Красную площадь прошли по краю — вдоль стеклянной стены Магазина, где как раз располагалась ресторация, в которой вкусил свой последний ужин господин Говорун со спутницей. Посмотрели на солидных господ, вальяжно ужинающих молодых девиц и моложавых дам, оценили возможность наблюдения за господами снаружи.

— Если с катка смотреть, — Стас кивнул в сторону площади, превращенной на зиму в публичный каток, — то вполне неплохо ресторация просматривается. Даже сквозь снегопад человек с хорошим зрением парочку засечет. Катайся да посматривай, когда они встанут.

Иван лишь покусывал нижнюю губу.

— А он точно за одним из этих столиков сидел? А если в глубине? И потом, они же могли выйти не наружу, а внутрь. Из этого зала выход есть в торговую галерею. Решил перед девицей пофорсить, очередную висюльку купить, дабы разжечь страсть неземную. Погуляли по лавкам да и вышли с другого конца здания, с торца.

И Иван кивнул вперед, в сторону храма Василия Блаженного, терявшегося в снежной круговерти.

— Могли и так. Но пока мы просто гадаем. Надо будет купца потрясти, пусть нам бумаги следствия достанет. Наверняка же восстанавливали его маршрут, это первым делом делается. Но ты прав. Только на человека снаружи полагаться не вариант. Должны были еще как-то вести.

Снегопад усилился.

Тяжелые хлопья бесшумно валились на землю, и в белом полумраке вязли звуки музыки с катка, бессильно расплескивался свет фонарей, превращались в неясные силуэты прохожие.

Друзья оставили за спиной собор и ступили на мост.

Место убийства пропустить было нельзя. Почитатели господина Говоруна, которых в Москве хватало, особенно среди одиноких экзальтированных дам средних лет, принесли столько цветов, что сейчас они горкой лежали вдоль парапета.

Занесенные снегом.

Жалкие.

Мертвые.

Полицейское оцепление уже сняли, но Иван все же оглянулся — не оставляло ощущение чьего-то присутствия.

— Пасут, все правильно, — не поворачивая головы, сказал Стас. — Как и положено. Мало ли кто заявится.

По роду бывшей службы он хорошо знал систему наблюдения, растянутую над центром Москвы. Понятно, что с того времени она уже не раз поменялась, но принцип — принцип недреманного ока над Кремлем — остался.

Иван лишь пожал плечами.

— Смотри, стреляли примерно отсюда, — Иван сделал пару шагов назад и вбок. Сразу за его спиной оказалась смотровая площадка, которой заканчивалась лестница с набережной. — Убийца, если верить тому, что написано в газетах, поднялся по лестнице и оказался точно за спиной Говоруна.

Иван поднял руки, сказал «бамм», изображая выстрел.

— Две стрелы, обе точно туда, куда нужно. С нескольких шагов. После быстрого подъема по лестнице. Ночью.

— После чего к нему сразу же подлетают сани и уносят в неизвестном направлении, — подхватил Стас. — Слушай, это ж отрепетировано должно быть по секундам. Да и стрелка такого в подворотне не найдешь. Я лично за всю жизнь пару человек видел.

Подумав, добавил:

— Ну трех.

— Сделаем себе заметочку и пойдем дальше. — Иван поднял голову, всмотрелся в серую завесу. — Дай-ка я поверху гляну.

— Ну глянь, — хмыкнул Стас, — потом не говори, что я не предупредил.

Иван чуть сощурился и глянул. Пространство вокруг было прочерчено едва заметными синеватыми штрихами, а чуть поодаль, ближе к стене Кремля и собору, висели в воздухе три зеленоватых переливчатых шара.

Ведун поморгал, потер глаза.

— Насмотрелся? Теперь с полчаса в глазах песок будет.

— Ладно тебе, не занудствуй. Что тут видеть, тут от защитной магии аж воздух гудит. Летучих сторожей одних три штуки подвешено. Да еще слухачи круглосуточно где-то за стеной, — Иван кивнул в сторону Кремлевской стены, — сидят, пространства щупают. И вот так спокойно убийца поднимается на мост, стреляет и уходит?

— Ты это к чему ведешь, Ваня? — прищурился Стас.

— Сам пока не знаю. А вот что я продрог и ноги промокли — знаю.

— Так нечего пижонить. В твоих штиблетах только по паркетам расхаживать, — не преминул поддеть друга Стас. — Но делать нам тут больше нечего, это ты прав. Пойдем-ка куда-нибудь в тепло да и покумекаем, что нам делать дальше.

— А поехали на Су… — начал Иван.

— Нет. Я не буду смотреть, как ты жрешь своих чертовых змей, — не дал ему договорить Стас.

Об этом они спорили до хрипоты. Иван до безумия любил блюдо, которое подавали только в одном заведении Москвы. Уже много лет хозяин небольшого трактирчика разводил ужей-желтобрюхов, откармливал молоком и подавал с рисом под секретным желтым соусом.

Стаса это блюдо повергало в тягостное раздумье.

— Нет в тебе, Станислав, тяги к изысканной кухне, — вздохнул Иван. — Ладно, поехали туда, где кормят плебеев вроде тебя.


