Леля пожала плечами.
– Я же все равно не праздную. Пост не держала, в церковь не хожу.
Томочка не отводила от подруги долгого взгляда, а потом, будто решив для себя что-то, проговорила:
– Я принесла кое-что. Когда ты ела в последний раз? – Она взяла свои пакеты и пошла на кухню, продолжая говорить на ходу: – Устроим девичник.
Леля постояла, глядя ей вслед.
– Пойду хоть причешусь, – сказала она, – халат сниму.
– Вот это правильно, – отозвалась Томочка, гремя посудой. – Не торопись, я разберусь, где у тебя что лежит.
Они познакомились прошлой весной, и их приятельство медленно, но верно перерастало в настоящую дружбу. Томочка удивляла Лелю все больше. Когда она впервые увидела Томочку, то подумала, что девушка с кукольной внешностью мила, но простовата. Вскоре выяснилось, что силе ее духа и характера позавидовал бы любой мужчина. Кроме того, суждения ее были нетривиальны, она оказалась умна и начитанна, да к тому же обладала добрым сердцем.
После событий прошлой весны, когда Леля, Томочка и Миша спасли Илью от потусторонней сущности, ребята стали много времени проводить вместе, словно ветераны боевых действий, которым есть что вспомнить. Но потом отношения в парах Леля – Миша и Томочка – Илья стали сложными, их четверка распалась. В октябре Леля уехала на преддипломную практику в Москву, а вернувшись в конце декабря, узнала, что в Быстрорецке снова произошло нечто, едва не погубившее Илью и Мишу (подробнее об этом читайте в романах «Узел смерти» и «Отель «Петровский» – прим. ред.).
Леля заправила кровать, открыла окно – надо бы проветрить. Умылась, почистила зубы и переоделась в брюки с футболкой. Про то, что сегодня праздник, она, конечно, знала, просто это знание выветрилось из головы за ненадобностью.
Идти в университет ей не нужно, поэтому все равно, выходной день или рабочий. До защиты диплома еще несколько месяцев, а он уже почти полностью написан: нужно только время от времени встречаться с научным руководителем, и встречи эти чисто формальные.
Так что можно валяться в кровати, смотреть мелодрамы, есть мороженое и упиваться жалостью к себе, что Леля с успехом и делала в последние дней пять. Или шесть.
– На человека стала похожа, – одобрила Томочка, увидев вернувшуюся в кухню Лелю.
За то время, что ее не было, Томочка успела накрыть на стол, настрогать салат, нарезать сыр и хлеб с семечками, который обожала, помыть мандарины и поставить разогреваться в микроволновку пироги, которые пекла так, что ум отъешь. Еще на столе красовалась бутылка красного вина и шоколадные конфеты.
– Ничего себе, – удивилась Леля.
– А как же. На тебя какая надежда? – усмехнулась Томочка.
– Позвонила бы, я бы…
– Ты бы наврала с три короба, что уходишь праздновать Рождество к матери, а сама лежала тут и ревела в три ручья.
Леля хотела возразить, открыла рот и закрыла. Томочка, конечно же, была права.
– Мама с сентября в Италии. Она ненавидит русскую зиму. И осень тоже.
Да и в другое время года делать ей тут было особо нечего. Марио, возлюбленный Елены Васильевны, жил в Милане, они собирались пожениться, так что в Россию мать приезжала раз в несколько месяцев, чтобы навестить дочь и попытаться уговорить уехать с ней в прекрасную южную страну.
Леля всегда отказывалась, ей и тут жилось неплохо, но в последние дни она стала все чаще задумываться о том, что мама права.
Зачем ей Быстрорецк? Неуютный, пустой. А в избалованной солнцем Италии, может, удастся заполнить новыми впечатлениями пустоту в душе; избыть тоску по Мише, горечь и саморазрушительные мысли о том, что она сама все испортила, сбежав осенью в Москву.
Беда в том, что от себя не скроешься: ни Москва, ни Италия не будут достаточно велики, чтобы потеряться.
Микроволновка дзынькнула, и Томочка метнулась к ней, достала пироги.
