Министр снова ругнулся. Дернул меня за руку, с раздражением отбросив к двери.
— Пока щит еще держится, вы должны оттянуть глыбу в сторону и покинуть здание. Это приказ!
Его сиятельство снова был взбешен, и я совершенно точно понимала: неповиновение его словам обернется для меня новым гневом. Но ввиду открывшегося ярость маркиза казалась наименьшим злом, а потому я повторила:
— Только с вами! — За простым родом отца тянулось множество неудач, но он всегда оставался верен своему слову и, присягнув на верность императору, позволить себе измену империи не мог. Значит, не могла изменить и я. — Вместе!
Я попыталась оттянуть тяжелую глыбу от двери, тут же осознав: это бессмысленно. Не понимая как, явно ощутила, что камень этот удерживается волей хозяйки. И мне, лишенной дара, его не сдвинуть с места.
Обреченно обернувшись к боевому магу, увидела, как он в одним движением разорвал щит, отняв от него полоску огненной стихии, крайне похожую на хлыст. Обернул ею огромную глыбу и, рванув в сторону, освободил путь.
Мгновенная радость сменилась жутким ужасом, когда я расслышала болезненный вздох Николая Георгиевича. Подхватив его окровавленное тело под руки, метнулась в открытую дверь. Протянула еще несколько шагов, помогая маркизу уйти подальше от рушащегося здания. И дотянулась до драгоценного камня внутри золотой звезды на груди министра, подчиняясь глухой просьбе:
— Немедленно, Ольга! Откройте императорский портал!
Мигом зажала крупный артефакт в пальцах, заставив монастырь вокруг нас перестать существовать.
Мир дрогнул. В открывшемся переходе не ощущалось ни свободного падения, ни жара огня — лишь невероятная легкость, подобная полету в облаках. Перемещение длилось от силы минуту, а потом — рывок и яркая вспышка, ненадолго лишившая зрения.
Чувства обострились. Вдруг стало так хорошо, спокойно, все тревоги за жизнь маркиза внезапно исчезли, сменившись твердой уверенностью: он выживет. Сильнейшие маги империи позаботятся об этом.
На замену серости монастырского камня пришла зелень дорогой обивки, и взволнованный голос спросил:
— Левшин?! Что случилось?!
О том, что вижу его императорское высочество, догадалась не сразу. Конечно, памятные портреты августейшей семьи хранились во всех домах Старороссии, но писались они художником весьма старательным, и старание это шло не столько в сторону сходства, сколько в желание писать придворную жизнь еще долгие годы. А потому холсты врали…
Не будучи до сего дня представленной ко двору, я воображала цесаревича совсем другим. Пожалуй, более высоким, утонченным, мужественным. С особой царской статью: ведь не просто так каждая выпускница девичьего пансиона в Хвойном мечтала стать невестой наследника.
Но при встрече Павел Алексеевич оказался… Пожалуй, да, — обычным. С первой сединой и слишком крупными, простоватыми чертами лица. С фигурой, что поплыла чуткими стараниями придворных поваров. И даже чудесный белоснежный мундир, отделанный ценными камнями, сидел на нем слегка топорщась. А ведь они с маркизом одного возраста, только Николай Георгиевич во всем предпочтительней цесаревича.
И все же в том, что передо мной престолонаследник, сомнений не оставалось.
Цесаревич сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг, предложенной министрами, и лицо его выражало смертельную скуку, пока взгляд не упал на Левшина. С губ престолонаследника сорвался беспокойный крик, и вслед за этим на нас уставилось еще шесть пар удивленных глаз.
Повисшая тишина давила, и, не справившись с растущим страхом за его сиятельство, я совершенно по-детски попросила:
— Помогите, пожалуйста.
Забыв об этикете и о том, что подобное обращение к самому цесаревичу может довольно жестоко покараться, я с мольбой взирала на присутствующих, одновременно зажимая ладонями кровоточащие раны.
Взревела тревожная сирена, и трое министров, склонившись перед цесаревичем, покинули кабинет. Четверо других скорым шагом направились к нам, по пути угрожающе выставив руки с зажигающимися на них силовыми потоками:
— Отойдите от него, госпожа!
