Вот и Милдред боится спать в незнакомых местах. В тех, где дверь хлипка, а замок ненадежен. Завтра она попросит повесить щеколду, а сегодня ложиться не станет. Посидит у окошка, подумает в тишине. Тишины ей как раз и не хватало в последнее время.
Ник Эшби.
Ему тридцать пять. Не возраст для мужчины, да и выглядит он куда моложе, этакий солнечный мальчик. Загорелый до черноты, с волосами цвета золота и голубыми глазами. Хоть сейчас рекламный плакат рисуй.
Улыбка дружелюбная.
И руку целует легко, показывая, что эта не первая рука, к которой его допустили. Он шутит… и не искренен. Взволнован. Немного зол. В доме его эмоции ощущаются эхом. Милдред подозревала, что вне дома и источника она вообще ничего не уловит.
Хорошо это?
Стук в дверь заставил ее вскочить. И рука нырнула в карман, пальцы коснулись теплого железа.
— Милдред?
Лука.
Что ему нужно? И хорошо, что нужно. С ним спокойней.
— Да? — она открыла сразу.
— Я услышал, что ты не спишь.
— Как?
Кажется, она вела себя тихо.
— Ходишь, — пояснил Лука, протянув коробку. — У меня слух хороший. А полы тут скрипят и стены тонкие. Наш маг куда-то убрался.
— Куда?
— Кто ж его знает. Подозреваю, вернется к особняку, будет уговаривать Эшби источник показать. Маги, они все ненормальные.
С этим легко было согласиться. А к источнику Эшби никого не пустит.
— Я и подумал, что, может, ты пончиков захочешь? Есть с глазурью.
— Захочу, — Милдред посторонилась. — Заходи.
Вдвоем лучше, чем одной. И темнота окончательно перестает пугать. А Лука осматривается, смахивает таракана, который прилип к стене и руку вытирает о штаны.
— Завтра попрошу мага, чтоб купил чего… не дело, когда ползают, — таракана Лука давить не стал. Ему определенно хотелось, но он покосился на Милдред и просто выкинул насекомое из номера.
Надо же.
— Не дело, — Милдред присела на кровать, которая издала протяжный скрип и прогнулась, намекая, что не предназначена она для сидения. Да и лежать не стоит.
— И вообще… шериф поспрашивает, может, кто из местных дом сдать хочет, а то ведь… мне тут и трогать чего страшно, чтоб не поломать.
Он поднял крышку.
А без костюма Лука выглядит странно-домашним. Мятые джинсы, фланелевая рубашка в клетку. Рукава закатаны, воротник расстегнут. Не стоит так пялится, но не пялится не выходит.
— Как спать будешь? — это безопасный вопрос.
Почти.
И пончик Милдред взяла, хотя от одной мысли о еде ее начинало мутить.
— На полу, — и присел Лука на пол. — Мне не впервой.
Да. Наверное. Редко в каком мотеле найдется кровать в достаточной мере прочная, чтобы выдержать его вес.
— Что думаешь?
— О чем?
— Эшби. Его бы задержать… по-хорошему…
Лука ел очень аккуратно. И медленно. И видно было, что для него еда тоже — лишь предлог. Зачем он пришел? Почувствовал страх Милдред? Ее неуверенность?
— По-хорошему не получится, — она покачала головой, ломая розовую глазурь. Крошки ее Милдред собирала пальцами, чтобы отправить в рот. — Задерживать не за что. Даже если фарфор из его дома… если подтвердится…
— Подтвердится.
И Милдред тоже это знала. Завтра в доме найдут тарелки, аналогичные тем, что стояли в запертой хижине. И серебряные канделябры. Свечи. Да и скатерть наверняка опознают. Только… этого мало.
— Вот и я думаю. Парня пытаются подставить.
Она тоже села на пол, потому что не желала смотреть на красную макушку Луки.
— Холодно.
— Ничего. Я тоже… привыкла.
— Часто приходилось?
— Иногда. Когда сама просилась. Сперва Боумен не слишком был мне рад. Потом понял, что и я могу приносить пользу.
Тьма оставалась снаружи. Полоснул по окну свет фар. И затих. Где-то вдали раздался выстрел, а потом и пьяный хохот.
— Ему интересны эти двое.
— Чучельнику?
Милдред кивнула. И пончик отложила. Есть не хотелось совершенно, а хотелось быть рядом, здесь и вправду холодно, а Лука теплый и пришел, чтобы теплом поделиться. Она взрослая. Она понимает, что тоже ему нравится.
— С девушкой проще. Он хотел сделать ей приятное.
— Голова на блюде — это приятно? — Лука приподнял бровь.
— Ты узко мыслишь.
Он хмыкнул.