– С мясом и рисом, с картошкой и курицей, – с гордостью сказала она. – С утра испекла и сразу к тебе.
– А Илья что? Почему ты не с ним в праздник? – поинтересовалась Леля, усаживаясь на табурет возле окна.
Томочка закатила глаза.
– Я же говорила тебе, он в Питер уехал позавчера. Через два дня вернется. Интервью берет для своего журнала. – Томочка назвала две известных фамилии тех, с кем предстояло побеседовать Илье. – Забыла?
Леля покаянно вздохнула.
– А мама его? – спросила она. Мать Ильи осенью разбил инсульт, и теперь женщина не говорила, правая рука у нее не работала, да и ходила она с трудом, хотя и научилась уже себя обслуживать.
– Я на время к ним перебралась, – сказала Томочка, – пока Ильи нет.
Она села напротив.
– Начнем, что ли? Есть хочу, как сто китайцев.
Леля неожиданно поняла, что тоже голодна. От аромата Томочкиных пирогов сводило желудок.
Томочка разлила по бокалам кагор.
– С праздником, Лелечка. Пусть все будет хорошо, и на нашей улице перевернется грузовик с конфетами. Даже не один.
Леля кивнула и улыбнулась через силу: пусть.
Выпила, взяла кусочек желтого сыра. Красное вино, слишком густое и сладкое, на ее вкус, потекло по венам, и сразу стало дремотно-спокойно, но вместе с тем легко. Пусть это лживое ощущение скоро растает, но даже небольшая передышка не помешает.
– Спасибо, Томочка. Хорошо, что ты пришла.
– Конечно, хорошо. Бери пирог.
После второго бокала Томочка осторожно сказала:
– Илья говорит, Миша пока ни с кем особо не общается. Ни с отцом, ни с Ильей. Врачи говорят, это нормально. Ему надо силы восстановить.
Леля грустно кивнула.
– Он, что, так и не позвонил тебе? Ни разу?
Любого другого человека, который попытался бы задать ей этот вопрос, Леля просто послала бы. Мать вчера звонила, спрашивала примерно о том же, и они поссорились, потому что Леля отвечала сухо и резко. Мама обиделась.
Но сейчас Леля поняла, что ей хочется поговорить о Мише. Впервые в жизни (и, как она подозревала, это был и последний раз) Леля полюбила по-настоящему, и сила этого чувства пугала ее саму. Потому она, как трусливый заяц, прикрывшись преддипломной практикой, улетела в Москву: немыслимо было представить, как она сумеет жить, если Миша не чувствует того же к ней, если отношения с Лелей для него всего лишь обычный роман.
Возвращение стало кошмаром: обнаружить Мишу на больничной койке, при смерти, в коме было страшно, а когда опасность оказалась позади, Миша не узнал Лелю.
Девушка снова и снова прокручивала в голове ту сцену в реанимации, когда они с Юрием Олеговичем, Мишиным отцом, и Ильей стояли возле его кровати, и Миша, показав глазами на Лелю, спросил у лучшего друга: «Это твоя знакомая?»
– Нет, не звонил. И не позвонит уже, наверное.
Томочка взяла Лелю за руку, ободряюще сжала ее ладонь.
– Уверена, все будет хорошо. Вот увидишь.
Но они обе знали, что никакой уверенности тут быть не может.
– Вы с Ильей вместе? – спросила Леля.
У Томочки и лучшего Мишиного друга отношения складывались не менее запутанно, чем у Лели с Мишей. Томочка была влюблена в Илью давно, с той самой поры, как он съехал от матери в съемное жилье, и они оказались соседями. Но Илья смотрел на нее лишь как на друга, и только после весенних событий они стали встречаться. Точнее, Томочка надеялась, что они пара, для Ильи же это было, скорее, чувство благодарности. Когда Томочка осознала это, они расстались.
А потом выяснилось, что и вправду «большое видится на расстоянье».
