Глава 17




Мэри обхватила морщинистыми руками кружку с ромашковым чаем и закрыла полные слез глаза.

Меня раздражало, как она хлюпает носом, пытаясь подавить очередное рыдание. Я хотела дать ей пощечину и приказать не расклеиваться. Но вместо этого стиснула зубы и положила ладонь поверх ее рук, понадеявшись, что старческие пятна на них не заразны.

Мы сидели на диване в комнате для визитов в «Больше некуда». Это редко используемое помещение на первом этаже предназначалось для посетителей, которые предпочитали разговаривать с волонтерами лицом к лицу, а не анонимно по телефону. Обстановка здесь была такой же убогой, как и жизни клиентов, приходящих делиться бедами и несчастьями. На стенах висели выцветшие репродукции акварелей, ниже располагалась белая пластиковая стойка с помятыми душеспасительными буклетами. Запертая на засов дверь закрывала проем, ведущий из нашей конторы в заброшенное офисное здание по соседству.

Едва заметный зеленый огонек на камере безопасности у нас над головами горел ровно, указывая, что наш разговор не записывается. Будь Мэри клиенткой и внушай она хоть малейшую угрозу, один из наших коллег наверху наблюдал бы за разговором и записывал его.

– Он был решительно настроен покончить с собой, – всхлипнула Мэри. – Я задавала все вопросы с открытой концовкой, какие только могла придумать, чтобы найти, кто или что может вызвать в нем интерес к жизни, но он был непреклонен.

– Ты же знаешь, наша задача не в том, чтобы заставить их почувствовать себя лучше или изменить их отношение к жизни, – напомнила я. – Менее всего им требуется услышать твое неодобрение. Они часто боятся умереть в одиночестве и хотят, чтобы их последние моменты казались как можно более нормальными.

– Я слышала, как он в своей спальне готовится, и его голос звучал так… обычно… но слышать, как кто-то принимает чрезмерную дозу и медленно умирает… никогда смогу забыть.

– Мы все были на твоем месте, так что понимаем твои чувства, – отозвалась я. Это была ложь. Я не ощущала сочувствия и, честно сказать, злилась на то, что этот звонок поступил не мне, а ей. Смерть сама упала в руки неблагодарной старухе, которая не заслуживала этого.

Стресс, испытываемый волонтером после особенно тяжелых звонков, измеряется по шкале от одного до пяти. И когда Джанин заметила, в какое эмоциональное состояние вогнала себя Мэри, она присвоила этому состоянию четвертый уровень. Правила настоятельно требовали, чтобы Мэри не продолжала свою смену, а вместо этого побеседовала с кем-нибудь из коллег. Поскольку я единственная в тот момент не разговаривала по телефону, это сомнительное счастье выпало мне.

– Горько говорить это, но ближе к концу я хотела повесить трубку, – созналась Мэри. Снова захотелось дать ей пощечину, на этот раз такую сильную, чтобы зубные протезы полетели через всю комнату. Не услышать финального вздоха самоубийцы – это все равно что часами ждать концерта, а потом уйти, как только певец выйдет на сцену. – Он начал издавать эти ужасные хриплые звуки, и я подумала, что его, должно быть, тошнит. Не удивлюсь, если он насмерть захлебнулся рвотой… Какой ужасный способ покинуть этот мир!

Что-то новенькое даже для такого ветерана, как я. Теперь я втайне была признательна Джанин за то, что та попросила меня побеседовать с Мэри. Это означало, что я заставила ее заново пережить боль от этого звонка.





* * *


– Мне жаль. Действительно жаль.

Когда позже на этой неделе Стивен перезвонил и стал передо мной извиняться, у меня не было сомнений, что он делает это искренне.

– Всё в порядке, – ответила я.

– Нет, не в порядке. Мне не следовало ставить вас в такое положение. Не знаю, о чем я думал. Последние несколько дней от этого погано на душе, и мне очень нужно, чтобы вы знали: я понимаю, что был не прав.

– Честное слово, Стивен, я здесь не для того, чтобы вас осуждать. А для того, чтобы выслушать все, что вы мне скажете.

– А кто выслушивает вас, когда вам нужно поговорить?

