь доступным для связи в любое время. Преданный Государству, Борис Арсеньев. Конец.
– Загрузка сообщения… – ответила сеть, – Проверка займёт 60 секунд. Начинаю обратный отсчёт…
Слушая обратный отсчёт Катюши, Борис вдруг почувствовал какое-то внутреннее тепло, как будто жизнь неожиданно погладила его по голове невидимой, но уверенной рукой. «Наверное, это и называется «дом», – подумал Борис. И стены его комнаты, и незатейливая старомодная мебель, и невзрачные обои на окнах, и полковник Петренко, и Юлиана Павловна, и даже ставшая такой родной Катюша… Сознание Бориса уже начало освобождать где-то в своей глубине небольшой уголок для всех этих вещей и людей. Он даже улыбнулся этому неожиданному, но такому уютному чувству и услышал где-то за границей своих мыслей голос из другой реальности: «Отправка сообщения невозможна. Адресат не найден. Повторная попытка через 24 часа».
4
По приглушенному жужжанию за окном Борис понял, что прилетели дроны, доставляющие продуктовые наборы. Перед их получением нужно было пройти проверку личности: встать перед окном с поднятыми руками ладонями наружу и дать аппаратам просканировать сетчатку глаз. После завершения процедуры окошко самообеспечения открылось, и в него один за другим просунулись три пакета коричневого цвета, на каждом из которых синими чернилами были напечатаны три палочки, обозначавшие номер набора. Борис в первый раз за много лет увидел печатный шрифт, напомнивший ему о старой детской книге, лежавшей в его комнате в рюкзаке. Он решил, что книгу надо бы спрятать подальше, например, под подушку. После того, как дверца захлопнулась, процедура проверки повторилась, и дроны, зависнув напоследок перед замаскированными окнами, улетели, деловито жужжа моторами. Борис вдруг подумал, что раз уж дроны могут снимать биометрические данные через обои, то почему бы вражеским аппаратам не делать то же самое. «От кого мы маскируемся?» – пронеслось у него в голове, но он быстро отогнал эту мысль как не имеющую к нему никакого отношения.
Юлиана Павловна сразу же включила плиту, чтобы не упускать драгоценные минуты, и по-хозяйски стала греметь старыми, плохо вымытыми кастрюлями. В наборе оказалось точно то, что было в описании на экране: хлеб, пакетик с перловкой, пластмассовая бутылочка с бледно-коричневым и мутноватым чайным напитком, завёрнутое в прозрачную плёнку серо-розовое месиво, из которого кое-где торчали острые остюги перьев, и небольшая упаковка сушёных фруктов, рассматривать которую Борис не стал, боясь увидеть там червей. Последним предметом на самом дне пакета была коробочка с желтоватым жиром. «Так вот ты какой, масляный продукт!» – догадался Борис и подумал, что из всего набора он выглядит наиболее прилично. Он неуверенно взял одну из кастрюль, предложенных ему Юлианой Павловной, и стал задумчиво крутить её в руках. Соседка рассмеялась и бросилась объяснять ему технологию приготовления всех этих кажущихся несъедобными продуктов. Через час еда была готова, и Борис отметил, что с помощью старушки у него получился вполне сносный ужин.
На запах готовой еды из комнаты вышел Егор Семёныч, сменивший свою торжественную белую рубашку на более скромную, клетчатую, с разноцветными заплатками на локтях. Юлиана Павловна суетилась, резала постоянно крошащийся хлеб третьего сорта и раскладывала погнутые алюминиевые ложки возле глубоких тарелок со сколами по краям и нарисованными на бортиках цветочками и петушками.
Ели молча, каждый сосредоточившись на своих мыслях. Юлиана Павловна то и дело поглядывала на Бориса, тщательно пережёвывая мясной продукт механической обвалки, и наконец решилась заговорить.
