– Книга? Да откуда у тебя книга-то, ты ж молодой! Читать, небось, не умеешь.
– Умею. Не очень быстро, правда, но умею. Хотите покажу? – и Борис, не дожидаясь ответа Егор Семёныча достал из-под подушки книгу. Старик повертел её в руках, прищурился и прочитал надпись, сделанную от руки на первой странице.
– «Твой дед…» Дед, значит? Может расскажешь?
– Потом как-нибудь. Я деда не помню почти, он, кажется, умер, когда я совсем мелким был.
– Грустил?
– Да не особо. Дед-то меня не очень любил, сестрёнку сильнее. И работал постоянно, не до меня ему было.
– А родителей террористы убили?
– Да, тогда Правдина только в первый раз выбрали, они обезумели совсем. Простых людей убивали прямо в их квартирах.
– Да, помню-помню, было такое.
– Вот и родителей моих убили, а я убежал. Я бегал хорошо тогда, быстро. А террористы за мной, вот тут холмик небольшой, рядом с домом. Я там встал и закричал: «Правдин! Помоги!» И тут приехали наши бойцы, и всех террористов расстреляли.
– Это правильно, – одобрительно закивал Егор Семёныч. Борис почему-то продолжал вспоминать и моментально переделывать историю, чтобы не шокировать старика.
– А одного, самого злобного террориста прямо на моих глазах убили. Я это очень хорошо помню, он лежал весь в крови, а взгляд такой страшный, остекленелый. И нога подвёрнута, вроде как сломана.
– Так ему и надо! – поддержал его Егор Семёныч.
А Борис всё вытаскивал из своей памяти какие-то оборванные лоскутки и пытался соединить их в одно целое одеяло. Но почему-то лоскутки не подходили друг к другу, но Борису это было не важно. Ему просто надо было выговориться, хотя он и понимал, что старику сейчас совсем не до разговоров про мёртвых террористов.
– Вот и бабка тоже… – задумчиво пробормотал Егор Семёныч. – С остекленелым взглядом. Умерла, значит… А книгу свою забери. Я её знаю, Васеньке в детстве читал. Он, помнится, смеялся ещё над слонихой и над ежом каким-то…
– Васенька! – вдруг вспомнил Борис, – Егор Семёныч, я вам сейчас покажу кое-что.
Он включил устройство для изображений, дождался его загрузки и приказал показать все рисунки в хронологическом порядке. На мониторе стали появляться миниатюры всех созданных им когда-то изображений, и, наконец, он нашёл нужное. Это был самый первый рисунок, который он сделал после покупки устройства по просьбе Юлианы Павловны. На нём был искрящийся снежный холмик, на котором стояли Васенька с матерью, взявшись за руки и о чём-то разговаривая. Егор Семёныч уставился в монитор.
– Это кто? – вдруг как-то напряжённо спросил он.
– Васенька. И Юлиана Павловна. Она сама меня попросила нарисовать, как будто они стоят рядом и за руки держатся.
– Васенька? Не похож… А бабка похожа, – вынес свой вердикт Егор Семёныч. – Стало быть, так они сейчас и стоят рядом, на холмике. Где её похоронят, интересно? А знаешь что, боец. Налей-ка мне сто грамм. Да смотри, сильно не разбваляй. Чтоб до костей прям пробрало.
Борис налил и ему, и себе. Они сидели вместе, объединённые одной потерей, и молча смотрели на рисунок, и им казалось, что и Юлиана Павловна, и Васенька стоят где-то рядом и о чём-то с ними разговаривают. Только они не слышали, о чём, потому что что-то невидимое отделяло их друг от друга. Егор Семёныч попросил Бориса передать рисунок на его транслятор и уснул прямо на его кровати. Борис не стал тревожить его и всю ночь просидел на стуле, уставившись в неработающий монитор.
Через 72 часа Юлиану Павловну увезли, и они с Егор Семёнычем допили военный спирт. Дни опять полетели один за другим, только играть в карты на двоих было неинтересно, и они забросили это занятие, которое раньше так любили. Борис теперь готовил на двоих. потому что доверять старику обработку и так малосъедобных продуктов он не хотел. Егор Семёныч сначала ел мало, но потом постепенно настроение его улучшилось, и он даже опять стал включать свои любимые новостные трансляции, сопровождая их всё теми же мудрыми комментариями. Борис, конечно, скучал по Юлиане Павловне, но избегал разговоров о ней. Иногда Егор Семёныч, забывшись говорил что-то вроде: «Бабка! Смотри-ка что они опять учудили!», но быстро замолкал, обрывая себя на полуслове. Постепенно и эта привычка сошла на нет.