Если бы я хоть каплю беспокоилась за свою жизнь, то повиновалась бы. Но сейчас все, что занимало мои мысли, — это бегущая по пальцам горячая кровь, вместе с которой из вен маркиза уходила жизнь.
Перед министрами вспыхнули энергетические шары, мигом окружившие нас с господином Левшиным со всех сторон. Находясь в воздушном коконе, оплетенном разрядами молний, я и подумать не могла о побеге. Да и куда? Прорвись мы сквозь воздушный заслон, тут же оказались бы в бурлящей водной стихии, под которой уже плавились раскаленные плиты дворцового пола.
Страшась магического нападения, я по-прежнему не отпускала огненного мага, лишь сильнее прижимаясь к нему. Крепко цеплялась окровавленными пальцами за изодранную форму на груди его сиятельства, не узнавая своего дрожащего голоса:
— Министр ранен, ему нужна помощь!
Комната снова поплыла. Как после бренди, но все же немного иначе. Я Пошатнулась, еще крепче вцепившись в мундир господина Левшина, и подняла глаза на правителя:
— Прошу вас, помогите ему. На нас напали в монастыре… — Кабинет сделал еще один круг, после чего помчался с бешеной скоростью, едва позволив мне закончить: — Графиня Зайцева…
Сквозь туман полубеспамятства и грохот магических контуров слышалось, как цесаревич отдает приказы:
— Монастырь оценить. Настоятельницу и графиню задержать для допроса! Графа Зайцева доставить живым!
Приказы продолжали гулко отскакивать от зеленых стен, но я могла контролировать лишь одно: свои сомкнутые пальцы на мундире Левшина. И когда их попытались разжать, все, что удалось мне, — это лечь на окровавленную грудь своего спасителя и, накрыв его собою, произнести:
— Прошу вас, я должна ему помочь!..
Свет окончательно померк. Однако даже в кромешной тьме, которая не забывала кружиться в разные стороны, я почему-то явно ощущала: Николай Георгиевич недалеко. И от осознания этого становилось чуть легче.
Глаза разомкнула, лишь когда бесконечная круговерть предметов, звуков и запахов внезапно остановилась. Магические контуры исчезли, а на смену им пришло нечто легкое, прояснившее разум. И я смогла выдохнуть:
— Господин Левшин?
Почувствовала его присутствие еще до того, как услышала ответ, но только по исчезнувшему теплу поняла: маркиз все это время держался рядом. Взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, удивилась: недавнее приключение выдавали лишь темные круги под глазами, но и они больше говорили об усталости его сиятельства.
В свете первых солнечных лучей, застенчиво пробиравшихся сквозь тонкие занавески небольших окон, ярко сияло золото десятка пуговиц на новой форме министра. Глубокого морского оттенка, она сидела на нем так же великолепно, как и прежняя, а во внешнем виде Николая Георгиевича не присутствовало ни малейшего намека на свежее ранение.
— Добрый день, госпожа Ершова. — Боевой маг отвернулся, поспешно отойдя к окну. Вгляделся в даль, затягивая и без того неловкую паузу. — Как вы себя чувствуете?
До сего дня маркиз ни разу не называл меня так, как того требовал этикет. А потому привычное негодование от его фамильярности сменилось удивлением, и совсем скоро — тревогой. Что случилось?
Оглядевшись по сторонам, поняла: мы находимся не в его родовом особняке, ведь привычный блеск позолоты, так тяготивший меня, нынче сменился светлой серостью гладко выкрашенных стен, а меблировка красного дерева — холодным блеском простых металлических коек, какие бывают лишь в военных госпиталях…
Да и пахло здесь совсем иначе. Лекарствами и мазями на основе травяных сборов, удушливой хлоркой для обработки полов и тем особым ароматом ткани, какой живет лишь в казенных домах.
Осознав, что нахожусь в постели, натянула одеяло до самого подбородка, создав безопасный кокон, за которым совершенно невозможно разглядеть ткань простой сорочки. А ведь рубашка эта тоже чужая, хлопковая. Слишком жесткая, чтобы надевать ее под дневное платье. Таких даже в девичьем пансионе под Хвойным не носили, прививая молодым воспитанницам вкус и женственность. Тогда… где я?
