В первые годы после разрыва Патриция и Маурицио еще делали вид, что они супруги, притворялись перед окружающими, поэтому иногда выходили в свет вдвоем. Она наряжалась в лучшее, когда он заходил навестить дочерей, а когда он уходил – запиралась в комнате, падала в постель и часами рыдала. Раз в месяц Маурицио переводил около 60 миллионов лир (около 35 тысяч долларов) на счет Патриции в банке, но ей все равно начинало казаться, что все достигнутое ускользает от нее. Она завела себе ежедневники от Картье, которые приобретались ею каждый год: обтянутые темной телячьей кожей с маленькой фотографией самой Патриции на обложке. Она начала записывать каждую свою встречу с «Мау» – она все еще называла его именно так, – и это превратилось в настоящую одержимость.
Распавшийся брак был не единственной проблемой Маурицио. Альдо и его сыновья не собирались сдаваться без боя. В июне 1985 года они передали государственным органам подробное досье с именами главных свидетелей, которое указывало на то, что Маурицио подделал подпись отца на сертификатах акций, чтобы не платить налог на наследство. Альдо планировал не дать Маурицио захватить компанию, показав ему, что он получил свои 50 процентов в бизнесе нелегально.
Ключевым именем в этом досье стала Роберта Кассоль, проработавшая на «Гуччи» больше двадцати лет. Она начинала простой продавщицей и поднималась по карьерной лестнице, пока не стала помощницей Родольфо. Кассоль занималась всеми личными и деловыми вопросами Родольфо, а заканчивая работу в офисе, проводила долгие вечера вместе с Родольфо в его киностудии в подвале, записывая и переписывая на машинке сценарий фильма. Когда здоровье Родольфо стало хуже, Кассоль часто ездила с ним в Сент-Мориц, помогая разбирать письма и другие бумаги, даже когда он не мог сам приходить в офис.
В первые месяцы после того, как Родольфо не стало, Кассоль работала бок о бок с Маурицио – так же, как и с его отцом. Когда Маурицио изложил свои планы на обновление бизнеса, Кассоль попросила о повышении до коммерческого директора. Однако их отношения испортились. Для Маурицио Кассоль ассоциировалась с отцом и с прошлым, ему хотелось привести новых людей со свежими идеями, и он искал молодых и мотивированных профессионалов, которые заменили бы старую гвардию «Гуччи» и двигали компанию к его мечте. И Маурицио отказал Кассоль в ее просьбе.
– Нам нужен свежий воздух, – ответил он и указал ей на дверь. Они разругались и расстались на очень дурной ноте.
– В жизни важно уметь сосчитать до десяти, – много лет спустя замечала Кассоль, признавая: она при этой размолвке повела себя не лучшим образом. Тогда она злилась на то, что после ее многолетней преданности Родольфо его сын просто не нашел ей места в своих новых планах на компанию.
– Он не мог видеть рядом с собой никого, кто напоминал бы о прошлом, – замечала Кассоль.
В августе начальник полиции Флоренции, Фернандо Сергио, пригласил Кассоль в свой кабинет. Кассоль приехала из Милана поездом, путешествие заняло у нее три часа. Когда она вошла в кабинет, у Сергио на столе было досье на сорок страниц, старательно подготовленное Альдо, Джорджо и Роберто. Они обвиняли Маурицио в подделке отцовской подписи, чтобы избежать налогов на наследство на сумму примерно 13 миллиардов лир (то есть 8,6 миллиона долларов).
– Можете ли вы подтвердить то, что здесь написано? – спросил Сергио.
– Могу, – нервно ответила Кассоль.
– Расскажите мне, как это было.
Кассоль сделала глубокий вдох.
– 16 мая, через два дня после смерти Родольфо Гуччи, его сын Маурицио Гуччи и его советник Жан Витторио Пилоне попросили меня подделать подпись Родольфо Гуччи на пяти сертификатах акций, изданных на его имя. Это было в офисе «Гуччи» в Милане, на Виа Монте Наполеоне. Я решила, что не смогу подделать подпись сама, поэтому предложила доверить это моей ассистентке Лилиане Коломбо. Тем же утром, в доме Пилоне на Корсо Маттеотти, Коломбо подделала эти подписи. Но подделка вышла плохо, сертификаты были испорчены, и пришлось печатать новые. Так что два дня спустя, через двадцать четыре часа после похорон, опять же в доме Жана Витторио Пилоне, Коломбо подделала подписи вторично, на сертификатах акций Guccio Gucci SpA, Gucci Parfums и еще нескольких зеленых сертификатах, назначения которых она не знала.