– На этот раз я не форсирую события. Общаемся, помогаю ему с тетей Ирой, чем могу. Он вроде как ухаживает за мной: цветы, кино, все такое. – Томочка грустно улыбнулась. – Не хочу опять напридумывать себе: потом падать очень уж больно. Пусть все идет, как идет. Пускай сам окончательно поймет, кто я для него: любимая девушка или свой в доску парень.
– Ты права, – сказала Леля и решилась спросить: – Илья ничего тебе про меня не говорил? Может, Миша что-то…
– Извини. – Сочувствие Томочки было искренним, не показным. – Илья и сам с ним с того раза не виделся, разве что на Новый год поговорили недолго. Но там рядом его отец был, мачеха и сестренка. А по телефону Илья завел речь о тебе, но Миша свернул разговор.
Увидев, как исказилось Лелино лицо, Томочка поспешно добавила:
– Знаешь, что я думаю? Это хороший знак!
– Куда уж лучше, – усмехнулась Леля.
– Погоди! Ты вспомни: сама так любишь его, но тебе нужно было обдумать все, и ты уехала. – Томочка свела брови к переносице. – Хотя, между нами, это была полная глупость, но чего уж теперь. Так и он. Обижен на тебя, может, тоже хочет понять, поразмыслить. Видишь – и не говорит ни с кем, не обсуждает! Илья сказал, он очень расстраивался, когда вы осенью расстались, скучал по тебе, ревновал. Такие вопросы с кондачка не решаются.
Томочка еще говорила что-то в том же духе, пытаясь убедить подругу, и Леля чувствовала, что надежда в ее сердце пробуждается.
Может, Томочка права? Со стороны ведь всегда виднее.
Леле очень хотелось в это верить.
Через пару часов Томочка ушла домой, вернее, к тете Ире.
Проводив ее, Леля долго стояла под душем, делая воду то обжигающе горячей, то почти ледяной. Вода лилась в ванну с шумом, и потому Леля не услышала звонка телефона.
А когда вышла, взяла сотовый и увидела знакомый номер.
Кровь бросилась в лицо, руки задрожали.
Миша все-таки позвонил!
Глава вторая
– Я же все равно не праздную. Пост не держала, в церковь не хожу.
Томочка не отводила от подруги долгого взгляда, а потом, будто решив для себя что-то, проговорила:
– Я принесла кое-что. Когда ты ела в последний раз? – Она взяла свои пакеты и пошла на кухню, продолжая говорить на ходу: – Устроим девичник.
Леля постояла, глядя ей вслед.
– Пойду хоть причешусь, – сказала она, – халат сниму.
– Вот это правильно, – отозвалась Томочка, гремя посудой. – Не торопись, я разберусь, где у тебя что лежит.
Они познакомились прошлой весной, и их приятельство медленно, но верно перерастало в настоящую дружбу. Томочка удивляла Лелю все больше. Когда она впервые увидела Томочку, то подумала, что девушка с кукольной внешностью мила, но простовата. Вскоре выяснилось, что силе ее духа и характера позавидовал бы любой мужчина. Кроме того, суждения ее были нетривиальны, она оказалась умна и начитанна, да к тому же обладала добрым сердцем.
После событий прошлой весны, когда Леля, Томочка и Миша спасли Илью от потусторонней сущности, ребята стали много времени проводить вместе, словно ветераны боевых действий, которым есть что вспомнить. Но потом отношения в парах Леля – Миша и Томочка – Илья стали сложными, их четверка распалась. В октябре Леля уехала на преддипломную практику в Москву, а вернувшись в конце декабря, узнала, что в Быстрорецке снова произошло нечто, едва не погубившее Илью и Мишу (подробнее об этом читайте в романах «Узел смерти» и «Отель «Петровский» – прим. ред.).
Леля заправила кровать, открыла окно – надо бы проветрить. Умылась, почистила зубы и переоделась в брюки с футболкой. Про то, что сегодня праздник, она, конечно, знала, просто это знание выветрилось из головы за ненадобностью.
Идти в университет ей не нужно, поэтому все равно, выходной день или рабочий. До защиты диплома еще несколько месяцев, а он уже почти полностью написан: нужно только время от времени встречаться с научным руководителем, и встречи эти чисто формальные.