4
Около года они жили так, вдвоём, боец и старик. Они и окончательно притёрлись друг к другу. Борис уже понял, что семью ему не создать, да ему и не особенно хотелось заниматься этим. Тихая жизнь а пропахшей заспанным бельём квартире его вполне устраивала. Он получал заказы от министерства обороны, изучил механику военной техники и мог практически с первого раза подобрать нужную озвучку к любой трансляции. Он ждал этих заказов, потому что только в работе он мог почувствовать свою значимость для мира, и только работа давала ему силы просыпаться каждое утро и проживать очередной, в общем-то бесполезный день. Но однажды у Егора Семёныча на шее появилась непонятная шишка. Старик попросил Бориса ощупать её, как будто тот что-то понимал в медицине, и Борис ощутил у себя под пальцами какой-то твёрдый узелок.
– Может это иноагенты свой микрочип всадили, пока я спал? – предположил Егор Семёныч.
– Может… – неуверенно ответил Борис.
Они снова вызвали самопомощь, которая, как обычно, сказала, что всё в порядке, и волноваться не о чем. Но через несколько дней вылез ещё один узелок, а за ним и ещё, а потом старик почувствовал себя действительно плохо. Прибвышая в очередной раз самопомощь развела руками и сказала, что, возможно, яд террористов уже успел проникнуть в кровь Егора Семёныча и отравить его тело. Через день с вечерней доставкой привезли какие-то капсулы, которые совсем не помогали. Егор Семёныч окончательно слёг, и Борису приходилось ухаживать за ним: менять пропотевшее бельё, кормить кашей из перловки, просто сидеть рядом с уже плохо соображающим стариком и слушать его прерывистое дыхание. Борис понимал, что скоро потеряет своего соседа, и стремился исполнить свой последний долг перед ним, перед человеком, с которым он прожил такой большой отрезок своей жизни.
Егор Семёныч умер днём, когда Борис на секунду отлучился на кухню, чтобы налить ему воды. Увидев, что старик уже не дышит, он почувствовал такое бесконечное и беспомощное одиночество, что ему захотелось бежать из этой квартиры, бежать к другим людям, хоть к кому-то живому. Хватит, хватит ему покойников! Все, кого он знал, покинули его! Предатели! Неужели это так трудно, просто продолжать жить рядом с ним, просто быть, просто не умирать?! Почему он, Борис, до сих пор не ушёл за ними: за родителями с сестрой, за теперь уже обоими соседями, за своими боевыми товарищами? Почему мир, который он так тщательно собирал по крупинкам, постоянно просыпался между пальцев и никак не хотел стать ему настоящим домом? Что ему, Борису, теперь делать? Правильно, вызывать службу по утилизации. Ведь всё так просто – человек умер, и его утилизировали, только вот как утилизировать душу, в которую так верил Егор Семёнович? Может быть, есть специальный дрон, который и её отнесёт в предназначенное для неё место? Борис не знал, и ему было грустно. Он вернулся в свою комнату и загрузил рисунок – тот, на котором Юлиана Павловна стояла с Васенькой на снежном холме. Борис взял перо и вывел рядом с ними третью фигуру – фигуру Егора Семёновича, который стоял рядом и строго смотрел на них. «Ну вот и всё, – подумал Борис. – Теперь они вместе. Все трое.»
После утилизации тела Егора Семёныча прошло недели две, как вдруг транслятор объявил: «В данное помещение в течение 72 часов будут заселены новые жильцы. Просьба освободить незанимаемую площадь от ненужных предметов и приготовиться к разблокировке дверей. Предупреждаем, что, согласно требованию министерства передвижения, попытка выхода из помещения во время разблокировки двери будет немедленно пресечена. Предусмотренное наказание за нарушение требования – ликвидация. Желаем вам приятного соседства.» Борис сначала расстроился, а потом обрадовался. Наконец-то он увидит новые лица, наконец-то ему будет с кем поговорить. Он понимал, что, скорее всего, комнату дали молодой семье, возможно, даже с ребёнком. Он подумал, что смог бы учить малыша рисовать и, может быть, даже будет рассказывать ему историю про Тараканище. Борис вынес из комнаты все немногочисленные вещи покойных соседей, подготовив их для передачи на утилизацию, прибрался немного, но пыль вытирать всё-таки не стал, и стал ждать встречу. Если бы он знал, что вскоре ему придётся познакомиться с язвительным Славиком и его смазливой женой Аней, он бы так не старался. Максимум, подсадил им в комнату десяток тараканов, на которых были так похожи его новые соседи. Вот и сейчас они громко шебуршались в своей комнате, мешая ему наконец-то спокойно отойти ко сну. Борис встал, подошёл к противоположной от кровати стене и три раза громко постучал в неё кулаком. Из соседней комнаты донеслись какие-то нелестные слова Славика и глупое хихиканье Ани, но возня не прекратилась. Борис накрыл голову тяжёлой подушкой и для лучшей звукоизоляции натянул сверху одеяло. Шебуршания, кажется, больше не было слышно, и он, наконец, заснул.