Досье указало на еще одного важного свидетеля – его Сергио пригласил к себе в тот же день. Джорджо Кантини, один из управляющих «Гуччи» во Флоренции, хранил у себя ключи от сейфа компании, который находился во флорентийском офисе «Гуччи». В этом сейфе, старом черном «Вертхайме», изготовленном в Австрии в 1911 году, хранились самые важные документы компании.
Кантини сообщил начальнику полиции, что документы были в сейфе с 14 марта 1982 года по 16 мая 1983 года, когда, уже после смерти Родольфо, они были им переданы Маурицио. Когда Сергио заметил, что сертификаты акций были подписаны Родольфо 5 ноября 1982 года, Кантини немедленно выразил свое недоверие:
– Impossibile, signore! – воскликнул он. Кантини был единственным, кроме самого Родольфо, у кого был ключ от сейфа, и он никому не открывал дверцу. Было странно даже представить, чтобы мучимый болезнью Родольфо в свободное время отправился во Флоренцию, открыл сейф своим ключом, чтобы забрать и потом заменить сертификаты акций – при этом не поставив Кантини в известность.
Сергио понял, что дело оказалось чересчур сложным для работника его уровня, и передал его своим коллегам в Милан, где якобы и была совершена подделка. Восьмого сентября 1985 года миланский суд наложил арест на пятидесятипроцентную долю Маурицио в компании на время расследования предполагаемой подделки. Маурицио, решивший, что Кассоль объединилась с его родней и мстит ему лично, составил полный негодования ответ на бумаге для документов президента «Гуччио Гуччи», проставив наверху страницы печать компании. Тем временем Альдо, Роберто и Джорджо, которым оказалось мало уголовного расследования, начатого их стараниями, подали против Маурицио гражданский иск. С помощью адвокатов Маурицио удалось снять арест 24 сентября, но для него эта война только начиналась.
Годом раньше, захватив власть в совете директоров, Маурицио думал, что щедро поступил с Альдо: выделил ему почетную должность и позволил остаться в своем президентском кабинете на 24-м этаже в нью-йоркском здании «Гуччи». Когда он узнал, что досье на стол Сергио положил именно Альдо, он был беспощаден. Он рассказал де Соле, что произошло, и тот отправил работников, которые за ночь собрали вещи Альдо и вышвырнули «гуру Гуччи» из его президентского кабинета. Когда работники магазина в Нью-Йорке с утра пришли на работу, за резным деревянным столом Альдо сидел Доменико де Соле.
– Они снова развязали войну, – говорил он. – Я сказал Альдо, что надо быть рассудительным и поступать честно: если он начнет судебную тяжбу, я буду его противником. Он все говорил, что ему нравится то, что я делаю, что он видит, как я стараюсь навести порядок. Но мне кажется, что его подставили собственные дети – хоть он и говорил не раз, что считает их глупыми. Он выступил против нас в суде, и я его изгнал, – буднично добавлял де Соле.
С одобрения Маурицио он запретил Альдо заходить в здание, а также выпустил пресс-релиз, в котором сообщалось, что управление «Гуччи» «решило прекратить участие Альдо в делах компании», так как возникали непонимания в вопросах представительства. Затем руководство «Гуччи Америка» подало в суд на Альдо и Роберто за вывод более миллиона долларов из фонда компании ради личной выгоды.
Когда о произошедшем узнала Бруна Палумбо, она позвонила Марии Манетти Фарроу, бывшей распространительнице GAC, – женщины были дружны между собой.
– Произошло ужасное, – сказала Бруна и дрожащим голосом попросила Марию поставить свечку Богоматери. После тридцати двух лет трудов на собственную компанию Альдо указал на дверь его же племянник.