Я помолчала. Когда-то это был Олли, потом – Тони, а не так давно – Дэвид. Теперь единственным, кому я могла излить душу, оставался Генри.

– Есть друзья и коллеги, – ответила я.

– У вас есть семья?

Наши правила не одобряли ответы на личные вопросы – на тот случай, если эти ответы будут выглядеть самодовольством. Но нам не предлагалось и лгать на этот счет – просто уклоняться.

– Да, есть, – ответила я.

– Пытаюсь представить, какая вы в реальной жизни.

– Зачем?

– Просто мысленно пытался нарисовать себе ваш портрет. Мне представляется, что вы похожи на немного постаревшую Дженнифер Лоуренс[6]. Не обижайтесь.

– Я и не обижаюсь, – усмехнулась я, чувствуя, как краснеют мои щеки. – Даже «немного постаревшая» – это лестно. Но увы, я не в ее весовой категории.

– У вас есть дети?

– Есть. А у вас?

– Нет.

– Когда-нибудь рассматривали возможность стать отцом?

– У меня не было отца, поэтому я не знаю, каково это. Я бы просто все испортил.


– У природы и инстинктов есть свои способы руководить нами в вопросах родительства. – Я как-то раз прочитала эту фразу в журнале, лежавшем на столе в приемной психотерапевта. Не веря в них, все-таки выписала эти слова в блокнот – вдруг пригодятся…

– Вообще-то была одна женщина, с которой я подумывал создать семью, – произнес Стивен.

– Не расскажете о ней?

– Милая и добрая, и мне казалось, что она по-настоящему любит меня. Но неожиданно она исчезла из моей жизни.

– Жаль это слышать.

На самом деле я была счастлива это слышать. Потому что чем более открытым и уязвимым Стивен выставлял себя передо мной, тем сильнее я верила в его искренность. Я устала подлавливать его, прося снова и снова рассказать о том, о чем он мне уже говорил; мне надоело внимательно вслушиваться в рассказы в поисках противоречий. Ведь каждый раз он повторял все почти слово в слово.

Но это не означало, что Стивен не мог оказаться нечестным. Если кто-то вроде меня может создать образ человека, коим не является, то что помешает другому сделать то же самое? И меня злило то, что я недостаточно знаю о нем, дабы проверить. Могу ли я доверять ему, как доверяла Дэвиду?

С каждым разговором Стивен все сильнее и сильнее напоминал моего потерянного друга. Однако на этот раз я не собиралась позволять себе столь сильное эмоциональное вовлечение. С Дэвидом я совершила ошибку, позволив ему добраться до моей души. Надеялась, что, когда он шагнет с утеса и его тело смоет волнами, это станет финалом наших отношений, и я смогу двигаться дальше. Но по-прежнему слышала его голос в шуме ветра, раскачивавшего ветки деревьев; он звучал в музыке, которую я ставила, чтобы заполнить тишину, и вот сейчас пробивался в телефонной трубке – в голосе Стивена. Быть может, Стивену было предназначено судьбой найти меня и сделать это предложение. Быть может, поприсутствовав при повешении, я могу освободиться от Дэвида…

Я оглянулась через всю комнату на Мэри. Глаза у нее все еще были красными и опухшими; она натянула потертое пальто и взяла сумку, готовясь вернуться в свое опустевшее гнездо, к мужу, который по-настоящему не видел ее уже много лет. На краткий миг я узрела, как становлюсь такой же – окруженной людьми, но отчаянно одинокой, слишком привыкшей к жизни, чтобы рискнуть. Это смертельно пугало меня.

Мэри не могла справиться с тем, что слышала, как умирает человек, – но я могла. Я также знала, что смогу выдержать и зрелище. Поэтому приняла решение – и теперь надеялась, что мне не придется об этом пожалеть.

– Я это сделаю.

– Прошу прощения? – не понял Стивен.

Я прошептала в трубку:

– Если вы серьезно настроены покончить с собой, то я лично буду присутствовать при этом.





Глава 18




– Почему вы не рассказываете о том, что привело вас к нынешнему состоянию? – спросила я Стивена по телефону.