– Как на Васеньку-то нашего похож, – всхлипнула она, аккуратно отложив ложку на бортик тарелки, – Полгода уж скоро будет…
Борис насторожился.
– Васеньку?
– Сынок наш, умер осенью ещё. Сорок лет только исполнилось, – пояснила Юлиана Павловна, сгребая со стола сморщенными пальцами крошки хлеба третьего сорта.
– Проклятые террористы, – тихо, но с надрывом проговорил Егор Семёныч.
– Как… как же это произошло? Убили?
– Хуже. Отравили. Капсулой с ядом, – доверительно сообщила Юлиана Павловна. – Заходим мы к нему в комнату, ну в ту, где ты сейчас живёшь, а он лежит, еле дышит, на кровати своей («Где я сплю», – мрачно подумал Борис).
– Мы искусственное дыхание стали делать, – продолжил за жену Егор Семёнович, – Да какое там, он уж посинел весь. Бабка сразу к транслятору, самопомощь вызывать, но они так и сказали: «Это яд террористов. По такому не вылетаем. Тело через три дня заберём, как заявку на открытие двери зарегистрируем».
– Вот и всё, нету у нас больше сыночка, – скорбно закончила историю Юлиана Павловна. – А тут ты приехал, а я смотрю и думаю, похож-то как! Ну прям вылитый Васенька.
Егор Семёныч сидел, нахмурившись, и сжимал в руке погнутую алюминиевую ложку.
– А ты, сынок, родных-то совсем не помнишь? Мать, отца? – ласково спросила Юлиана Павловна, решив, что грустных разговоров на сегодня хватит.
– Мать, вроде, помню, она готовила вкусно, прям как вы, – вопрос застал Бориса врасплох. – Отца хуже, он работал всё время, ему не до нас было. И сестрёнка маленькая была, она плакала часто. А дед… – тут Борис осёкся и замолчал, но слово уже было не вернуть.
– Дед? – оживился Егор Семёныч, – Кажется, что-то слышал. Он тоже бойцом был? Служил?
– Дед-то? – Борис задумался, – Дед был иноагентом. Распространял запрещённые материалы. Продавал государственные тайны. И ещё он убил всю нашу семью: и мать, и отца, и сестрёнку. А меня оставил, чтобы я тоже стал иноагентом и продолжил его дело. Я знаю, мне это в штабе по надзору и воспитанию сказали. Говорили каждый день, пока били в туалете и на заднем дворе во время прогулок. Дед предал родину, и из-за него сгорели заживо тысячи людей в концлагерях, тысячи мирных жителей были растерзаны врагами Государства. Я каждый день это слышал: «Внук иноагента. Преступное отродье». И каждый день воспитатели стояли рядом, пока дети возили меня по полу и плевали мне в лицо. Стояли рядом и одобрительно кивали. И ещё там была одна нянечка, Людмила Ивановна, она тоже стояла, но не кивала, она чуть-чуть плакала иногда, чтобы никто не видел. А потом она заклеивала мне раны и говорила, что, может быть, всё не так, как им кажется, и дед мой не был преступником, а вышла какая-то ошибка. Но я ей не верил. Я ненавидел деда, я проклинал его, я бил кулаками твёрдую, как камень, подушку и представлял себе, что это его лицо, и если бы его не расстреляли, я бы сам, своими руками, душил его, пока он не перестал бы дёргаться. Как-то раз Людмила Ивановна спросила у меня, чего бы я хотел больше всего, и я ответил, что хотел бы только одного – самому убить деда. Она ничего не сказала, а взяла книгу – единственную вещь, которая у меня осталась из дома – и стала читать. И я постепенно успокоился. Нет, деда я не простил. Просто стал жить с этим, как с бородавкой на носу. Да, я преступное отродье, но я не трус и не предатель, и я был готов сделать всё, чтобы доказать это. А потом Людмила Ивановна стала учить меня читать. Каждую ночь, когда все спали и камеры можно было отключить, мы читали одну и ту же книгу, пока я не смог складывать буквы в слова, слова – в предложения, предложения – в мысли. И у меня в голове тоже стали появляться мысли. И рисунки. А однажды Людмила Ивановна исчезла. Просто не пришла на работу, и воспитатели сделали вид, что её никогда и не было. Новая нянечка не заклеивала мне раны, но я уже сам научился это делать и научился давать сдачи. Бить быстро, сильно, точно и добивать, не давая подняться. Моя ненависть к деду была теперь в моих кулаках. Знаете, Егор Семёныч, я побил их всех, даже старших, и когда они корчились на скользком от крови полу в туалете, я плюнул им в лицо тем, что накопилось у меня за все эти годы. А потом я вырос, и меня забрали на войну…
Конечно, ничего из этого Борис не сказал. У него уже был готовый ответ:
– Не знаю… Я не помню уже, я мелкий был.