5
Утром он первым делом полез в своё устройство, но буквы никуда не исчезли. Бориса это немного разозлило, и он стал беспорядочно махать в воздухе пером, как бы повелевая им раствориться. Внезапно он обнаружил, что может свернуть их, а потом вывести обратно на экран. Борис окончательно успокоился и решил для начала позавтракать. После завтрака ему пришёл долгожданный заказ – перед Днём Голосования нужно было проиллюстрировать небольшую образовательную трансляцию об истории выборов и их механизме. Трансляция предназначалась, в основном, для молодых граждан, которые в первый раз в жизни должны были выбирать Президента Союзного Государства. Срок выполнения заказа был поставлен через два дня, а это означало, что он сможет быстро дочитать дедово послание и наконец-то уничтожить карту памяти, а то вдруг в Государстве запрещено получать сообщения из прошлого от родственников-иноагентов. А ещё вечером должны были доставить продуктовый набор номер два, который президент пообещал каждому гражданину накануне дня голосования и разблокировки дверей.
Борис предвкушал долгожданный выход на улицу без маршрутного листа, который ему в половине случаев не одобряли. Ранняя осень была его любимым временем года, когда уже спадала летняя жара, а ветерок был ещё мягким и нежным и тихонько гладил его по волосам (как дед когда-то). Он обязательно пойдёт на их холмик и будет подставлять лицо последним тёплым солнечным лучам, возможно, там будет не так много мусора, и он сядет прямо на землю и вспомнит что-то из детства. Борис очень надеялся, что его время по графику будет утром, или днём, только не вечером. Он почему-то боялся вечеров в городе, даже несмотря на то, что улицы постоянно патрулировали вооружённые дроны. Он подумал, что, наверное, даже хорошо, что так сложилось, и он не женился тогда на Оле, потому что сейчас у него не было бы шанса в одиночку погулять, подумать, подышать осенним воздухом. Конечно, нужно было не забыть о своей основной задаче в этот день – подойти к автомату для голосования, назвать свой внутренний, код, приложить палец и сказать то, что от него так ждёт Государство – имя кандидата в президенты, за которого он отдавал свой голос. Имя… Имя было одно – Виктор Васильевич Правдин. И каждый гражданин в каждом городе произнесёт это имя в том месте и в то время, когда его об этом попросят. Это имя прозвучит из каждого транслятора, пролетит над городом в каждом дроне, прогремит из каждого танка, и будет звучать в чёрных сапогах бойцов и в каждом выстреле, совершенном из их табельного оружия, оно будет на губах у каждого, в кого попадут их пули, и в пулях тоже будет оно – имя их прошлого, настоящего, будущего и вечного президента. Потому что это голосование – не выбор, не их выбор, а всего лишь молчаливое одобрение закрытых дверей, гнилой перловки и сушёных фруктов с червями, которыми их кормило Государство, маскировочных обоев на окнах, которые не защищали их от врагов, а скрывали от самих себя, от других граждан и от собственных мыслей. И он – гражданин Союзного Государства, Борис Арсеньев, внутренний код 152-АН1021 – через два дня даст им это молчаливое одобрение, потому что другого выбора у него нет. «Откуда это у меня в голове? – вдруг подумал Борис и тут же ответил сам себе, – Отсюда». Взгляд его был обращён к монитору с чёрными буквами на белом фоне. И он продолжил читать.
Поздравляю, Борис. Теперь ты знаешь историю, но ровно её половину. Читай, пожалуйста, дальше, и ты наконец-то всё узнаешь.
Это был тот день, когда мы поняли, что наш план провалился окончательно. Дядя Гена, тот, которому я доверил твою жизнь, сообщил нам, что информация о нашей деятельности проникла в лапы власти, и нужно срочно принимать какие-то меры. А потом начался кошмар наяву. Один за другим исчезали наши соратники, и с каждым днём наши ряды покидали не только они, но и те, кто просто испугался и не хотел повторить их судьбу. Осталась только горстка самых стойких, самых идейных, тех, кто был готов идти до конца, хотя он был уже предсказуем. Мы собрались в узком кругу – несколько человек, которым лично я доверял безгранично.
6
Владимир Иванович стоял у окна и молча смотрел на улицу. Был комендантский час, и всё вокруг поглотила тишина, которая говорила громче всяких слов.
– Что ж, я начну, – наконец сказал профессор. – Мы все знаем, что дяде Гене наконец удалось вычислить предателя. С ним разберутся, возможно, уже разобрались. Но он сделал своё дело – какая-то часть информации, может быть, не вся, но это мало что меняет, проникла туда, наверх. Нам нужно принять решение прямо сейчас.