— Ты видишь голову, а он… накрытый стол. Свечи. Это почти признание в любви. А голова — знак того, что Уна ныне свободна, что ей больше некого бояться.
— А она боялась?
— Думаю, да. Мне случалось говорить с жертвами насилия. Я пыталась просто понять, как они ищут жертв, и серийные убийцы, и те, кто не рискует убивать, но просто мучит годами, вытягивает жизнь, — она облизала пальцы. — Так вот, странно то, что эти женщины терпят. Они не пытаются убежать, не пытаются просить о помощи, они все уверены, что никто и ничто не способно защитить.
— То есть…
— Она не настолько верит мне, чтобы пустить в память. Но я почти уверена, что она не чувствовала себя в безопасности. До конца. А теперь получила доказательство, что человек, ее мучивший, мертв. Он никогда не вернется. Не поднимет руку. Не прикоснется. Не схватит за волосы… почему-то они все любят хватать за волосы. Или душить. Думаю, потому, что удушение дает чувство власти, контроля над кем-то.
От Луки тоже пахло дождевой водой.
И еще мужчиной. Тот резкий запах, который может отвращать или, наоборот, притягивать.
— Она не скажет, но она благодарна за этот подарок.
— Чучельнику?
— Чучельнику.
А смотрит он в глаза. И ждет. Он замер, точно опасается Милдред. Смешно. Разве ее можно бояться?
— Понимаешь, для нее Чучельник — абстракция. То есть, она знает, что он убийца и зло, но в то же время лично ей он ничего плохого не сделал.
Если поцеловать Луку, он сбежит или останется?
Или не стоит рисковать?
Эта ночь слишком темна, чтобы оставаться одной. И Милдред не хочет возвращаться к окну. Не хочет сидеть и остаток ночи пялиться, вслушиваясь в то, что происходит рядом, гадая, не идет ли кто за ней.
— Что до Ника, то здесь все сложнее. И да, его вещи взяты не случайно. Скорее напротив, это своего рода демонстрация. Заявление. Чучельник мог бы купить все новое, он в достаточной мере состоятелен, чтобы сделать подарок от души, а вместо этого он воспользовался чужими вещами.
— Чужими ли?
— Думаешь, Эшби? — Милдред провела пальцем по губам.
Если сбежит…
…не сбежал. Не отстранился.
— Не знаю пока, — а смотрит серьезно так, выжидающе. К подбородку же прилипла капелька розовой глазури. Розовый с Лукой сочетается плохо.
— И я не знаю… но если он, то зачем так явно? Или часть игры? Раньше Чучельнику нравилось играть. Возможно, решил повторить?
Ник Эшби.
Ему тридцать пять. Не возраст для мужчины, да и выглядит он куда моложе, этакий солнечный мальчик. Загорелый до черноты, с волосами цвета золота и голубыми глазами. Хоть сейчас рекламный плакат рисуй.
Улыбка дружелюбная.
И руку целует легко, показывая, что эта не первая рука, к которой его допустили. Он шутит… и не искренен. Взволнован. Немного зол. В доме его эмоции ощущаются эхом. Милдред подозревала, что вне дома и источника она вообще ничего не уловит.
Хорошо это?
Стук в дверь заставил ее вскочить. И рука нырнула в карман, пальцы коснулись теплого железа.
— Милдред?
Лука.
Что ему нужно? И хорошо, что нужно. С ним спокойней.
— Да? — она открыла сразу.
— Я услышал, что ты не спишь.
— Как?
Кажется, она вела себя тихо.
— Ходишь, — пояснил Лука, протянув коробку. — У меня слух хороший. А полы тут скрипят и стены тонкие. Наш маг куда-то убрался.
— Куда?
— Кто ж его знает. Подозреваю, вернется к особняку, будет уговаривать Эшби источник показать. Маги, они все ненормальные.
С этим легко было согласиться. А к источнику Эшби никого не пустит.
— Я и подумал, что, может, ты пончиков захочешь? Есть с глазурью.
— Захочу, — Милдред посторонилась. — Заходи.
Вдвоем лучше, чем одной. И темнота окончательно перестает пугать. А Лука осматривается, смахивает таракана, который прилип к стене и руку вытирает о штаны.
— Завтра попрошу мага, чтоб купил чего… не дело, когда ползают, — таракана Лука давить не стал. Ему определенно хотелось, но он покосился на Милдред и просто выкинул насекомое из номера.
Надо же.
— Не дело, — Милдред присела на кровать, которая издала протяжный скрип и прогнулась, намекая, что не предназначена она для сидения. Да и лежать не стоит.
— И вообще… шериф поспрашивает, может, кто из местных дом сдать хочет, а то ведь… мне тут и трогать чего страшно, чтоб не поломать.
Он поднял крышку.
