Это оказалась просторная, но очень темная комната, стены которой были обшиты желтым китайским атласом. Напротив двери стоял высокий трон без спинки, более похожий на большой сундук; на престоле в позе лотоса сидел сам Далай-лама. Одетый в желтую мантию, с остроконечной шапкой на голове, он взирал на гостей без тени эмоций. Кроме самого Далай-ламы в комнате была его свита, включающая двух телохранителей, стоявших ближе всех к трону. По левую руку от хозяина покоев стояли низкие скамейки, на которых располагались высшие сановники дворца.
Едва двери за прихожанами закрылись, время будто ускорилось. А может, напротив, до того оно шло слишком медленно, а теперь приобрело свой обычный темп… Подгоняемые первым советником и другими присутствующими, гости спешно отвешивали по три земных поклона и, уложив на вытянутые перед собой руки ритуальные шарфы, по очереди приближались к престолу. На каждый этот шарф дежуривший у трона слуга ставил последовательно четыре вещи – круглый талисман (мандала), статуэтку Будды, книгу и молитвенную ступу. Далай-лама медленно протягивал руку, касался каждой из вещей, после чего слуга спешно убирал предметы. Затем Тринадцатый Перерожденец забирал шарф и благословлял прихожанина, прикладывая правую руку к его темени.
Когда подошел черёд Цыбикова, Далай-лама ненадолго задержал ладонь на его голове, а потом загадочно улыбнулся чему-то самым уголком рта. Гомбожаб хотел было воспользоваться этой заминкой и задать вопрос про дихрою, но не успел: верный слуга уже подал хозяину отрезок шелковой ленты, и Далай-лама быстро связал шелк в узел и, дунув на него, прислонил к шее востоковеда. Это был талисман, который после дуновения Далай-ламы становился оберегом от несчастий.
– Садись, – велел первый советник, и Цыбиков опустился на тонкий коврик недалеко от трона. Теперь перед востоковедом была лишь голая стена, а трон Далай-ламы находился сбоку. Другой слуга внес кувшин с чаем и остановился возле престола. По команде Цыбиков с присоединившимся к нему Дашием подошли, чтобы испить по глотку и еще раз поклониться Далай-ламе. Когда все испили из кувшина, Тринадцатый Перерожденец громко спросил:
– Благостен ли был ваш путь сюда и счастливы ли все вы на вашей родине?
Цыбиков и остальные прихожане молча приподнялись с места и поклонились. Затем двое слуг принесли вареный рис, которого Далай-лама съел едва ли щепотку, тогда как всем прихожанам насыпали полные миски. На трапезу, однако, времени особо не дали – Цыбиков успел съесть от силы треть, когда первый советник объявил, что церемония окончена, и попросил всех удалиться.
– Убирайтесь! – будто проснувшись ото сна, вдруг заголосили телохранители Далай-ламы, и прихожане заспешили наружу.
«Как… странно все было», – думал Цыбиков, шагая вниз по ступенькам.
Не понимая собственных эмоций, он стал смотреть на других; судя по счастливым лицам, на них церемония произвела эффект куда более благостный. Все, включая того дряхлого старика, его сына и монгольских беглецов-любовников, буквально светились. Даший тоже выглядел одухотворенным.
– Что с тобой? – спросил он, увидев, как Цыбиков задумчив.
– Не знаю, – честно сказал востоковед. – Наверное, еще не осознал всего, что произошло.
– Наверное…
По дороге домой говорил только Даший – шагая чуть впереди, он по привычке воодушевленно рассказывал какие-то байки из прошлого. Цыбиков не особенно и вслушивался, поскольку был погружен в свои мысли. Он не испытывал разочарования, хотя и ждал от встречи с Тринадцатым Перерожденцем чего-то большего.
Цыбиков снова вспомнил монгола и его любовницу и глухого старика, приведшего на церемонию сына. Все они так радовались самой возможности получить благословение от Далай-ламы, что Гомбожабу стало стыдно.
– Что ж, вижу, ты немного пришел в себя? – сказал Даший, с улыбкой разглядывая спутника, когда около десяти часов вечера они подошли ко входу в гостиницу. – Осмыслил?
– Не уверен. Но, кажется, на верном пути.
Они попрощались, и Цыбиков уже пошел к двери, когда спутник окликнул его:
– Гомбожаб.
– Да?
– Помнишь, ты мне отсыпал немного своего цветочного сбора?
– Помню, как забудешь, – сказал Цыбиков.
– Я это… – Глаза Дашия забегали, точно он говорил о чем-то постыдном. – У меня… почти кончилось… Могу я… одолжить еще?