Надежда Васильевна, небольшая и очень худая женщина, прямая, как статуя, с короткой, почти мужской, стрижкой, сидела за столом и отречённо теребила ручку своими сухими длинными пальцами, совершенно бесполезное движение, но хоть как-то поддерживающее связь с реальностью. Она внимательно и строго смотрела на Владимира Ивановича и, кажется, пыталась что-то просчитать в уме.
– Я предлагаю, – продолжил профессор, – действовать немедленно. По моим расчётам, у нас есть достаточный запас оружия и людей, чтобы выстоять первые дни. Потом, возможно, на нашу сторону перейдёт часть внутренних и внешних бойцов. С такими силами есть шанс захватить основные здания и точки жизнеобеспечения городов. Вслед за этим доберёмся до главных. Люди поддержат нас, я уверен, они не могли так быстро забыть то, что им дал Сергей Анатольевич.
– Владимир! – вдруг резким голосом оборвала его Надежда Васильевна. – Вы, кажется, совсем обезумели в последнее время! Вы что не понимаете, что происходит? Что мы с вами все здесь уже практически покойники? Мы – последнее, что осталось между народом и властью, и нам непозволительно принимать такие необдуманные решения. Нельзя просто так взять и выйти на улицы с нашими жалкими вилами против их бронемашин!
– Именно это я и понимаю! – ещё более резко ответил профессор. – И если не сейчас, то уже никогда!
– Нет, уважаемый Рогов, – прошипела Надежда Васильевна, покраснев от внезапно нахлынувшей злобы на своего соратника, который совсем недавно был для неё неприкосновенным авторитетом, – Я не дам вам просто так распоряжаться нашими жизнями и судьбой всех тех, кто решил за нами последовать. Хотя… Давайте спросим у остальных. Все ли готовы пойти на плаху ради сомнительной идеи нашего руководителя?
Но остальные молчали, может быть, потому что боялись, может быть, просто не знали, что сказать, или решили дождаться конца этого спора.
– Так что, вариантов больше нет? Либо сдаться прямо сейчас, сложить оружие и дать им выиграть, либо пойти практически на верную смерть, но умереть героями, во благо следующих поколений? – Владимир Иванович обвёл взглядом присутствующих.
– Ах, оставьте эту чушь про смерть во благо молодым и горячим. Мы-то с вами понимаем, что смерть не бывает во что-то. Она просто есть, и мы все будем мертвы, если не сможем остановить вас сейчас, – немного успокаиваясь, ответила Надежда Васильевна.
– Да неужели у этой новой государственной машины нет ни одного уязвимого места? Неужели мы действительно бессильны? Ведь они тоже люди, и должно быть что-то, что сможет остановить их! – профессора охватило отчаяние вперемешку со злобой ребёнка, которому никак не покупают вожделенную игрушку.
– Владимир Иванович, – в разговор вступил Михаил, который был «своим человеком» во власти, – А как насчёт того документа, который я вам вчера отправлял?
– Не понимаю, о чём вы… – наморщил лоб профессор. Для него вчера было так же далеко, как сто лет назад.
– Информация о системе Дельта-центр. Я же рассказывал вам. Мне с таким огромным трудом удалось добыть техническую документацию, – обиженнно проговорил Михаил.
– Расскажите теперь всем нам! – приказала Надежда Васильевна. – А Владимир Иванович тоже послушает, – и она метнула в него острый осуждающий взгляд.
– Система Дельта-центр находится сейчас на стадии финальной разработки. Фактически, готова вся программная часть, остались некоторые доработки аппаратной, это займёт около полугода…
– Дальше! – торопила Надежда Васильевна.
– Эта система полностью контролирует всю городскую инфраструктуру. В будущем планируется охватить каждую улицу, каждый дом, каждого индивидуума. Автоматическое патрулирование, дактилоскопирование, дроны с мощнейшими аккумуляторами, боевые машины, вооружённые по последнему слову техники, механизмы блокировки дверей и доступа в каждый район и в каждое помещение – всё это теперь будет подключено к одной внутренней государственной сети, которая и называется Дельта-центр. В теории, перехватив управление ей, можно взять под контроль каждый сантиметр каждого города.
– Ну вот, я же говорил! – обрадовался Владимир Иванович. – Правильно ли я понимаю, что мы сможем использовать эту систему в своих целях?
– Да, эти силы могут дать нам огромное преимущество и, фактически, вырвать зубы у власти. Но проблема в том, – медленно продолжил Михаил, – что Дельта – очень сложная многоуровневая система, которую никак не взломать. У неё около семи степеней защиты, и при попытке получения стороннего доступа к каждому из них активируются дополнительные механизмы.