У Балчуга взяли извозчика, и Стас скомандовал:

— Вези на Сухаревку, в «Кости дракона».

В заведении они, потирая руки, употребили по крохотной стопочке «слезы дракона», зажевав крохотным же перчиком «драконий зуб», после которого их бросило в жар, а на глаза навернулись слезы.

За супом из белых грибочков со сливками последовали телячьи отбивные с вареной картошкой, посыпанной укропом и еще какими-то травками, не по-зимнему пахнущими теплом и солнцем, да щедро сдобренной коровьим маслом.

Обед перешел в стадию неторопливого миросозерцания.

Сидели друзья в отдельном кабинете, который Иван, войдя, первым делом запечатал от слухачей.

Откинувшись на спинку мягкого кресла, Стас кинул в угол рта зубочистку и, заложив руки за голову, уставился в потолок.

— Скажи мне, Иван Николаевич, во что же мы с тобой ввязались на самом деле?

Иван поигрывал вилкой и мурлыкал, подпевая доносящейся из зала мелодии. Играли что-то почти забытое, из старых времен.

— В очень мутное дело. Я за политикой нашей слежу от случая к случаю, но про господина Говоруна знаю достаточно, чтобы понимать, что желающих при случае набить ему морду хватает с избытком. А вот кому понадобилось нанимать серьезных людей да еще устраивать убийство чуть ли не в спальне Державного — ума не приложу.

— Ну, купец сам сказал, версий множество.

— Это точно. Но нам с тобой надо хотя бы основные определить. Для себя. Чтобы мы решили, от чего пляшем.

Стас потянулся за графинчиком, но, крякнув, передумал, взял кувшин с квасом, налил полстакана. Вдумчиво выпил и снова уставился в потолок. Никуда не хотелось идти. Не хотелось думать, тем более о мертвых депутатах и живых шустрых убийцах.

Но надо.

— Рано о версиях думать, Вань. Даже прикидочно. Мало мы с тобой знаем. А надо нам походить по знакомым и порасспрашивать, кто что знает, кто что слышал. И начну я, знаешь, с кого?

Иван вопросительно воздел бровь.

— Начну я со Старшого. И поспрашиваю я его о том, что сейчас происходит в окрестностях кремлевских стен. Поскольку в кремлевской охране у него знакомцев хватает. А потом загляну к парочке знакомых в полиции. Есть там люди, которые мне кое-чем обязаны. Очень хочется порасспрашивать их о маршруте Говоруна. Наверняка они нюхачей своих пускали по следу. Не дает мне покоя этот ужин. Либо там кто-то в самом зале сидел, либо как-то еще хитро за ним следили. Не могли только на глаза с катка полагаться. И про потеряшек порасспрошу. Ох, как мне все это не нравится!

— И это правильно, — веско согласился Иван и разлил остатки водки по рюмкам, — давай выпьем, закусим… и двинем дальше. Я себе тоже визит наметил. Волка ноги кормят.

— Но прежде всего, — потряс указательным пальцем Стас, — мы с тобой вместе сходим.

— К кому? — Иван и сам уже догадывался, но интригу поддержал.

— К Хасану Песчанику.





Глава 3

Песчаник




Хасан обосновался в Олимпийском квартале, который чаще всего называли Чертовым околотком: уж больно много мрачной нечисти вылезло в тех краях сразу после События, да и потом улицы и переулки в окрестностях круглой громады Олимпийского оставались пустыми и неуютными. Люди селились там неохотно и при первой возможности уходили — говорили, что не могут нормально спать, а небо им кажется серым и чужим даже в самый солнечный день.

Стас там бывал и по служебной надобности, и потом, по делам клиентов, и, хотя серого неба не видел, места эти искренне не любил.

Хасан же давным-давно, едва появившись в Москве, облюбовал странное здание из голубовато-серого стекла и металла, стоявшее наискосок от мечети, которую возвели незадолго до События. Те, кто исповедовал магометанскую веру, и сейчас захаживали в нее, однако, насколько знал Стас, сам Хасан Песчаник ни разу там не появлялся.

Стаса это ничуть не трогало, но зарубочку на памяти он оставил.

Обжился Хасан быстро, вокруг него постепенно собралось целое поселение, незаметно, но основательно переоборудовавшее и само здание, и окрестности. Строение обросло пристройками, крытыми переходами, открытыми галереями, где постоянно сушились красноватые ковры и цветастые тряпки, бегали молчаливые дети и бесшумные женщины, закутанные в черное, и все это обиталище пахло чужим тяжелым запахом острой еды, зеленого чая, ароматических масел и крови.

— Думаешь, он скажет нам что-то, чего не сказал полиции? — с искренним сомнением спросил Иван, глядя на обиталище Хасана.

Стас пожал плечами.

— Не знаю. Пока не спросим, не узнаем. Я так думаю, сюда пока просто заглянули по горячим следам, посмотрели, поспрашивали, никого не нашли. И ушли дальше. Хасан же, если что и знает, ничего не говорил, сидел неподвижно и изображал погружение в неведомое.

— Не любишь ты его, Стас, — хмыкнул Иван.

Стас лишь бровь приподнял:

— Тени в нем много, Вань, а человека мало.