Так что можно валяться в кровати, смотреть мелодрамы, есть мороженое и упиваться жалостью к себе, что Леля с успехом и делала в последние дней пять. Или шесть.
– На человека стала похожа, – одобрила Томочка, увидев вернувшуюся в кухню Лелю.
За то время, что ее не было, Томочка успела накрыть на стол, настрогать салат, нарезать сыр и хлеб с семечками, который обожала, помыть мандарины и поставить разогреваться в микроволновку пироги, которые пекла так, что ум отъешь. Еще на столе красовалась бутылка красного вина и шоколадные конфеты.
– Ничего себе, – удивилась Леля.
– А как же. На тебя какая надежда? – усмехнулась Томочка.
– Позвонила бы, я бы…
– Ты бы наврала с три короба, что уходишь праздновать Рождество к матери, а сама лежала тут и ревела в три ручья.
Леля хотела возразить, открыла рот и закрыла. Томочка, конечно же, была права.
– Мама с сентября в Италии. Она ненавидит русскую зиму. И осень тоже.
Да и в другое время года делать ей тут было особо нечего. Марио, возлюбленный Елены Васильевны, жил в Милане, они собирались пожениться, так что в Россию мать приезжала раз в несколько месяцев, чтобы навестить дочь и попытаться уговорить уехать с ней в прекрасную южную страну.
Леля всегда отказывалась, ей и тут жилось неплохо, но в последние дни она стала все чаще задумываться о том, что мама права.
Зачем ей Быстрорецк? Неуютный, пустой. А в избалованной солнцем Италии, может, удастся заполнить новыми впечатлениями пустоту в душе; избыть тоску по Мише, горечь и саморазрушительные мысли о том, что она сама все испортила, сбежав осенью в Москву.
Беда в том, что от себя не скроешься: ни Москва, ни Италия не будут достаточно велики, чтобы потеряться.
Микроволновка дзынькнула, и Томочка метнулась к ней, достала пироги.
– С мясом и рисом, с картошкой и курицей, – с гордостью сказала она. – С утра испекла и сразу к тебе.
– А Илья что? Почему ты не с ним в праздник? – поинтересовалась Леля, усаживаясь на табурет возле окна.
Томочка закатила глаза.
– Я же говорила тебе, он в Питер уехал позавчера. Через два дня вернется. Интервью берет для своего журнала. – Томочка назвала две известных фамилии тех, с кем предстояло побеседовать Илье. – Забыла?
Леля покаянно вздохнула.
– А мама его? – спросила она. Мать Ильи осенью разбил инсульт, и теперь женщина не говорила, правая рука у нее не работала, да и ходила она с трудом, хотя и научилась уже себя обслуживать.
– Я на время к ним перебралась, – сказала Томочка, – пока Ильи нет.
Она села напротив.
– Начнем, что ли? Есть хочу, как сто китайцев.
Леля неожиданно поняла, что тоже голодна. От аромата Томочкиных пирогов сводило желудок.
Томочка разлила по бокалам кагор.
– С праздником, Лелечка. Пусть все будет хорошо, и на нашей улице перевернется грузовик с конфетами. Даже не один.
Леля кивнула и улыбнулась через силу: пусть.
Выпила, взяла кусочек желтого сыра. Красное вино, слишком густое и сладкое, на ее вкус, потекло по венам, и сразу стало дремотно-спокойно, но вместе с тем легко. Пусть это лживое ощущение скоро растает, но даже небольшая передышка не помешает.
– Спасибо, Томочка. Хорошо, что ты пришла.
– Конечно, хорошо. Бери пирог.
После второго бокала Томочка осторожно сказала:
– Илья говорит, Миша пока ни с кем особо не общается. Ни с отцом, ни с Ильей. Врачи говорят, это нормально. Ему надо силы восстановить.
Леля грустно кивнула.
– Он, что, так и не позвонил тебе? Ни разу?