В 1980-х «Гуччи» больше прославились междоусобными войнами, чем торговлей. Новые подробности семейных дрязг заполоняли колонки светской хроники. Пресса наслаждалась наплывом новостей. Казалось, чем громче и внушительнее заголовки, тем больше покупателей рвутся в магазины «Гуччи».
«Вот и еще один эпизод нового и поистине итальянского варианта «Династии» с настоящими людьми вместо актеров», – писала «Республика», сравнивая скандал с популярным в Европе американским телесериалом. Несколько дней спустя в ней прозвучало: «G – это не Гуччи, G – это guerra[25]». По словам лондонской «Дейли экспресс», «Гуччи» была многомиллионной компанией, в которой было больше беспорядка, чем в римской пиццерии».
«Это такое побоище, в котором на входе свиньи, а на выходе – фарш», – цитируя одного английского комика, писала другая газета. Даже флорентийская «Ла Нацьоне», газета из родного города Гуччи, непочтительно замечала на целом развороте, посвященном династии: «За деньги можно купить все – но не переливание голубой крови».
К тому времени Альдо, который, наконец, осознал весь масштаб своих проблем с законом и налогами в США, решил, что пора навести в доме порядок. В декабре 1985 года он пригласил Джорджо и Роберто встретиться с ним в Риме. Он перешел сразу к делу и сообщил, что решил уступить свои акции «Гуччи» сыновьям, и на то было две причины. Во-первых, он боялся, что текущее расследование налоговых органов приведет к серьезным штрафам, наложенным на его имущество; он хотел облегчить свой портфель, но сохранить все в семье. Во-вторых, ему было уже восемьдесят, и он хотел защитить сыновей от непомерно больших налогов на наследство – особенно после истории с Маурицио. Он говорил: «Зачем мне отдавать деньги налоговой службе?»
Восемнадцатого декабря 1985 года по тайному договору Альдо разделил оставшиеся у него 40 % в Guccio Gucci SpA между Джорджо и Роберто. Он уже отдал 10 процентов троим сыновьям в 1974 году, когда не стало Васко. В итоге этого договора Роберто и Джорджо досталось по 23,3 процента в итальянской главной компании, оставляя Паоло лишь изначальные 3,3 процента. Кроме того, у всех троих было по 11,1 % в «Гуччи Шопс Инкорпорейтед». Альдо оставалось 16,7 процента в «Гуччи Шопс Инкорпорейтед», а в итальянской компании – ничего. Кроме того, Альдо с сыновьями поделили доли участия в разных компаниях «Гуччи» за рубежом: во Франции, Великобритании, Японии и Гонконге. У Маурицио было 50 процентов в «Гуччио Гуччи» и «Гуччи Шопс Инкорпорейтед», а также то, что принадлежало Родольфо в зарубежных компаниях. Паоло подозревал, что к нему относятся хуже, чем к братьям: он уже заявлял при всей семье: «Если папа после смерти ничего мне не оставит… Я соберу команду адвокатов и буду судиться, если понадобится, хоть пятьдесят лет!»
Чтобы избежать дальнейших столкновений с Паоло, Роберто и Джорджо договорились использовать при голосовании только свои 3,3 процента на собраниях «Гуччио Гуччи».
Тем временем договор Маурицио и Паоло распался в ноябре 1985 года, в один солнечный день в Женеве – в день итоговой встречи, на которой они должны были заключить договор и пожать друг другу руки. Посыльные от Паоло и Маурицио метались между двумя лагерями по коридорам отделения «Кредит Суисс» в Лугано, где находились на условном счету акции Паоло. Согласно официальным документам, которые впоследствии подал Паоло, Маурицио не соблюдал условий их договора и якобы отстранил его от участия в новой компании, «Гуччи Лицензинг Сервис», которая должна была быть основана при участии Паоло. Шли часы, а дело не двигалось к соглашению, которое вручило бы Маурицио 53,3 процента и контроль над компанией. Наконец, уже поздно ночью, когда рабочий день давно завершился, а банковские служащие валились с ног от усталости, Паоло закончил дело, которое казалось ему издевательством. Он разорвал черновик договора, над которым они работали, собрал свою команду консультантов и ушел прочь, забрав с собой свои сертификаты акций. Несколько дней спустя Паоло снова подал иск против Маурицио, заявляя, что его двоюродный брат захватил контроль над компанией в нарушение их договора, и требуя, чтобы назначение Маурицио председателем «Гуччи» было признано недействительным.