– Умею. Не очень быстро, правда, но умею. Хотите покажу? – и Борис, не дожидаясь ответа Егор Семёныча достал из-под подушки книгу. Старик повертел её в руках, прищурился и прочитал надпись, сделанную от руки на первой странице.
– «Твой дед…» Дед, значит? Может расскажешь?
– Потом как-нибудь. Я деда не помню почти, он, кажется, умер, когда я совсем мелким был.
– Грустил?
– Да не особо. Дед-то меня не очень любил, сестрёнку сильнее. И работал постоянно, не до меня ему было.
– А родителей террористы убили?
– Да, тогда Правдина только в первый раз выбрали, они обезумели совсем. Простых людей убивали прямо в их квартирах.
– Да, помню-помню, было такое.
– Вот и родителей моих убили, а я убежал. Я бегал хорошо тогда, быстро. А террористы за мной, вот тут холмик небольшой, рядом с домом. Я там встал и закричал: «Правдин! Помоги!» И тут приехали наши бойцы, и всех террористов расстреляли.
– Это правильно, – одобрительно закивал Егор Семёныч. Борис почему-то продолжал вспоминать и моментально переделывать историю, чтобы не шокировать старика.
– А одного, самого злобного террориста прямо на моих глазах убили. Я это очень хорошо помню, он лежал весь в крови, а взгляд такой страшный, остекленелый. И нога подвёрнута, вроде как сломана.
– Так ему и надо! – поддержал его Егор Семёныч.
А Борис всё вытаскивал из своей памяти какие-то оборванные лоскутки и пытался соединить их в одно целое одеяло. Но почему-то лоскутки не подходили друг к другу, но Борису это было не важно. Ему просто надо было выговориться, хотя он и понимал, что старику сейчас совсем не до разговоров про мёртвых террористов.
– Вот и бабка тоже… – задумчиво пробормотал Егор Семёныч. – С остекленелым взглядом. Умерла, значит… А книгу свою забери. Я её знаю, Васеньке в детстве читал. Он, помнится, смеялся ещё над слонихой и над ежом каким-то…
– Васенька! – вдруг вспомнил Борис, – Егор Семёныч, я вам сейчас покажу кое-что.
Он включил устройство для изображений, дождался его загрузки и приказал показать все рисунки в хронологическом порядке. На мониторе стали появляться миниатюры всех созданных им когда-то изображений, и, наконец, он нашёл нужное. Это был самый первый рисунок, который он сделал после покупки устройства по просьбе Юлианы Павловны. На нём был искрящийся снежный холмик, на котором стояли Васенька с матерью, взявшись за руки и о чём-то разговаривая. Егор Семёныч уставился в монитор.
– Это кто? – вдруг как-то напряжённо спросил он.
– Васенька. И Юлиана Павловна. Она сама меня попросила нарисовать, как будто они стоят рядом и за руки держатся.
– Васенька? Не похож… А бабка похожа, – вынес свой вердикт Егор Семёныч. – Стало быть, так они сейчас и стоят рядом, на холмике. Где её похоронят, интересно? А знаешь что, боец. Налей-ка мне сто грамм. Да смотри, сильно не разбваляй. Чтоб до костей прям пробрало.
Борис налил и ему, и себе. Они сидели вместе, объединённые одной потерей, и молча смотрели на рисунок, и им казалось, что и Юлиана Павловна, и Васенька стоят где-то рядом и о чём-то с ними разговаривают. Только они не слышали, о чём, потому что что-то невидимое отделяло их друг от друга. Егор Семёныч попросил Бориса передать рисунок на его транслятор и уснул прямо на его кровати. Борис не стал тревожить его и всю ночь просидел на стуле, уставившись в неработающий монитор.
Через 72 часа Юлиану Павловну увезли, и они с Егор Семёнычем допили военный спирт. Дни опять полетели один за другим, только играть в карты на двоих было неинтересно, и они забросили это занятие, которое раньше так любили. Борис теперь готовил на двоих. потому что доверять старику обработку и так малосъедобных продуктов он не хотел. Егор Семёныч сначала ел мало, но потом постепенно настроение его улучшилось, и он даже опять стал включать свои любимые новостные трансляции, сопровождая их всё теми же мудрыми комментариями. Борис, конечно, скучал по Юлиане Павловне, но избегал разговоров о ней. Иногда Егор Семёныч, забывшись говорил что-то вроде: «Бабка! Смотри-ка что они опять учудили!», но быстро замолкал, обрывая себя на полуслове. Постепенно и эта привычка сошла на нет.