«Одолжить… или просто взять?» – хотел спросить востоковед, но сдержался и сказал лишь:
– Можешь. Но только давай завтра, нет сил возиться сегодня.
Даший просиял и сказал:
– Спасибо, Гомбожаб! Обязательно зайду.
Развернувшись, бурят устремился прочь. Проводив его задумчивым взглядом, Цыбиков вошел в гостиницу и увидел Тинджол – сидя за столом, она листала многочисленные книги для записей. Обрадовавшись приятной встрече, Гомбожаб подошел к девушке:
– Привет, Тинджол.
Она вздрогнула и, посмотрев на него с опаской, холодно произнесла:
– Я немного занята, Гомбожаб. Если только что-то срочное…
Востоковед нахмурился. Тинджол была заметно напряжена.
«Мать что-то сказала? Наверное, Даший прав, и лучше мне не лезть».
– Да нет, ничего, – спокойным голосом сказал востоковед. – Просто хотел поздороваться, и только.
– Угу… – буркнула Тинджол, листая очередную книгу.
Цыбиков пошел наверх, а девушка даже не подняла головы, чтобы проводить его взглядом.
Оказавшись в комнате, Цыбиков завалился на кровать, где пролежал на боку, глядя в стену, около часа, пока сон все-таки его не сморил.
Ближе к утру востоковеду приснилось, что он снова пришел на аудиенцию к Далай-ламе, но теперь, кроме них двоих, в зале никого не оказалось. Только Тринадцатый Перерожденец сидел на троне и лукаво смотрел на вновь прибывшего.
Цыбиков медленно подошел поближе и трижды поклонился.
– Не надо, – поморщился Далай-лама.
– Почему? – не удержавшись, спросил Гомбожаб.
Далай-лама усмехнулся и сказал:
– А потому что я все про тебя знаю. Все твои тайны. Стража!
Последнее слово Тринадцатый Перерожденец выкрикнул в сторону двери, и та моментально открылась. В зал ворвались двое телохранителей и, схватив Гомбожаба за руки, потащили прочь.
– Пощади! – проорал Цыбиков на ходу.
Стражи подвели востоковеда к краю открытой площадки. Гомбожаб, понимая, что упасть с такой высоты – верная смерть, возопил еще громче:
– Пощади же!
– Я пощажу тебя, если пообещаешь, что при следующей нашей встрече ты поддержишь меня, когда попрошу, – веско произнес Далай-лама.
Теперь на его лице не было и следа прежней улыбки.
– Обещаю, – сказал Цыбиков.
И проснулся.
До рассвета было еще далеко, но сон больше не приходил; Цыбиков просто лежал и мучительно размышлял о том, сколько сна было в его сне, а сколько – яви.
•••
5 октября 2019 года
Пьяница. Беседы с Гринбергом о жизни и смерти. Тсусэнг и надежды на дихрою
Утром выяснилось, что падение с высоты для моего телефона все-таки не прошло бесследно: перестал работать автофокус, и я, сняв чехол, увидел, что стеклянная задняя крышка полностью разбита и держится лишь благодаря защитной пленке.
– Что случилось? – спросил Лама, когда мы встретились на входе в кафе отеля.
Я рассказал.
– Да, приятного мало, – признал Боря. – Но, может, в Гьяце найдется сервис, где смогут быстро все починить?
– Сомневаюсь, но попробовать стоит… давай после завтрака пройдемся, поищем?
– Давай, – легко согласился Лама.
Мы вошли в кафе и сели за общий стол.
Народ стекался неторопливо, видимо, вчерашнее путешествие оказалось для нашей команды слишком утомительно. Паша пришел одним из последних, подсел за стол и мечтательно сказал:
– Эх, скорей бы мы до Самье доехали… Уже за руль охота, надоело в этом джипе кататься.
– А что со страховкой, Олег не говорил? – спросил Лама.
– Да говорил… – проворчал Павел. – Лучше бы молчал…
– Чего такое? – хмыкнул Лама.
– А то, что его контора хочет, чтобы я оплатил не только франшизу, а весь ремонт, а потом сам вытряс разницу со страховой. Я отказался, Олег своим передал, вроде все стихло на время, а вчера вечером Олег опять подходит, говорит: страховка на мой случай не распространяется почему-то.
– В смысле? – удивленно спросил Ребе.
– Если она на этот случай не распространяется, нахрена она вообще тогда нужна? – озвучил общий вопрос Лама.
– Не знаю я, – буркнул Паша. – Я франшизу готов оплатить, без проблем. Но весь ремонт – нет, с чего бы?
– А какая вообще сумма получилась? – спросил я.