Маурицио, уже поняв динамику семейных раздоров, был готов к ссоре с Паоло и держал про запас еще одну сделку, но с Джорджо. На собрании 18 декабря 1985 года он предложил новый сценарий, при котором компания назначала исполнительный комитет из четырех человек: его самого, Джорджо и доверенного управляющего от каждого из них. Джорджо получил бы должность вице-президента, а исполнительный комитет обеспечивал бы совместное управление компанией. На это предложение согласился даже Альдо.
На новогодние праздники Маурицио уехал с чувством, что ему удалось достичь устойчивого решения – хотя бы временного. Между тем в отношениях с Патрицией тоже наметилась оттепель, пока супруги притворялись парой ради дочерей. В сентябре Маурицио часто бывал дома, и они договорились провести новогодние праздники вместе в Сент-Морице. Патриция знала, как Маурицио любит этот уголок в горах, и надеялась, что там они смогут примириться, поэтому принялась за украшение дома к Рождеству. Когда она закончила работу, Чеза Муреццан сверкала красно-золотыми гирляндами, свечами, украшениями из мха и омелы. Патриция с Алессандрой поставили у камина елку, нарядили ее стеклянными шарами с золотыми узорами и десятком настоящих миниатюрных свечек. Маурицио обещал посетить с Патрицией полуночную мессу – она любила эту традицию, и сердце ее пело от мысли, что между ними все может стать как прежде. Она купила в подарок Маурицио золотые запонки с бриллиантами и сапфирами, и ей не терпелось увидеть его лицо, когда он откроет подарок.
Вечером 24 декабря Маурицио, ни слова не говоря, улегся спать в десять вечера, так что Патриция отправилась на мессу одна. На следующее утро, по своему обычаю, Гуччи пригласили сотрудников открыть подарки, чтобы позже распаковать свои в кругу семьи. Маурицио подарил Патриции брелок с яхты «Италия» и антикварные часы. Патриция не знала, обижаться или злиться: она ненавидела старинные часы, а брелок был уж просто оскорблением! Тем вечером они должны были вдвоем отправиться на званый ужин, но Маурицио идти отказался. Патриция решила, что пойдет одна, и уже на ужине узнала от друга, что Маурицио планировал уехать на следующий день. Дома Патриция накинулась на мужа с бранью, и тогда он схватил ее за шею, оторвав от пола хрупкое тело жены, прямо при девочках, которые испуганно жались в дверях:
– Così cresci! – взревел он. – Расти повыше!
– Тяни-тяни! – прохрипела Патриция в его хватке, стиснув зубы. – Мне не помешает чуть прибавить в росте!
Новогодние праздники, которых она ждала с такой надеждой, были окончены. Как и их брак: 27 декабря 1985 года Патриция пометила в дневнике как день, когда все окончательно рухнуло.
– Только последний мерзавец мог бросить жену на Рождество, – жаловалась она много лет спустя.
На следующее утро она проснулась и увидела, что Маурицио собирает вещи. Он сказал ей, что уезжает в Женеву. Уходя, он отвел Алессандру в сторону и сказал ей:
– Папа больше не любит маму, поэтому он уходит. У папы есть новый красивый дом, и ты всегда можешь туда прийти: один день живи со мной, один день с мамой.
Алессандра разрыдалась; Патриция была поражена прямотой мужа – особенно учитывая, что они договорились ничего не говорить детям о размолвке. В этот день началась их война за детей – война, которая оставила след на всей семье. Маурицио обвинял Патрицию в желании забрать у него дочерей, та же возражала, что его приезды так расстраивают девочек, что лучше ограничить их общение с отцом. Бывшая гувернантка семьи добавляла:
– Патриция не подпускала к Маурицио детей, потому что хотела заставить его вернуться домой.