4
Около года они жили так, вдвоём, боец и старик. Они и окончательно притёрлись друг к другу. Борис уже понял, что семью ему не создать, да ему и не особенно хотелось заниматься этим. Тихая жизнь а пропахшей заспанным бельём квартире его вполне устраивала. Он получал заказы от министерства обороны, изучил механику военной техники и мог практически с первого раза подобрать нужную озвучку к любой трансляции. Он ждал этих заказов, потому что только в работе он мог почувствовать свою значимость для мира, и только работа давала ему силы просыпаться каждое утро и проживать очередной, в общем-то бесполезный день. Но однажды у Егора Семёныча на шее появилась непонятная шишка. Старик попросил Бориса ощупать её, как будто тот что-то понимал в медицине, и Борис ощутил у себя под пальцами какой-то твёрдый узелок.
– Может это иноагенты свой микрочип всадили, пока я спал? – предположил Егор Семёныч.
– Может… – неуверенно ответил Борис.
Они снова вызвали самопомощь, которая, как обычно, сказала, что всё в порядке, и волноваться не о чем. Но через несколько дней вылез ещё один узелок, а за ним и ещё, а потом старик почувствовал себя действительно плохо. Прибвышая в очередной раз самопомощь развела руками и сказала, что, возможно, яд террористов уже успел проникнуть в кровь Егора Семёныча и отравить его тело. Через день с вечерней доставкой привезли какие-то капсулы, которые совсем не помогали. Егор Семёныч окончательно слёг, и Борису приходилось ухаживать за ним: менять пропотевшее бельё, кормить кашей из перловки, просто сидеть рядом с уже плохо соображающим стариком и слушать его прерывистое дыхание. Борис понимал, что скоро потеряет своего соседа, и стремился исполнить свой последний долг перед ним, перед человеком, с которым он прожил такой большой отрезок своей жизни.
Егор Семёныч умер днём, когда Борис на секунду отлучился на кухню, чтобы налить ему воды. Увидев, что старик уже не дышит, он почувствовал такое бесконечное и беспомощное одиночество, что ему захотелось бежать из этой квартиры, бежать к другим людям, хоть к кому-то живому. Хватит, хватит ему покойников! Все, кого он знал, покинули его! Предатели! Неужели это так трудно, просто продолжать жить рядом с ним, просто быть, просто не умирать?! Почему он, Борис, до сих пор не ушёл за ними: за родителями с сестрой, за теперь уже обоими соседями, за своими боевыми товарищами? Почему мир, который он так тщательно собирал по крупинкам, постоянно просыпался между пальцев и никак не хотел стать ему настоящим домом? Что ему, Борису, теперь делать? Правильно, вызывать службу по утилизации. Ведь всё так просто – человек умер, и его утилизировали, только вот как утилизировать душу, в которую так верил Егор Семёнович? Может быть, есть специальный дрон, который и её отнесёт в предназначенное для неё место? Борис не знал, и ему было грустно. Он вернулся в свою комнату и загрузил рисунок – тот, на котором Юлиана Павловна стояла с Васенькой на снежном холме. Борис взял перо и вывел рядом с ними третью фигуру – фигуру Егора Семёновича, который стоял рядом и строго смотрел на них. «Ну вот и всё, – подумал Борис. – Теперь они вместе. Все трое.»
После утилизации тела Егора Семёныча прошло недели две, как вдруг транслятор объявил: «В данное помещение в течение 72 часов будут заселены новые жильцы. Просьба освободить незанимаемую площадь от ненужных предметов и приготовиться к разблокировке дверей. Предупреждаем, что, согласно требованию министерства передвижения, попытка выхода из помещения во время разблокировки двери будет немедленно пресечена. Предусмотренное наказание за нарушение требования – ликвидация. Желаем вам приятного соседства.» Борис сначала расстроился, а потом обрадовался. Наконец-то он увидит новые лица, наконец-то ему будет с кем поговорить. Он понимал, что, скорее всего, комнату дали молодой семье, возможно, даже с ребёнком. Он подумал, что смог бы учить малыша рисовать и, может быть, даже будет рассказывать ему историю про Тараканище. Борис вынес из комнаты все немногочисленные вещи покойных соседей, подготовив их для передачи на утилизацию, прибрался немного, но пыль вытирать всё-таки не стал, и стал ждать встречу. Если бы он знал, что вскоре ему придётся познакомиться с язвительным Славиком и его смазливой женой Аней, он бы так не старался. Максимум, подсадил им в комнату десяток тараканов, на которых были так похожи его новые соседи. Вот и сейчас они громко шебуршались в своей комнате, мешая ему наконец-то спокойно отойти ко сну. Борис встал, подошёл к противоположной от кровати стене и три раза громко постучал в неё кулаком. Из соседней комнаты донеслись какие-то нелестные слова Славика и глупое хихиканье Ани, но возня не прекратилась. Борис накрыл голову тяжёлой подушкой и для лучшей звукоизоляции натянул сверху одеяло. Шебуршания, кажется, больше не было слышно, и он, наконец, заснул.