Обернувшись и прочитав невысказанный вопрос в моих глазах, маркиз обманчиво мягко произнес:
— Вы спасли мне жизнь, графиня, попутно раскрыв заговор против короны. Сейчас мы находимся в императорском госпитале Петергофа. К слову, вас тоже осмотрели.
Все внутри меня сжалось от дурного предчувствия: собеседник был явно настроен враждебно.
В животе мгновенно свернулся комок страха, и меня замутило. Увидев мой испуг, министр раздраженно поджал губы, что придало выражению лица жесткости, и меня окинули неприязненным взглядом, заставив съежиться под жарким одеялом:
— После нападения… ваш недуг обострился, заставив его императорское высочество незамедлительно вмешаться. Приглашенные целители установили, что… — Тяжелая пауза, длившаяся, казалось, целую вечность, закончилась совершенно неожиданным: — Вы вовсе не больны. И даже наоборот.
Что?! Неужели мне послышалось?
Не дав возразить, Николай Георгиевич желчно рассмеялся:
— Прошу вас, госпожа Ершова, не унижайте меня столь дурной актерской игрой! — Он поднял руку, снова призывая меня к молчанию. — Как вы понимаете, дело приобрело совершенно иной оборот, — кивок скорее собственным мыслям, — и госпожа Полякова под присягой сообщила: ваш отец знал об этом.
Голос маркиза изменился до неузнаваемости. Наплевав на все законы этикета, он позволил себе открытую неприязнь, унизительно продолжая хлестать меня словами:
— Те пилюли, что вы принимали последние восемь лет, — не что иное, как ливиум, представленный обществу вашим отцом совсем недавно!
В крайнем раздражении боевой маг все больше походил на хищную птицу. Он рвано чеканил шаг, сокращая расстояние между нами, и, похоже, запасы его терпения заканчивались вместе со спасительным пространством:
— И знаете, что стало последней каплей?
Он шагнул ко мне, сжав кулаки, отчего кожа на костяшках пальцев чрезмерно побелела:
— Вы ведь вовсе не лишены дара! Более того, его мощь… именно она заставила вашего отца отправить вас в пансион под видом полного содержания и приема лекарств! Ваша стихия — человеческая душа! — Маркиз едва совладал с собой, склонившись над моим ложем.
Яростно посмотрел на меня сверху вниз, мрачно добавив:
— Дар редкий, ценный своей единственной в империи сутью. Великий алхимик испугался, что по приказу императора вас отнимут у него едва ли не со школьной скамьи, и не придумал ничего лучше, чем заглушить этот талант при помощи лекарств. Под видом разработок идеального трансформатора, способного превратить любой металл в золото, он искал искажатель вашей силы, впрочем разом справившись с двумя проблемами сразу. Забавно, не находите?
Забавно? Все рассказанное Николаем Георгиевичем казалось бессмысленным и диким, но уж никак не забавным. Ведь сих пор я была просто уверена, что отец стыдился своей лишенной дара крови, так не к месту проснувшейся в единственной наследнице, а потому и сослал подальше от собственных глаз и мнения великосветского общества. Он же…
— Защищал вас, — подсказал министр. — К слову, главный мыслитель империи по-прежнему не найден, отчего вопрос о тайне его разработки и об участии в измене стоит не менее остро. Вам известно что-нибудь об этом?
Осознание слов его сиятельства подействовало подобно ушату с ледяной водой. Забыв обо всем, я решительно вскочила с кровати, необдуманно позволив защитному пологу одеяла разом покинуть меня. И внезапно ошеломленно поняла, что стою перед боевым магом в одной лишь тонкой больничной сорочке, под которой ничего нет.
Прохладный воздух тут же поднял волну мурашек по телу, заставив отреагировать не только кожу. Взгляд маркиза разом метнулся к моей груди, отчетливо проступающей под легкой тканью. Я медленно опустила глаза к тому месту, за которым так откровенно наблюдал Николай Георгиевич, и растерянно подняла руки, запоздало пытаясь укрыться. Сдвинуться с места хотя бы на шаг, чтобы поднять злосчастное одеяло, не могла — страшилась. Волна горячего стыда раскрасила щеки яркими пятнами, и господин Левшин не сдержался:
— Бросьте, Ольга! Это представление уже никого не удивит!