Если Патриция использовала против Маурицио детей, тот в ответ использовал против нее имущество. Он решил закрыть от нее и Сент-Мориц, и яхту «Креол» – только не стал ей об этом сообщать. Однажды Патриция привезла девочек в Сент-Мориц и обнаружила, что в дверях новые замки. Слуги, которых она позвала, отказались ей открывать, сославшись на запрет господина Гуччи пускать ее на свою территорию. Патриция вызвала полицию. Когда выяснилось, что супруги не живут вместе, но и не разведены, полиция вскрыла замки и впустила Патрицию с дочками в дом.
Тем временем в Женеве началась судебная тяжба между Паоло и Маурицио – решение по которой, впрочем, было принято только на следующем семейном собрании во Флоренции, в начале февраля 1986 года. Альдо знал, что соглашение между Маурицио и Паоло не состоялось – и, поскольку племянник оказался в уязвимом положении, решил, что настал подходящий момент его переубедить. Несмотря на все, что произошло между ними, Альдо встретил Маурицио широкой улыбкой и объятиями. Так было принято у Гуччи: забывать обиды и делать вид, будто ничего не случилось.
– Сынок! Бросай свои планы стать большим начальником, – сказал Альдо. – Как ты собрался делать все один, Avvocatino? Давай работать вместе.
Он предложил Маурицио заключить новое соглашение, в котором участвовали бы и Джорджо, и Роберто, а он сам действовал бы как посредник.
Маурицио натянуто улыбался. Предложения Альдо не стоило воспринимать всерьез. Было ясно, что у Альдо связаны руки: американские государственные органы едва не лишили его паспорта из-за налогового дела. 19 января, прямо перед самолетом в Италию, на очень эмоциональном заседании федерального суда Нью-Йорка Альдо был признан виновным в уклонении от налогов правительству США на 7 миллионов долларов. Альдо признал, что разными способами вывел из компании около 11 миллионов долларов, переводя эти средства себе или членам семьи. Одетый в двубортный синий костюм в тонкую полоску, Альдо в слезах уверял федерального судью Винсента Бродерика в том, что его проступок не имеет ничего общего с его «любовью к Америке», гражданином и постоянным резидентом которой он стал в 1976 году. Альдо выписал чек на сумму больше миллиона долларов в пользу налоговой службы и согласился выплатить еще шесть миллионов, прежде чем будет вынесен приговор. Его ждало до пятнадцати лет тюрьмы и штраф в 30 тысяч долларов. Доменико де Соле сообщил Маурицио, что Альдо почти наверняка окажется за решеткой.
Семейный совет начался без особых скандалов. Маурицио подтвердил свою договоренность с Джорджо, пообещал важные должности в компании его сыновьям. Уходя, Альдо сказал Маурицио напрямик:
– Я признаю, что я в ответе (по поводу проблем с американскими налогами) за то, чтобы спасти компанию и семью. Но только не думай, что мой братишка Родольфо в это время держал руки в карманах, – намекнул он, подразумевая, что и Родольфо зарабатывал на этом деле. – Я оказался в беде, потому что помогал всем вам. У меня большое сердце.
Теперь, когда в семье воцарился мир – или хотя бы временное перемирие, – нужно было вернуться к вопросу Паоло. Когда его договоренность с Маурицио не сложилась, Паоло вернулся к своему проекту «PG». На этот раз он запустил в производство первую коллекцию сумок, поясов и других аксессуаров, которые в том же марте представил на большой торжественной презентации в закрытом римском клубе. Посреди торжества в зал ворвалась уголовная полиция, заставив гостей рассыпать икру и разлить шампанское, и конфисковала коллекцию. Паоло был в ярости, и он знал, кто послал к нему незваных гостей: Маурицио.
– Maledetto![26] Ты за это ответишь! – вскричал Паоло куда-то в пустоту, еще во фраке и с бокалом шампанского в руке. Он пришел в отчаяние. Его счета уже составляли сотни тысяч долларов. Не первый год у него не было жалованья. Его акции «Гуччи» ничего ему не приносили, несмотря на хорошую прибыль компании, так как Маурицио провел на голосовании предложение не делить дивиденды, а вкладывать их в резерв на его грандиозный проект. Вынужденный отдать и дом, и офис в Нью-Йорке, Паоло вернулся в Италию. И вот теперь Маурицио сорвал ему вечеринку. Паоло угрожал, что обратится в правоохранительные органы, но Маурицио и бровью не повел.