– Еще не в курсе. Олег сказал, ее вместе с новым мотом привезут.
Мы переглянулись.
– Ладно, давай тогда посмотрим, что по калькуляции выйдет, а там уже будем что-то решать… – сказал Лама.
Все, включая Пашу, с ним согласились.
Едва двери за прихожанами закрылись, время будто ускорилось. А может, напротив, до того оно шло слишком медленно, а теперь приобрело свой обычный темп… Подгоняемые первым советником и другими присутствующими, гости спешно отвешивали по три земных поклона и, уложив на вытянутые перед собой руки ритуальные шарфы, по очереди приближались к престолу. На каждый этот шарф дежуривший у трона слуга ставил последовательно четыре вещи – круглый талисман (мандала), статуэтку Будды, книгу и молитвенную ступу. Далай-лама медленно протягивал руку, касался каждой из вещей, после чего слуга спешно убирал предметы. Затем Тринадцатый Перерожденец забирал шарф и благословлял прихожанина, прикладывая правую руку к его темени.
Когда подошел черёд Цыбикова, Далай-лама ненадолго задержал ладонь на его голове, а потом загадочно улыбнулся чему-то самым уголком рта. Гомбожаб хотел было воспользоваться этой заминкой и задать вопрос про дихрою, но не успел: верный слуга уже подал хозяину отрезок шелковой ленты, и Далай-лама быстро связал шелк в узел и, дунув на него, прислонил к шее востоковеда. Это был талисман, который после дуновения Далай-ламы становился оберегом от несчастий.
– Садись, – велел первый советник, и Цыбиков опустился на тонкий коврик недалеко от трона. Теперь перед востоковедом была лишь голая стена, а трон Далай-ламы находился сбоку. Другой слуга внес кувшин с чаем и остановился возле престола. По команде Цыбиков с присоединившимся к нему Дашием подошли, чтобы испить по глотку и еще раз поклониться Далай-ламе. Когда все испили из кувшина, Тринадцатый Перерожденец громко спросил:
– Благостен ли был ваш путь сюда и счастливы ли все вы на вашей родине?
Цыбиков и остальные прихожане молча приподнялись с места и поклонились. Затем двое слуг принесли вареный рис, которого Далай-лама съел едва ли щепотку, тогда как всем прихожанам насыпали полные миски. На трапезу, однако, времени особо не дали – Цыбиков успел съесть от силы треть, когда первый советник объявил, что церемония окончена, и попросил всех удалиться.
– Убирайтесь! – будто проснувшись ото сна, вдруг заголосили телохранители Далай-ламы, и прихожане заспешили наружу.
«Как… странно все было», – думал Цыбиков, шагая вниз по ступенькам.
Не понимая собственных эмоций, он стал смотреть на других; судя по счастливым лицам, на них церемония произвела эффект куда более благостный. Все, включая того дряхлого старика, его сына и монгольских беглецов-любовников, буквально светились. Даший тоже выглядел одухотворенным.
– Что с тобой? – спросил он, увидев, как Цыбиков задумчив.
– Не знаю, – честно сказал востоковед. – Наверное, еще не осознал всего, что произошло.
– Наверное…
По дороге домой говорил только Даший – шагая чуть впереди, он по привычке воодушевленно рассказывал какие-то байки из прошлого. Цыбиков не особенно и вслушивался, поскольку был погружен в свои мысли. Он не испытывал разочарования, хотя и ждал от встречи с Тринадцатым Перерожденцем чего-то большего.
Цыбиков снова вспомнил монгола и его любовницу и глухого старика, приведшего на церемонию сына. Все они так радовались самой возможности получить благословение от Далай-ламы, что Гомбожабу стало стыдно.
– Что ж, вижу, ты немного пришел в себя? – сказал Даший, с улыбкой разглядывая спутника, когда около десяти часов вечера они подошли ко входу в гостиницу. – Осмыслил?
– Не уверен. Но, кажется, на верном пути.
Они попрощались, и Цыбиков уже пошел к двери, когда спутник окликнул его:
– Гомбожаб.
– Да?
– Помнишь, ты мне отсыпал немного своего цветочного сбора?
– Помню, как забудешь, – сказал Цыбиков.
– Я это… – Глаза Дашия забегали, точно он говорил о чем-то постыдном. – У меня… почти кончилось… Могу я… одолжить еще?
«Одолжить… или просто взять?» – хотел спросить востоковед, но сдержался и сказал лишь:
– Можешь. Но только давай завтра, нет сил возиться сегодня.
Даший просиял и сказал:
– Спасибо, Гомбожаб! Обязательно зайду.
