Наконец он произнес:

— Давай пропустим все твои другие шалости и перейдем к той части, из-за которой тебя исключили.

Я решила, что это хорошая идея. Значит немного ошиблась.

Поэтому сообщила ему:

— Вместо того, чтобы сдать тест по эссе в конце первого дня занятий, я написала завещание.

— Завещание?

— Свою последнюю волю, завещание. Отчего некоторые девушки испугались. Учителю потребовалось некоторое время, чтобы их успокоить. Я не хотела…

Я была так занята объяснениями, что не заметила, как он прищурился. Хотя должна была обратить на это внимание.

Его голос звучал сердито, на этот раз определенно он разозлился на меня, когда перебил, спросив:

— Какого черта ты написала завещание на «Изучении вампиров»?

Ой.

Может мне не следовало ему признаваться, что меня исключили. Было ясно, что мне определенно не следовало объяснять ему, почему меня исключили.

Но было уже поздно искать отходные пути. Я должна была завершить.

— Ты вампир, — констатировала я очевидное.

— Да. И что?

— Ты высасываешь у людей кровь.

— Если бы ты внимательно слушала материал на занятиях, моя зверушка, то узнала бы, что мы предпочитаем называть это кормлением.

— Как бы то ни было, — я снова махнула рукой между нами, — это все же моя кровь. Все может пойти не так. Что, если что-то пойдет не так?

Его глаза сузились еще больше.

— Ничего не пойдет не так.

— Ты этого не знаешь.

— Я занимаюсь этим уже давно.

— Что, если ты действительно проголодаешься?

— Я повторяю, если бы ты слушала внимательно на уроке, то знала бы ответ на этот вопрос.

— Ну, я не слушала, так что, может тебе, следует мне рассказать.

— У меня нет времени и желания тебя учить.

При этих словах мое тело замерло, и я почувствовала, как кровь закипела.

— Значит, ты собираешься… Хочу сказать, кормиться? Сейчас?

Он уставился на меня, затем закрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда снова открыл глаза, устремив взгляд на мое горло.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала его.

— Нет, — тихо произнес он, — не сейчас. — Его рука на моем бедре двинулась, скользнув вниз по бедру к колену. Затем снова вверх. Потом снова вернулась к колену. Разрез моего платья открылся, это означало, что его нежные движения были на моей коже.

Это было приятно. Я не хотела этого признавать, но тело не позволило мне этого отрицать.

Я проигнорировала свое тело и прошептала:

— Почему не сейчас?

— Твое сердце бьется слишком быстро, моя милая. Если что-то пойдет не так, а этого не случиться, именно твое быстро бьющееся сердце и приведет к тому, что все пойдет не так.

— Откуда ты знаешь, что мое сердце бьется слишком быстро?

— Я его слышу.


— Правда?

Он кивнул.

Конечно, он мог слышать. Наверное, об этом тоже говорили на уроке.

— Что может пойти не так? — Спросила я.

Он изучал меня, вероятно, взвешивая мудрость своего ответа.

Затем сказал:

— Когда нельзя будет больше кормиться от тебя из-за потери крови, я должен остановить кровотечение, чтобы залечить рану. Если твое сердце будет слишком сильно качать кровь, я, возможно, не смогу этого сделать.

— Звучит не очень хорошо, — прошептала я.

— Этого не случиться, — ответил он, его рука все еще гладила мое бедро. — Вот почему нам нужно тебя успокоить.

— Не уверена, что это поможет, — призналась я. — Я имею в виду, что успокоюсь.

Он выпрямил руку, согнул и положил мою голову на ладонь. От чего его теплая грудь прижалась к моему боку и его лицо стало намного ближе к моему.

— Давай попробуем, хорошо? — предложил он.

Я не хотела пробовать. На самом деле, я впервые за неделю почувствовала надежду. На самом деле, впервые за четыре недели, с тех пор как получила приглашение на Отбор.

— Может нам не стоит кормиться сегодня, — попыталась я. — Может, стоит попробовать завтра вечером. Или, — я заколебалась, — на следующей неделе.

Или никогда, но так далеко в первый день я не собиралась заходить, пока еще нет.

Моя очень слабая надежда рухнула тут же от его слов.

— Я не могу, — ответил он.

— Почему не можешь?

Он вздохнул, и его рука перестала гладить мое бедро. Его пальцы снова впились в мое бедро, и он перевернул меня на бок лицом к себе, его ноги выскользнули, и он вытянулся во весь рост рядом со мной. Его рука обвилась вокруг меня, скользнула вверх по моей спине, поймав завиток волос и начав с ним играть.

— Я припадам тебе небольшой урок, который ты должна была усвоить на уроках, — начал он неодобрительным тоном, прежде чем у меня окончательно не перехватило дыхание от нашего нового, гораздо более интимного положения.

Я сжала губы между зубами и кивнула.

— Пять недель назад я сообщил Совету, что отпускаю свою наложницу и мне нужно будет присутствовать на Отборе. Неделю назад, за три часа до того, как я прибыл на твой Отбор, мы официально с ней расторгли наше Соглашение. По закону мне не разрешается кормиться, пока у меня не появится новая наложница. Даже на Пиру. Это значит, что я не кормился целую неделю. Это долгий срок, моя милая, — закончил он шепотом, а затем продолжил шепотом: — Ты мне нужна. Сегодня.

Я проигнорировала его признание, но при этом почувствовала странное возбуждение. Что помогло этому возбуждению (причем слишком сильно), так это то, как он шептал своим глубоким, мягким, низким и каким-то физически обволакивающем голосом.

Вместо этого я спросила:

— Что такое Пир?

Его рука перешла от почти нежной игры (это было нежно, я не могла этого отрицать) с моими волосами, к скольжению по моей спине и рисованию кругов.

Это тоже было приятно, тело и разум признали это без промедления, даже не споря. Это просто было приятно. Очень приятно.

— Это я позволю твоей матери или Эдвине объяснить, — сказал он, все еще тихим голосом.

— Так ты голоден?

Он кивнул и ответил:

— Очень.

— Почему ты должен столько ждать? Кажется, это глупо.

Что-то промелькнуло на его лице, раздражение, определенно, и нетерпение, разочарование возможно, я была почти уверена, что увидела разочарование. Затем мне показалось, что он принял вызов, но это было настолько мимолетно, что я была не уверена.

— Это неразумно, ты права, однако это закон, — ответил он.

— Разве не сделало бы первое кровопускание, посвящение, довольно опасным, если вампир сильно голоден?

Я думала, он солжет.

Вместо этого он согласился, сказав:

— Да.