Пока Паоло вынашивал планы, как покарать Маурицио, свершилась его месть отцу: приговор тому был вынесен в Нью-Йорке 11 сентября 1986 года. Паоло сделал все, чтобы пресса с камерами наготове обступила место событий толпами: накануне он обзвонил всех репортеров, которых только вспомнил. Слезно прося о помиловании, Альдо проговорил, запинаясь, по-английски:
– Я все-таки сожалею, я глубоко сожалею о случившемся и о содеянном, и я взываю к вашему снисхождению. Уверяю вас, этого больше не повторится.
Срывающимся голосом он рассказал суду, что прощает Паоло и «всех, кто хотел, чтобы я здесь оказался. Некоторые мои родные исполнили свой долг, другие наслаждаются местью. Господь им всем судья!»
Его адвокат Мильтон Гульд попытался спасти Альдо от тюрьмы, заверяя, что в восемьдесят один год тюремное заключение «было практически равносильно смертному приговору». Но судья Бродерик уже принял решение. Он приговорил Альдо к одному году и одному дню тюрьмы за уклонение от налогов в размере более 7 миллионов долларов.
– Мистер Гуччи, я не сомневаюсь, что вы больше не нарушите закон, – сказал судья, отметив, что Альдо уже «достаточно наказан» оглаской этого дела и его последствиями для бизнеса. – Я понимаю, что вы принадлежите к другой культуре, к которой наша добровольная система налогообложения неприменима.
Но затем Бродерик объяснил, что необходимо подать серьезный пример всем тем, кто не желает платить налоги. Альдо был приговорен к тюремному заключению по одной статье – уклонение от личных и корпоративных налогов, а также по три года еще по двум статьям о неуплате налогов, по которым Альдо был обвинен в январе. Судья приостановил исполнение приговора по двум из статей, предложив Гуччи условный срок, в том числе год общественных работ.
Бродерик оставил Альдо на свободе до 15 октября, а затем тот отправился в Федеральный центр предварительного заключения во Флориде, который располагался на месте бывшей базы военно-воздушных сил США «Эглин». Судья заявил, что не ставит перед собой задачу замучить пожилого человека на девятом десятке лет. Центр Эглин, к неудовольствию его начальника, прозвали «тюрьмой отдыха»: из-за своего устройства он напоминал скорее санаторий, чем тюрьму. Здесь можно было найти площадки для баскетбола, ракетбола, тенниса и даже бочче – старинной итальянской игры, похожей на боулинг, но с деревянными шарами и узкой дорожкой прямо на земле. Здесь было поле для софтбола с ночным освещением, футбольное поле, беговая дорожка и даже площадка для пляжного волейбола. В рекреационном здании находился бассейн и столы для пинг-понга, телевизор и клуб для бриджа; здесь также была песочная площадка для бросания колец, а заключенные могли оформить подписку на журналы и газеты. Какое-то время Альдо даже позволяли держать в камере телефон, хотя позднее он лишился этой привилегии, потому что постоянно кому-нибудь звонил.
Даже из тюрьмы Альдо напоминал о себе во Флоренции: его звонки и письма вошли в историю компании.
– Dottor Альдо? – недоверчиво переспросил Клаудио Дель Инноченти, когда в первый раз взял трубку на заводе в Скандиччи и услышал оживленный тосканский акцент на другом конце. – Вы же должны быть в тюрьме.
– Он постоянно мне звонил, – рассказывал Дель Инноченти. – Он влюбился в девушку, которая со мной работала, и вечно звал ее к телефону поговорить.
Альдо не забывал и о родных: он писал письма, рассказывая, что старается наслаждаться жизнью под замком и всерьез думает вернуться к делам, как только его выпустят.
В декабре 1986 года он отвечал на письмо Энрике Пирри, своей бывшей сотруднице в Риме, которую нанял больше двадцати пяти лет назад. «Дорогая Энрика… я рад, что я здесь, ведь здесь я могу отдохнуть как следует и душой и телом», – писал он своим размашистым почерком. Альдо добавлял, что семья уговаривает его вернуться «на свой пост», от которого его «принудили отречься».