Развернувшись, бурят устремился прочь. Проводив его задумчивым взглядом, Цыбиков вошел в гостиницу и увидел Тинджол – сидя за столом, она листала многочисленные книги для записей. Обрадовавшись приятной встрече, Гомбожаб подошел к девушке:
– Привет, Тинджол.
Она вздрогнула и, посмотрев на него с опаской, холодно произнесла:
– Я немного занята, Гомбожаб. Если только что-то срочное…
Востоковед нахмурился. Тинджол была заметно напряжена.
«Мать что-то сказала? Наверное, Даший прав, и лучше мне не лезть».
– Да нет, ничего, – спокойным голосом сказал востоковед. – Просто хотел поздороваться, и только.
– Угу… – буркнула Тинджол, листая очередную книгу.
Цыбиков пошел наверх, а девушка даже не подняла головы, чтобы проводить его взглядом.
Оказавшись в комнате, Цыбиков завалился на кровать, где пролежал на боку, глядя в стену, около часа, пока сон все-таки его не сморил.
Ближе к утру востоковеду приснилось, что он снова пришел на аудиенцию к Далай-ламе, но теперь, кроме них двоих, в зале никого не оказалось. Только Тринадцатый Перерожденец сидел на троне и лукаво смотрел на вновь прибывшего.
Цыбиков медленно подошел поближе и трижды поклонился.
– Не надо, – поморщился Далай-лама.
– Почему? – не удержавшись, спросил Гомбожаб.
Далай-лама усмехнулся и сказал:
– А потому что я все про тебя знаю. Все твои тайны. Стража!
Последнее слово Тринадцатый Перерожденец выкрикнул в сторону двери, и та моментально открылась. В зал ворвались двое телохранителей и, схватив Гомбожаба за руки, потащили прочь.
– Пощади! – проорал Цыбиков на ходу.
Стражи подвели востоковеда к краю открытой площадки. Гомбожаб, понимая, что упасть с такой высоты – верная смерть, возопил еще громче:
– Пощади же!
– Я пощажу тебя, если пообещаешь, что при следующей нашей встрече ты поддержишь меня, когда попрошу, – веско произнес Далай-лама.
Теперь на его лице не было и следа прежней улыбки.
– Обещаю, – сказал Цыбиков.
И проснулся.
До рассвета было еще далеко, но сон больше не приходил; Цыбиков просто лежал и мучительно размышлял о том, сколько сна было в его сне, а сколько – яви.
•••
5 октября 2019 года
Пьяница. Беседы с Гринбергом о жизни и смерти. Тсусэнг и надежды на дихрою
Утром выяснилось, что падение с высоты для моего телефона все-таки не прошло бесследно: перестал работать автофокус, и я, сняв чехол, увидел, что стеклянная задняя крышка полностью разбита и держится лишь благодаря защитной пленке.
– Что случилось? – спросил Лама, когда мы встретились на входе в кафе отеля.
Я рассказал.
– Да, приятного мало, – признал Боря. – Но, может, в Гьяце найдется сервис, где смогут быстро все починить?
– Сомневаюсь, но попробовать стоит… давай после завтрака пройдемся, поищем?
– Давай, – легко согласился Лама.
Мы вошли в кафе и сели за общий стол.
Народ стекался неторопливо, видимо, вчерашнее путешествие оказалось для нашей команды слишком утомительно. Паша пришел одним из последних, подсел за стол и мечтательно сказал:
– Эх, скорей бы мы до Самье доехали… Уже за руль охота, надоело в этом джипе кататься.
– А что со страховкой, Олег не говорил? – спросил Лама.
– Да говорил… – проворчал Павел. – Лучше бы молчал…
– Чего такое? – хмыкнул Лама.
– А то, что его контора хочет, чтобы я оплатил не только франшизу, а весь ремонт, а потом сам вытряс разницу со страховой. Я отказался, Олег своим передал, вроде все стихло на время, а вчера вечером Олег опять подходит, говорит: страховка на мой случай не распространяется почему-то.
– В смысле? – удивленно спросил Ребе.
– Если она на этот случай не распространяется, нахрена она вообще тогда нужна? – озвучил общий вопрос Лама.
– Не знаю я, – буркнул Паша. – Я франшизу готов оплатить, без проблем. Но весь ремонт – нет, с чего бы?
– А какая вообще сумма получилась? – спросил я.
– Еще не в курсе. Олег сказал, ее вместе с новым мотом привезут.
Мы переглянулись.
– Ладно, давай тогда посмотрим, что по калькуляции выйдет, а там уже будем что-то решать… – сказал Лама.
Все, включая Пашу, с ним согласились.