А без костюма Лука выглядит странно-домашним. Мятые джинсы, фланелевая рубашка в клетку. Рукава закатаны, воротник расстегнут. Не стоит так пялится, но не пялится не выходит.
— Как спать будешь? — это безопасный вопрос.
Почти.
И пончик Милдред взяла, хотя от одной мысли о еде ее начинало мутить.
— На полу, — и присел Лука на пол. — Мне не впервой.
Да. Наверное. Редко в каком мотеле найдется кровать в достаточной мере прочная, чтобы выдержать его вес.
— Что думаешь?
— О чем?
— Эшби. Его бы задержать… по-хорошему…
Лука ел очень аккуратно. И медленно. И видно было, что для него еда тоже — лишь предлог. Зачем он пришел? Почувствовал страх Милдред? Ее неуверенность?
— По-хорошему не получится, — она покачала головой, ломая розовую глазурь. Крошки ее Милдред собирала пальцами, чтобы отправить в рот. — Задерживать не за что. Даже если фарфор из его дома… если подтвердится…
— Подтвердится.
И Милдред тоже это знала. Завтра в доме найдут тарелки, аналогичные тем, что стояли в запертой хижине. И серебряные канделябры. Свечи. Да и скатерть наверняка опознают. Только… этого мало.
— Вот и я думаю. Парня пытаются подставить.
Она тоже села на пол, потому что не желала смотреть на красную макушку Луки.
— Холодно.
— Ничего. Я тоже… привыкла.
— Часто приходилось?
— Иногда. Когда сама просилась. Сперва Боумен не слишком был мне рад. Потом понял, что и я могу приносить пользу.
Тьма оставалась снаружи. Полоснул по окну свет фар. И затих. Где-то вдали раздался выстрел, а потом и пьяный хохот.
— Ему интересны эти двое.
— Чучельнику?
Милдред кивнула. И пончик отложила. Есть не хотелось совершенно, а хотелось быть рядом, здесь и вправду холодно, а Лука теплый и пришел, чтобы теплом поделиться. Она взрослая. Она понимает, что тоже ему нравится.
— С девушкой проще. Он хотел сделать ей приятное.
— Голова на блюде — это приятно? — Лука приподнял бровь.
— Ты узко мыслишь.
Он хмыкнул.
— Ты видишь голову, а он… накрытый стол. Свечи. Это почти признание в любви. А голова — знак того, что Уна ныне свободна, что ей больше некого бояться.
— А она боялась?
— Думаю, да. Мне случалось говорить с жертвами насилия. Я пыталась просто понять, как они ищут жертв, и серийные убийцы, и те, кто не рискует убивать, но просто мучит годами, вытягивает жизнь, — она облизала пальцы. — Так вот, странно то, что эти женщины терпят. Они не пытаются убежать, не пытаются просить о помощи, они все уверены, что никто и ничто не способно защитить.
— То есть…
— Она не настолько верит мне, чтобы пустить в память. Но я почти уверена, что она не чувствовала себя в безопасности. До конца. А теперь получила доказательство, что человек, ее мучивший, мертв. Он никогда не вернется. Не поднимет руку. Не прикоснется. Не схватит за волосы… почему-то они все любят хватать за волосы. Или душить. Думаю, потому, что удушение дает чувство власти, контроля над кем-то.
От Луки тоже пахло дождевой водой.
И еще мужчиной. Тот резкий запах, который может отвращать или, наоборот, притягивать.
— Она не скажет, но она благодарна за этот подарок.
— Чучельнику?
— Чучельнику.
А смотрит он в глаза. И ждет. Он замер, точно опасается Милдред. Смешно. Разве ее можно бояться?
— Понимаешь, для нее Чучельник — абстракция. То есть, она знает, что он убийца и зло, но в то же время лично ей он ничего плохого не сделал.
Если поцеловать Луку, он сбежит или останется?
Или не стоит рисковать?
Эта ночь слишком темна, чтобы оставаться одной. И Милдред не хочет возвращаться к окну. Не хочет сидеть и остаток ночи пялиться, вслушиваясь в то, что происходит рядом, гадая, не идет ли кто за ней.
— Что до Ника, то здесь все сложнее. И да, его вещи взяты не случайно. Скорее напротив, это своего рода демонстрация. Заявление. Чучельник мог бы купить все новое, он в достаточной мере состоятелен, чтобы сделать подарок от души, а вместо этого он воспользовался чужими вещами.
— Чужими ли?
— Думаешь, Эшби? — Милдред провела пальцем по губам.
Если сбежит…
…не сбежал. Не отстранился.
— Не знаю пока, — а смотрит серьезно так, выжидающе. К подбородку же прилипла капелька розовой глазури. Розовый с Лукой сочетается плохо.
— И я не знаю… но если он, то зачем так явно? Или часть игры? Раньше Чучельнику нравилось играть. Возможно, решил повторить?