«Образ Гуччи разрушен руками тех, кто неспособен поддерживать рабочий темп. Sto benissimo[27], у меня все прекрасно, и когда я… вернусь к вам, это будет сюрпризом для всех – для i buoni e i cattivi, для хороших людей и для дурных», – заканчивал Альдо свое послание.
Проведя в Эглине пять с половиной месяцев, Альдо был переведен в дом социальной реабилитации Армии спасения в Уэст-Палм-Бич, где он должен был приступить к общественным работам, трудясь в местной больнице в дневную смену. Паоло заявил, что не жалел о содеянном, когда узнал, что отца посадили в тюрьму, хотя его жена Дженни позднее признавалась, что он был в ужасе.
Несмотря на конфликт с Альдо, Маурицио переживал за судьбу дяди. Он не считал, что Альдо заслужил все это.
– Если бы его убили, он и то страдал бы меньше, – говорил он. Не подпускать Альдо к компании и держать его на привязи после того, как он всю жизнь мотался по всему свету, – уже это было достаточным наказанием.
То, что случилось с Альдо, только убедило Паоло расквитаться с Маурицио, ведь он считал себя обманутым. Он разложил на своем столе в Риме, где занимался делами, все документы, в которых говорилось об офшорных компаниях империи Гуччи, в том числе ксерокопии банковских счетов и подробные описания того, как Маурицио приобрел «Креол» на деньги, выведенные через панамскую компанию по технологическим исследованиям «Англо-Америкэн», созданную Родольфо. Паоло отправил копии этой папки всем, кому только додумался: Procuratore Generale, генеральному прокурору Итальянской Республики, налоговой полиции Италии – Guarda di Finanza, органам налоговой проверки, в министерство юстиции и финансов, а также в четыре главенствующие партии страны. На всякий случай он написал еще и в Consob, надзорный орган итальянской биржи. В октябре прокурор Флоренции Убальдо Наннуччи связался с Паоло, и тот рассказал ему все, что знал. Последствия для Маурицио наступили мгновенно.
Пока Маурицио в Австралии занимался яхтой «Италия», в его квартиру в Милане, на Галлериа Пассарелла, ворвались следователи. Патриция, которая отправилась тогда в парижский «Ритц» за покупками, узнала об этом от подруги, которую оставила посидеть с дочками: им тогда было пять и десять лет. Девочки как раз собирались в школу, когда дверь распахнули пятеро детективов с ордером на обыск. В тот день они даже проследовали за Аллегрой до самой школы Сестер Милосердия, чем шокировали мать настоятельницу, и потребовали показать рисунки, которые были у Аллегры в портфеле. Обыск прошел и в офисе Маурицио на Виа Монте Наполеоне.
Тем временем бумаги, которые Альдо и сыновья собрали против Маурицио за лето, также оказались в поле зрения итальянской судебной системы. Семнадцатого декабря 1986 года Феличе Паоло Изнарди, прокурор Милана, снова подал запрос на арест доли Маурицио в компании «Гуччи». Маурицио знал, что сделать «Гуччи» одним из главных конкурентов на рынке предметов роскоши будет гораздо сложнее, чем он мог себе вообразить. Нужно было действовать быстро, пока запрос Изнарди не был принят.
Глава 9. Смена партнеров
– Dottor Maurizio! Venga subito![28] – позвал верный шофер Маурицио, Луиджи Пировано. Он ворвался в контору Джованни Панцарини, одного из лучших адвокатов по гражданским делам в Милане, и наконец нашел там Маурицио, которого больше часа искал по всему центру города. Маурицио беседовал с Панцарини и со своим консультантом, Жаном Витторио Пилоне, за старинным деревянным столом для переговоров. Когда Луиджи – темноволосый, усатый мужчина – ворвался в кабинет, все с удивлением обернулись на его взволнованный голос и раздосадованное лицо. Увидев, как встревожен его вечно спокойный и сдержанный водитель, Маурицио понял: случилось что-то серьезное.
– Луиджи? – спросил он с беспокойством, поднимаясь с места. – Cosa c’è?[29]