Любого другого человека, который попытался бы задать ей этот вопрос, Леля просто послала бы. Мать вчера звонила, спрашивала примерно о том же, и они поссорились, потому что Леля отвечала сухо и резко. Мама обиделась.
Но сейчас Леля поняла, что ей хочется поговорить о Мише. Впервые в жизни (и, как она подозревала, это был и последний раз) Леля полюбила по-настоящему, и сила этого чувства пугала ее саму. Потому она, как трусливый заяц, прикрывшись преддипломной практикой, улетела в Москву: немыслимо было представить, как она сумеет жить, если Миша не чувствует того же к ней, если отношения с Лелей для него всего лишь обычный роман.
Возвращение стало кошмаром: обнаружить Мишу на больничной койке, при смерти, в коме было страшно, а когда опасность оказалась позади, Миша не узнал Лелю.
Девушка снова и снова прокручивала в голове ту сцену в реанимации, когда они с Юрием Олеговичем, Мишиным отцом, и Ильей стояли возле его кровати, и Миша, показав глазами на Лелю, спросил у лучшего друга: «Это твоя знакомая?»
– Нет, не звонил. И не позвонит уже, наверное.
Томочка взяла Лелю за руку, ободряюще сжала ее ладонь.
– Уверена, все будет хорошо. Вот увидишь.
Но они обе знали, что никакой уверенности тут быть не может.
– Вы с Ильей вместе? – спросила Леля.
У Томочки и лучшего Мишиного друга отношения складывались не менее запутанно, чем у Лели с Мишей. Томочка была влюблена в Илью давно, с той самой поры, как он съехал от матери в съемное жилье, и они оказались соседями. Но Илья смотрел на нее лишь как на друга, и только после весенних событий они стали встречаться. Точнее, Томочка надеялась, что они пара, для Ильи же это было, скорее, чувство благодарности. Когда Томочка осознала это, они расстались.
А потом выяснилось, что и вправду «большое видится на расстоянье».
– На этот раз я не форсирую события. Общаемся, помогаю ему с тетей Ирой, чем могу. Он вроде как ухаживает за мной: цветы, кино, все такое. – Томочка грустно улыбнулась. – Не хочу опять напридумывать себе: потом падать очень уж больно. Пусть все идет, как идет. Пускай сам окончательно поймет, кто я для него: любимая девушка или свой в доску парень.
– Ты права, – сказала Леля и решилась спросить: – Илья ничего тебе про меня не говорил? Может, Миша что-то…
– Извини. – Сочувствие Томочки было искренним, не показным. – Илья и сам с ним с того раза не виделся, разве что на Новый год поговорили недолго. Но там рядом его отец был, мачеха и сестренка. А по телефону Илья завел речь о тебе, но Миша свернул разговор.
Увидев, как исказилось Лелино лицо, Томочка поспешно добавила:
– Знаешь, что я думаю? Это хороший знак!
– Куда уж лучше, – усмехнулась Леля.
– Погоди! Ты вспомни: сама так любишь его, но тебе нужно было обдумать все, и ты уехала. – Томочка свела брови к переносице. – Хотя, между нами, это была полная глупость, но чего уж теперь. Так и он. Обижен на тебя, может, тоже хочет понять, поразмыслить. Видишь – и не говорит ни с кем, не обсуждает! Илья сказал, он очень расстраивался, когда вы осенью расстались, скучал по тебе, ревновал. Такие вопросы с кондачка не решаются.
Томочка еще говорила что-то в том же духе, пытаясь убедить подругу, и Леля чувствовала, что надежда в ее сердце пробуждается.
Может, Томочка права? Со стороны ведь всегда виднее.
Леле очень хотелось в это верить.
Через пару часов Томочка ушла домой, вернее, к тете Ире.
Проводив ее, Леля долго стояла под душем, делая воду то обжигающе горячей, то почти ледяной. Вода лилась в ванну с шумом, и потому Леля не услышала звонка телефона.
А когда вышла, взяла сотовый и увидела знакомый номер.
Кровь бросилась в лицо, руки задрожали.
Миша все-таки позвонил!
Глава вторая