5
Утром он первым делом полез в своё устройство, но буквы никуда не исчезли. Бориса это немного разозлило, и он стал беспорядочно махать в воздухе пером, как бы повелевая им раствориться. Внезапно он обнаружил, что может свернуть их, а потом вывести обратно на экран. Борис окончательно успокоился и решил для начала позавтракать. После завтрака ему пришёл долгожданный заказ – перед Днём Голосования нужно было проиллюстрировать небольшую образовательную трансляцию об истории выборов и их механизме. Трансляция предназначалась, в основном, для молодых граждан, которые в первый раз в жизни должны были выбирать Президента Союзного Государства. Срок выполнения заказа был поставлен через два дня, а это означало, что он сможет быстро дочитать дедово послание и наконец-то уничтожить карту памяти, а то вдруг в Государстве запрещено получать сообщения из прошлого от родственников-иноагентов. А ещё вечером должны были доставить продуктовый набор номер два, который президент пообещал каждому гражданину накануне дня голосования и разблокировки дверей.
Борис предвкушал долгожданный выход на улицу без маршрутного листа, который ему в половине случаев не одобряли. Ранняя осень была его любимым временем года, когда уже спадала летняя жара, а ветерок был ещё мягким и нежным и тихонько гладил его по волосам (как дед когда-то). Он обязательно пойдёт на их холмик и будет подставлять лицо последним тёплым солнечным лучам, возможно, там будет не так много мусора, и он сядет прямо на землю и вспомнит что-то из детства. Борис очень надеялся, что его время по графику будет утром, или днём, только не вечером. Он почему-то боялся вечеров в городе, даже несмотря на то, что улицы постоянно патрулировали вооружённые дроны. Он подумал, что, наверное, даже хорошо, что так сложилось, и он не женился тогда на Оле, потому что сейчас у него не было бы шанса в одиночку погулять, подумать, подышать осенним воздухом. Конечно, нужно было не забыть о своей основной задаче в этот день – подойти к автомату для голосования, назвать свой внутренний, код, приложить палец и сказать то, что от него так ждёт Государство – имя кандидата в президенты, за которого он отдавал свой голос. Имя… Имя было одно – Виктор Васильевич Правдин. И каждый гражданин в каждом городе произнесёт это имя в том месте и в то время, когда его об этом попросят. Это имя прозвучит из каждого транслятора, пролетит над городом в каждом дроне, прогремит из каждого танка, и будет звучать в чёрных сапогах бойцов и в каждом выстреле, совершенном из их табельного оружия, оно будет на губах у каждого, в кого попадут их пули, и в пулях тоже будет оно – имя их прошлого, настоящего, будущего и вечного президента. Потому что это голосование – не выбор, не их выбор, а всего лишь молчаливое одобрение закрытых дверей, гнилой перловки и сушёных фруктов с червями, которыми их кормило Государство, маскировочных обоев на окнах, которые не защищали их от врагов, а скрывали от самих себя, от других граждан и от собственных мыслей. И он – гражданин Союзного Государства, Борис Арсеньев, внутренний код 152-АН1021 – через два дня даст им это молчаливое одобрение, потому что другого выбора у него нет. «Откуда это у меня в голове? – вдруг подумал Борис и тут же ответил сам себе, – Отсюда». Взгляд его был обращён к монитору с чёрными буквами на белом фоне. И он продолжил читать.
Поздравляю, Борис. Теперь ты знаешь историю, но ровно её половину. Читай, пожалуйста, дальше, и ты наконец-то всё узнаешь.
Это был тот день, когда мы поняли, что наш план провалился окончательно. Дядя Гена, тот, которому я доверил твою жизнь, сообщил нам, что информация о нашей деятельности проникла в лапы власти, и нужно срочно принимать какие-то меры. А потом начался кошмар наяву. Один за другим исчезали наши соратники, и с каждым днём наши ряды покидали не только они, но и те, кто просто испугался и не хотел повторить их судьбу. Осталась только горстка самых стойких, самых идейных, тех, кто был готов идти до конца, хотя он был уже предсказуем. Мы собрались в узком кругу – несколько человек, которым лично я доверял безгранично.
6
Владимир Иванович стоял у окна и молча смотрел на улицу. Был комендантский час, и всё вокруг поглотила тишина, которая говорила громче всяких слов.
– Что ж, я начну, – наконец сказал профессор. – Мы все знаем, что дяде Гене наконец удалось вычислить предателя. С ним разберутся, возможно, уже разобрались. Но он сделал своё дело – какая-то часть информации, может быть, не вся, но это мало что меняет, проникла туда, наверх. Нам нужно принять решение прямо сейчас.