Напряжение его сиятельства выдавала бешено пульсирующая темная жилка у самого виска. И все же ничто в его словах до сих пор не объяснило полного ненависти взгляда, пока он не прорычал:
— Скажите, вы ведь с самого начала обо всем знали, продумав свой план до мелочей?!
Николай Георгиевич замер всего в паре шагов, и любая неосторожность с моей стороны могла спровоцировать гнев. Но даже несмотря на то, что от смертельного страха я дрожала как лист на ветру, не спросить было невозможно:
— Знала… о чем?
В долю секунды господин Левшин разорвал расстояние между нами, остановившись вплотную. Резкий порыв воздуха, принесенный им, мгновенно напомнил аромат его парфюма, который я вдохнула прежде, чем поднять на него взгляд. Но маркизу этого оказалось недостаточно, — грубо сжав одной рукой мое плечо, другой он приподнял подбородок, вынудив запрокинуть голову.
— Что станете моей женой, если провернете все это?! — выдохнул он в самые губы.
Зал поплыл. Горячо защипало в глазах, и пронизывающая боль заставила меня обхватить руки Николая Георгиевича, забыв о непозволительном внешнем виде. Звенящим голосом я переспросила:
— Простите, что?..
Маркиз издевательски стряхнул мои ладони со своих, по-прежнему удерживая за подбородок. И, чеканя каждое слово, объяснил:
— Изъятая сегодня переписка с молодым Никитиным многое объяснила. Кстати, листы вам отправлял сам граф по просьбе сына — его тоже в скором времени доставят для допроса вместе с Зайцевыми. Но не станем отвлекаться. — Он склонился еще ближе, больно удерживая меня. — Итак, с чего же начать? Скромная выпускница пансиона, не прижившаяся в собственной семье, — вы ведь явно понимали, что должны решить свою судьбу в первый же сезон?!
Маркиз говорил правду, и от осознания своей никчемности я отвела взгляд. Господи, как же низко я нала в его глазах! Попытавшись вырваться из крепких объятий Левшина, я лишь сейчас ощутила, насколько он силен. Подавив мое сопротивление, боевой маг только яростнее вжал меня в стальной торс.
— Пока щит еще держится, вы должны оттянуть глыбу в сторону и покинуть здание. Это приказ!
Его сиятельство снова был взбешен, и я совершенно точно понимала: неповиновение его словам обернется для меня новым гневом. Но ввиду открывшегося ярость маркиза казалась наименьшим злом, а потому я повторила:
— Только с вами! — За простым родом отца тянулось множество неудач, но он всегда оставался верен своему слову и, присягнув на верность императору, позволить себе измену империи не мог. Значит, не могла изменить и я. — Вместе!
Я попыталась оттянуть тяжелую глыбу от двери, тут же осознав: это бессмысленно. Не понимая как, явно ощутила, что камень этот удерживается волей хозяйки. И мне, лишенной дара, его не сдвинуть с места.
Обреченно обернувшись к боевому магу, увидела, как он в одним движением разорвал щит, отняв от него полоску огненной стихии, крайне похожую на хлыст. Обернул ею огромную глыбу и, рванув в сторону, освободил путь.
Мгновенная радость сменилась жутким ужасом, когда я расслышала болезненный вздох Николая Георгиевича. Подхватив его окровавленное тело под руки, метнулась в открытую дверь. Протянула еще несколько шагов, помогая маркизу уйти подальше от рушащегося здания. И дотянулась до драгоценного камня внутри золотой звезды на груди министра, подчиняясь глухой просьбе:
— Немедленно, Ольга! Откройте императорский портал!
Мигом зажала крупный артефакт в пальцах, заставив монастырь вокруг нас перестать существовать.
Мир дрогнул. В открывшемся переходе не ощущалось ни свободного падения, ни жара огня — лишь невероятная легкость, подобная полету в облаках. Перемещение длилось от силы минуту, а потом — рывок и яркая вспышка, ненадолго лишившая зрения.
Чувства обострились. Вдруг стало так хорошо, спокойно, все тревоги за жизнь маркиза внезапно исчезли, сменившись твердой уверенностью: он выживет. Сильнейшие маги империи позаботятся об этом.