Осторожно отпив мятного чая из дымящейся кружки, я поудобнее устроилась в кресле и сделала несколько пометок в блокноте, который прятала в своей сумке. Потом стала молча слушать, как Стивен заполняет пробелы в своей истории.

Он не был жертвой физического или сексуального насилия, наркоманом или алкоголиком, не залез в долги – самые распространенные причины для помыслов о самоубийстве. Вместо этого он, как значительная часть населения Великобритании (временами четверть), страдал от депрессии. Началось это в подростковые годы, с депрессивных эпизодов. Постепенно они стали сливаться в полосы и в конце концов заполонили всю жизнь, влияя на учебу, на результаты экзаменов, – и в итоге Стивен смог заниматься только скучной работой с невысоким жалованьем. До того как наткнуться на меня, он уже два года страдал от депрессивного психоза, ведущего к галлюцинациям и паранойе.

Надо отдать Стивену должное: он не сразу сдался и принял свою участь. Он боролся против собственного мозга посредством психотерапии и впечатляющего списка лекарств. Некоторые давали временное облегчение, но превращали его мир в размытую, фальшивую реальность. И никто из профессионалов, с кем он консультировался, не помог поверить, что следующие двадцать восемь лет будут хотя бы чуть лучше, чем предыдущие. Он просто занимал место в этом мире и не мог ничего предложить взамен.

– Какая вам выгода от нашего соглашения? – неожиданно спросил Стивен. – Вы идете на все эти хлопоты, чтобы помочь мне, а взамен просите только, чтобы я рассказал о себе? Больше я ничего не могу сделать для вас?

Я была тронута его заботливостью. Никто, даже Дэвид, не задавал мне подобных вопросов.

– Нет, мне ничего не нужно, – ответила я. – Кроме доверия.

– Можно спросить – делали ли вы подобное для кого-то еще? – спросил он.

– Да, были и другие.

– Можете рассказать мне о них побольше?

– А вы хотели бы, чтобы следующий человек, которого я выберу, узнал о вас?

– Нет, вообще-то нет.

– Тогда вам следует уважать чужое право на частную жизнь и смерть. – Я помолчала, потом продолжила: – Я помогаю разным людям разными способами. С этой жизнью трудно справиться в одиночку. Некоторые сворачивают на окольные тропки, и им требуется помощь, чтобы вернуться на правильную дорогу. Другие хотят совсем сойти с дороги – и я помогаю в этом.

– Вы раньше назвали меня Дэвидом. Он был похож на меня?

Кожу обожгло, словно меня хлестнули пучком крапивы.

– Да, Дэвид был одним из тех, кому я помогла. Вы немного напоминаете мне его, поэтому я по ошибке могла назвать вас его именем.

Я быстро окинула взглядом комнату, проверяя, что делают остальные мои коллеги. Двое из них сплетничали на кухне возле кипящего чайника, один принимал звонок, а Джанин сидела в своем кабинете, уставившись в компьютер. В застеклении картины у нее за спиной отражалось крутящееся на экране колесо рулетки. Судя по выражению лица Джанин, игра складывалась не в ее пользу.

– Теперь давайте вернемся к тому, о чем мы говорили раньше, – продолжила я и подробно описала, как именно следует надевать петлю на шею. – Если вы сделаете это неправильно, то до того, как потеряете сознание, инстинкты будут работать против вас; вы будете цепляться за петлю, пытаясь не задохнуться. Вы будете сильно страдать; понадобится примерно пять минут, чтобы лишиться сознания, и еще двадцать – чтобы умереть.

Я услышала, как он делает записи на бумаге, и это порадовало меня. Я тихонько составляла собственный список, напоминая себе обыскать дом Стивена после его смерти, дабы убедиться, что он не оставил никаких улик, способных разоблачить нашу сделку. Никаких случайных записок, смятых и выкинутых в мусорное ведро, никаких листочков с упоминанием моего имени. Еще нужно будет забрать одноразовый телефон, который я попросила его купить – чтобы после заключения соглашения он звонил мне только с него. И мне совершенно не нужно, чтобы полиция нашла в его постоянном телефоне номер «Больше некуда», – как это было с Шантель.