Надежда Васильевна, небольшая и очень худая женщина, прямая, как статуя, с короткой, почти мужской, стрижкой, сидела за столом и отречённо теребила ручку своими сухими длинными пальцами, совершенно бесполезное движение, но хоть как-то поддерживающее связь с реальностью. Она внимательно и строго смотрела на Владимира Ивановича и, кажется, пыталась что-то просчитать в уме.
– Я предлагаю, – продолжил профессор, – действовать немедленно. По моим расчётам, у нас есть достаточный запас оружия и людей, чтобы выстоять первые дни. Потом, возможно, на нашу сторону перейдёт часть внутренних и внешних бойцов. С такими силами есть шанс захватить основные здания и точки жизнеобеспечения городов. Вслед за этим доберёмся до главных. Люди поддержат нас, я уверен, они не могли так быстро забыть то, что им дал Сергей Анатольевич.
– Владимир! – вдруг резким голосом оборвала его Надежда Васильевна. – Вы, кажется, совсем обезумели в последнее время! Вы что не понимаете, что происходит? Что мы с вами все здесь уже практически покойники? Мы – последнее, что осталось между народом и властью, и нам непозволительно принимать такие необдуманные решения. Нельзя просто так взять и выйти на улицы с нашими жалкими вилами против их бронемашин!
– Именно это я и понимаю! – ещё более резко ответил профессор. – И если не сейчас, то уже никогда!
– Нет, уважаемый Рогов, – прошипела Надежда Васильевна, покраснев от внезапно нахлынувшей злобы на своего соратника, который совсем недавно был для неё неприкосновенным авторитетом, – Я не дам вам просто так распоряжаться нашими жизнями и судьбой всех тех, кто решил за нами последовать. Хотя… Давайте спросим у остальных. Все ли готовы пойти на плаху ради сомнительной идеи нашего руководителя?
Но остальные молчали, может быть, потому что боялись, может быть, просто не знали, что сказать, или решили дождаться конца этого спора.
– Так что, вариантов больше нет? Либо сдаться прямо сейчас, сложить оружие и дать им выиграть, либо пойти практически на верную смерть, но умереть героями, во благо следующих поколений? – Владимир Иванович обвёл взглядом присутствующих.
– Ах, оставьте эту чушь про смерть во благо молодым и горячим. Мы-то с вами понимаем, что смерть не бывает во что-то. Она просто есть, и мы все будем мертвы, если не сможем остановить вас сейчас, – немного успокаиваясь, ответила Надежда Васильевна.
– Да неужели у этой новой государственной машины нет ни одного уязвимого места? Неужели мы действительно бессильны? Ведь они тоже люди, и должно быть что-то, что сможет остановить их! – профессора охватило отчаяние вперемешку со злобой ребёнка, которому никак не покупают вожделенную игрушку.
– Владимир Иванович, – в разговор вступил Михаил, который был «своим человеком» во власти, – А как насчёт того документа, который я вам вчера отправлял?
– Не понимаю, о чём вы… – наморщил лоб профессор. Для него вчера было так же далеко, как сто лет назад.
– Информация о системе Дельта-центр. Я же рассказывал вам. Мне с таким огромным трудом удалось добыть техническую документацию, – обиженнно проговорил Михаил.
– Расскажите теперь всем нам! – приказала Надежда Васильевна. – А Владимир Иванович тоже послушает, – и она метнула в него острый осуждающий взгляд.
– Система Дельта-центр находится сейчас на стадии финальной разработки. Фактически, готова вся программная часть, остались некоторые доработки аппаратной, это займёт около полугода…
– Дальше! – торопила Надежда Васильевна.
– Эта система полностью контролирует всю городскую инфраструктуру. В будущем планируется охватить каждую улицу, каждый дом, каждого индивидуума. Автоматическое патрулирование, дактилоскопирование, дроны с мощнейшими аккумуляторами, боевые машины, вооружённые по последнему слову техники, механизмы блокировки дверей и доступа в каждый район и в каждое помещение – всё это теперь будет подключено к одной внутренней государственной сети, которая и называется Дельта-центр. В теории, перехватив управление ей, можно взять под контроль каждый сантиметр каждого города.
– Ну вот, я же говорил! – обрадовался Владимир Иванович. – Правильно ли я понимаю, что мы сможем использовать эту систему в своих целях?
– Да, эти силы могут дать нам огромное преимущество и, фактически, вырвать зубы у власти. Но проблема в том, – медленно продолжил Михаил, – что Дельта – очень сложная многоуровневая система, которую никак не взломать. У неё около семи степеней защиты, и при попытке получения стороннего доступа к каждому из них активируются дополнительные механизмы.