На замену серости монастырского камня пришла зелень дорогой обивки, и взволнованный голос спросил:
— Левшин?! Что случилось?!
О том, что вижу его императорское высочество, догадалась не сразу. Конечно, памятные портреты августейшей семьи хранились во всех домах Старороссии, но писались они художником весьма старательным, и старание это шло не столько в сторону сходства, сколько в желание писать придворную жизнь еще долгие годы. А потому холсты врали…
Не будучи до сего дня представленной ко двору, я воображала цесаревича совсем другим. Пожалуй, более высоким, утонченным, мужественным. С особой царской статью: ведь не просто так каждая выпускница девичьего пансиона в Хвойном мечтала стать невестой наследника.
Но при встрече Павел Алексеевич оказался… Пожалуй, да, — обычным. С первой сединой и слишком крупными, простоватыми чертами лица. С фигурой, что поплыла чуткими стараниями придворных поваров. И даже чудесный белоснежный мундир, отделанный ценными камнями, сидел на нем слегка топорщась. А ведь они с маркизом одного возраста, только Николай Георгиевич во всем предпочтительней цесаревича.
И все же в том, что передо мной престолонаследник, сомнений не оставалось.
Цесаревич сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг, предложенной министрами, и лицо его выражало смертельную скуку, пока взгляд не упал на Левшина. С губ престолонаследника сорвался беспокойный крик, и вслед за этим на нас уставилось еще шесть пар удивленных глаз.
Повисшая тишина давила, и, не справившись с растущим страхом за его сиятельство, я совершенно по-детски попросила:
— Помогите, пожалуйста.
Забыв об этикете и о том, что подобное обращение к самому цесаревичу может довольно жестоко покараться, я с мольбой взирала на присутствующих, одновременно зажимая ладонями кровоточащие раны.
Взревела тревожная сирена, и трое министров, склонившись перед цесаревичем, покинули кабинет. Четверо других скорым шагом направились к нам, по пути угрожающе выставив руки с зажигающимися на них силовыми потоками:
— Отойдите от него, госпожа!
Если бы я хоть каплю беспокоилась за свою жизнь, то повиновалась бы. Но сейчас все, что занимало мои мысли, — это бегущая по пальцам горячая кровь, вместе с которой из вен маркиза уходила жизнь.
Перед министрами вспыхнули энергетические шары, мигом окружившие нас с господином Левшиным со всех сторон. Находясь в воздушном коконе, оплетенном разрядами молний, я и подумать не могла о побеге. Да и куда? Прорвись мы сквозь воздушный заслон, тут же оказались бы в бурлящей водной стихии, под которой уже плавились раскаленные плиты дворцового пола.
Страшась магического нападения, я по-прежнему не отпускала огненного мага, лишь сильнее прижимаясь к нему. Крепко цеплялась окровавленными пальцами за изодранную форму на груди его сиятельства, не узнавая своего дрожащего голоса:
— Министр ранен, ему нужна помощь!
Комната снова поплыла. Как после бренди, но все же немного иначе. Я Пошатнулась, еще крепче вцепившись в мундир господина Левшина, и подняла глаза на правителя:
— Прошу вас, помогите ему. На нас напали в монастыре… — Кабинет сделал еще один круг, после чего помчался с бешеной скоростью, едва позволив мне закончить: — Графиня Зайцева…
Сквозь туман полубеспамятства и грохот магических контуров слышалось, как цесаревич отдает приказы:
— Монастырь оценить. Настоятельницу и графиню задержать для допроса! Графа Зайцева доставить живым!
Приказы продолжали гулко отскакивать от зеленых стен, но я могла контролировать лишь одно: свои сомкнутые пальцы на мундире Левшина. И когда их попытались разжать, все, что удалось мне, — это лечь на окровавленную грудь своего спасителя и, накрыв его собою, произнести:
— Прошу вас, я должна ему помочь!..
Свет окончательно померк. Однако даже в кромешной тьме, которая не забывала кружиться в разные стороны, я почему-то явно ощущала: Николай Георгиевич недалеко. И от осознания этого становилось чуть легче.
Глаза разомкнула, лишь когда бесконечная круговерть предметов, звуков и запахов внезапно остановилась. Магические контуры исчезли, а на смену им пришло нечто легкое, прояснившее разум. И я смогла выдохнуть:
— Господин Левшин?