Старики понимающе закивали.
5
«Государственная сеть Катюша будет отключена с 22:00 до 6:00 следующего дня, – донеслось из транслятора, – Просим убедиться в наличии маскировки и желаем вам приятного ночного отдыха»
Борис уже был готов лечь на ставшую вдруг неуютной и страшной кровать, как вдруг послышался робкий стук в дверь.
– Арсеньев? Ты не спишь ещё?
– Нет, Егор Семёныч, заходите.
Егор Семёныч неуверенно прошагал в комнату, чуть согнувшись и по-стариковски опустив плечи.
– Я тут вот что… – начал он. – Вашим там на фронте, кажется, наливают иногда… Ну, для храбрости, верно?
– Бывало, – Борис моментально понял цель прихода соседа и расслабился.
– Так вот… Может у тебя есть чего? С собой, то есть… Я ведь её-то уже лет пять не пил. Вроде и не надо, а хочется иногда. Ну, сам понимаешь, живём в тепле, еда, вода есть, квартира хорошая… А иногда как накатит тоска, прям сил нет, – он опасливо покосился на дверь, а потом на окно, как будто там прятались иноагенты, готовые в любой момент рассказать всему миру, как плохо живётся Егор Семёнычу в Союзном Государстве. – Не поделишься со стариком, вроде как за знакомство?
У Бориса было. Как раз перед ранением всем бойцам выдали по пол-литра спирта, которые, разбавив водой, можно было растянуть на полгода. Потом был бой, изолятор и возвращение в казармы, где выпить-то толком было не с кем, потому что его старшая рота уже перебазировалась в другую точку, а младшим спирт ещё не полагался. Борис тогда запрятал бутылку в рюкзак, где она до сих пор лежала и дожидалась Егора Семёныча.
– Стакан-то есть? – подмигнул Борис.
– А как же! – обрадовался старик. – Бабка спит уже, а я сейчас… Посидим с тобой по-соседски, Васеньку заодно помянем.
Они посидели, помянули Васеньку и борисовских боевых товарищей, выпили за Правдина и за День Освобождения, а потом за что-то ещё. Закуски не было, поэтому приходилось через силу давиться горькой обжигающей жидкостью, на глазок разбавленной водой, предназначенной для утренних туалетных процедур. Спустя некоторое время Егор Семёныч повеселел и обмяк. Борис решил, что старику уже хватит, взял со стола бутылку и под пристальным взглядом соседа убрал её обратно в рюкзак. Сообразив, что больше ему не нальют, Егор Семёныч неуверенно встал со стула и, чуть пошатываясь, пошёл к двери.
– Подожди, боец, я сейчас, – проговорил он и криво махнул рукой.
Минут через десять он вернулся, пряча что-то за спиной.
– Вот, – гордо сказал он, – Забыл совсем. Мы же когда сюда въехали, считай уж лет 25 назад, тут ведь ничего не было. Голые стены, даже мебель вывез кто-то до нас.
Борис отрешённо кивнул. Ужасно хотелось спать.