Почувствовала его присутствие еще до того, как услышала ответ, но только по исчезнувшему теплу поняла: маркиз все это время держался рядом. Взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, удивилась: недавнее приключение выдавали лишь темные круги под глазами, но и они больше говорили об усталости его сиятельства.
В свете первых солнечных лучей, застенчиво пробиравшихся сквозь тонкие занавески небольших окон, ярко сияло золото десятка пуговиц на новой форме министра. Глубокого морского оттенка, она сидела на нем так же великолепно, как и прежняя, а во внешнем виде Николая Георгиевича не присутствовало ни малейшего намека на свежее ранение.
— Добрый день, госпожа Ершова. — Боевой маг отвернулся, поспешно отойдя к окну. Вгляделся в даль, затягивая и без того неловкую паузу. — Как вы себя чувствуете?
До сего дня маркиз ни разу не называл меня так, как того требовал этикет. А потому привычное негодование от его фамильярности сменилось удивлением, и совсем скоро — тревогой. Что случилось?
Оглядевшись по сторонам, поняла: мы находимся не в его родовом особняке, ведь привычный блеск позолоты, так тяготивший меня, нынче сменился светлой серостью гладко выкрашенных стен, а меблировка красного дерева — холодным блеском простых металлических коек, какие бывают лишь в военных госпиталях…
Да и пахло здесь совсем иначе. Лекарствами и мазями на основе травяных сборов, удушливой хлоркой для обработки полов и тем особым ароматом ткани, какой живет лишь в казенных домах.
Осознав, что нахожусь в постели, натянула одеяло до самого подбородка, создав безопасный кокон, за которым совершенно невозможно разглядеть ткань простой сорочки. А ведь рубашка эта тоже чужая, хлопковая. Слишком жесткая, чтобы надевать ее под дневное платье. Таких даже в девичьем пансионе под Хвойным не носили, прививая молодым воспитанницам вкус и женственность. Тогда… где я?
Обернувшись и прочитав невысказанный вопрос в моих глазах, маркиз обманчиво мягко произнес:
— Вы спасли мне жизнь, графиня, попутно раскрыв заговор против короны. Сейчас мы находимся в императорском госпитале Петергофа. К слову, вас тоже осмотрели.
Все внутри меня сжалось от дурного предчувствия: собеседник был явно настроен враждебно.
В животе мгновенно свернулся комок страха, и меня замутило. Увидев мой испуг, министр раздраженно поджал губы, что придало выражению лица жесткости, и меня окинули неприязненным взглядом, заставив съежиться под жарким одеялом:
— После нападения… ваш недуг обострился, заставив его императорское высочество незамедлительно вмешаться. Приглашенные целители установили, что… — Тяжелая пауза, длившаяся, казалось, целую вечность, закончилась совершенно неожиданным: — Вы вовсе не больны. И даже наоборот.
Что?! Неужели мне послышалось?
Не дав возразить, Николай Георгиевич желчно рассмеялся:
— Прошу вас, госпожа Ершова, не унижайте меня столь дурной актерской игрой! — Он поднял руку, снова призывая меня к молчанию. — Как вы понимаете, дело приобрело совершенно иной оборот, — кивок скорее собственным мыслям, — и госпожа Полякова под присягой сообщила: ваш отец знал об этом.
Голос маркиза изменился до неузнаваемости. Наплевав на все законы этикета, он позволил себе открытую неприязнь, унизительно продолжая хлестать меня словами:
— Те пилюли, что вы принимали последние восемь лет, — не что иное, как ливиум, представленный обществу вашим отцом совсем недавно!
В крайнем раздражении боевой маг все больше походил на хищную птицу. Он рвано чеканил шаг, сокращая расстояние между нами, и, похоже, запасы его терпения заканчивались вместе со спасительным пространством:
— И знаете, что стало последней каплей?
Он шагнул ко мне, сжав кулаки, отчего кожа на костяшках пальцев чрезмерно побелела:
— Вы ведь вовсе не лишены дара! Более того, его мощь… именно она заставила вашего отца отправить вас в пансион под видом полного содержания и приема лекарств! Ваша стихия — человеческая душа! — Маркиз едва совладал с собой, склонившись над моим ложем.
Яростно посмотрел на меня сверху вниз, мрачно добавив:
— Дар редкий, ценный своей единственной в империи сутью. Великий алхимик испугался, что по приказу императора вас отнимут у него едва ли не со школьной скамьи, и не придумал ничего лучше, чем заглушить этот талант при помощи лекарств. Под видом разработок идеального трансформатора, способного превратить любой металл в золото, он искал искажатель вашей силы, впрочем разом справившись с двумя проблемами сразу. Забавно, не находите?
Забавно? Все рассказанное Николаем Георгиевичем казалось бессмысленным и диким, но уж никак не забавным. Ведь сих пор я была просто уверена, что отец стыдился своей лишенной дара крови, так не к месту проснувшейся в единственной наследнице, а потому и сослал подальше от собственных глаз и мнения великосветского общества. Он же…
— Защищал вас, — подсказал министр. — К слову, главный мыслитель империи по-прежнему не найден, отчего вопрос о тайне его разработки и об участии в измене стоит не менее остро. Вам известно что-нибудь об этом?
Осознание слов его сиятельства подействовало подобно ушату с ледяной водой. Забыв обо всем, я решительно вскочила с кровати, необдуманно позволив защитному пологу одеяла разом покинуть меня. И внезапно ошеломленно поняла, что стою перед боевым магом в одной лишь тонкой больничной сорочке, под которой ничего нет.
Прохладный воздух тут же поднял волну мурашек по телу, заставив отреагировать не только кожу. Взгляд маркиза разом метнулся к моей груди, отчетливо проступающей под легкой тканью. Я медленно опустила глаза к тому месту, за которым так откровенно наблюдал Николай Георгиевич, и растерянно подняла руки, запоздало пытаясь укрыться. Сдвинуться с места хотя бы на шаг, чтобы поднять злосчастное одеяло, не могла — страшилась. Волна горячего стыда раскрасила щеки яркими пятнами, и господин Левшин не сдержался:
— Бросьте, Ольга! Это представление уже никого не удивит!
Напряжение его сиятельства выдавала бешено пульсирующая темная жилка у самого виска. И все же ничто в его словах до сих пор не объяснило полного ненависти взгляда, пока он не прорычал:
— Скажите, вы ведь с самого начала обо всем знали, продумав свой план до мелочей?!
Николай Георгиевич замер всего в паре шагов, и любая неосторожность с моей стороны могла спровоцировать гнев. Но даже несмотря на то, что от смертельного страха я дрожала как лист на ветру, не спросить было невозможно:
— Знала… о чем?
В долю секунды господин Левшин разорвал расстояние между нами, остановившись вплотную. Резкий порыв воздуха, принесенный им, мгновенно напомнил аромат его парфюма, который я вдохнула прежде, чем поднять на него взгляд. Но маркизу этого оказалось недостаточно, — грубо сжав одной рукой мое плечо, другой он приподнял подбородок, вынудив запрокинуть голову.
— Что станете моей женой, если провернете все это?! — выдохнул он в самые губы.
Зал поплыл. Горячо защипало в глазах, и пронизывающая боль заставила меня обхватить руки Николая Георгиевича, забыв о непозволительном внешнем виде. Звенящим голосом я переспросила:
— Простите, что?..
Маркиз издевательски стряхнул мои ладони со своих, по-прежнему удерживая за подбородок. И, чеканя каждое слово, объяснил:
— Изъятая сегодня переписка с молодым Никитиным многое объяснила. Кстати, листы вам отправлял сам граф по просьбе сына — его тоже в скором времени доставят для допроса вместе с Зайцевыми. Но не станем отвлекаться. — Он склонился еще ближе, больно удерживая меня. — Итак, с чего же начать? Скромная выпускница пансиона, не прижившаяся в собственной семье, — вы ведь явно понимали, что должны решить свою судьбу в первый же сезон?!
Маркиз говорил правду, и от осознания своей никчемности я отвела взгляд. Господи, как же низко я нала в его глазах! Попытавшись вырваться из крепких объятий Левшина, я лишь сейчас ощутила, насколько он силен. Подавив мое сопротивление, боевой маг только яростнее вжал меня в стальной торс.