Покупатель кивнул и увел верблюда, а Цыбиков, проводив их взором, пошел за своим молитвенным барабаном.
Разобравшись с горбатым «скакуном», востоковед вернулся на перевал Го-ла, дабы запечатлеть на снимке всю Лхасу. По счастью, никто не отвлекал Гомбожаба, и он мог действовать не спеша, что увеличивало шансы на удачный кадр. Затем Цыбиков вернулся в город и приступил к изучению его достопримечательностей.
Очень быстро востоковед понял, что на исследование Лхасы можно потратить не одну, а две или даже три жизни, и все равно не увидеть всего, что находится в Месте Богов.
Главными памятниками города считались две статуи будды Шакьямуни – Чжу-ринбочэ и Чжу-рамочэ. По легенде, они были получены тибетским царем Срон-цзан-гамбо в качестве приданого двух его жен, китайской и непальской царевен. В 653 году по приказу непальской для ее статуи был возведен храм Прул-нан-цзуг-лагхан9, вокруг которого и выросла со временем Лхаса. Царь же Срон-цзан-гамбо построил на горе Марб-ори замок; на его месте теперь находился Потал, дворец Далай-ламы.
Чем больше времени Цыбиков проводил в Лхасе, тем больше он укреплялся во мнении, что город этот представляет собой этакую помесь Гумбума и Лабранга, с поправкой на куда более солидные масштабы. Здесь, как и в Лабранге, простые глинобитные дома соседствовали с роскошными дворцами и особняками перерожденцев; и, как и в Гумбуме, большинство улиц Лхасы были узкими, кривыми и грязными. Впрочем, ничего удивительного в этом Цыбиков не видел: в Месте Богов проживали многие тысячи монахов, куда большее количество, чем где-либо еще.
С Тинджол Цыбиков встречался редко, а когда встречался, то их робкую беседу непременно прерывала Цэрин, которая вечно звала дочь к себе. Однажды Гомбожаб вызвался помочь девушке донести корзину с хлебом до кухни, но мать сразу дала понять, что участие клиента в делах гостиницы неприемлемо. Спорить востоковед не решился – уж больно красноречиво на него смотрела Цэрин.
Снимки получались у Гомбожаба с переменным успехом – на улицах постоянно толпились люди, причем городских охранников было едва ли не больше, чем монахов в ярких одеждах. Любые манипуляции со спрятанным в барабане фотографическим аппаратом в такой обстановке казались натуральным самоубийством, и потому Цыбиков действовал еще осторожней, чем обычно. Душа его рвалась на части: востоковеду хотелось не просто привезти в Петербург серые статичные снимки – Гомбожаб мечтал передать Савельеву и другим членам академии то ощущение жизни, которое испытывал, шагая по цон-ра ранним утром или наблюдая за монахами, которые, спрятавшись под длинным навесом у западного фасада храма Большого Чжу, неистово молились. Цыбиков жалел, что не придумали еще способа снимать картинку динамическую, которую можно будет смотреть снова и снова.
«Насколько это упростило бы работу географов и других ученых…»
Время шло – минула осень, на смену ей пришла зима. В один из январских вечеров, наблюдая за танцем снежинок за окном гостиницы, Цыбиков размышлял, куда отправиться в середине февраля, когда холода станут постепенно отступать. Лхаса за без малого пять месяцев отнюдь не стала для востоковеда открытой книгой, и практически каждый новый день дарил востоковеду еще щепотку знаний о священном городе. Но верно было и то, что глаз Гомбожаба несколько замылился – ему требовалось на время покинуть Место Богов, чтобы потом, вернувшись, взглянуть на нее по-новому.
«Галдан? Сэра? С какого монастыря начать?»
Вдобавок ко всему Цыбиков еще в начале января подал прошение на аудиенцию у Далай-ламы, однако пока что ответа не было.
«А ждать его можно очень и очень долго…»
Цыбиков в очередной раз вспомнил про предсказания Лон-бо-чойчжона.
«И где же обещанная тобой славная судьба, о прорицатель? Или же для того, чтобы ее обрести, я должен прежде найти твою загадочную дихрою?»
В дверь постучали. Цыбиков нахмурился: он гостей не ждал.
«Может, это Тинджол?» – с надеждой подумал Гомбожаб и, отвернувшись от окна, сказал:
– Входите!
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Даший. Вид у него был, как у бродячего кота – потрепанный, залихватский, – а глаза горели так, словно бурят только что видел самого Будду.
– Привет, Гомбожаб! – выпалил гость, с улыбкой глядя на востоковеда.
– Привет, – кивнул Цыбиков. – Что-то случилось?
– Случилось, – энергично кивнул Даший.
Гомбожаб немного напрягся: он всегда считал, что лучшая новость – это отсутствие новостей, особенно в таком опасном путешествии. Однако радостная улыбка гостя заставила востоковеда отринуть все плохие мысли: с подобным выражением лица говорят лишь о чем-то хорошем.
– Судя по всему, вести добрые? – на всякий случай уточнил Цыбиков.
– Добрые, – снова кивнул Даший.
– Ну, так не томи, – сказал Гомбожаб, тоже позволяя себе улыбку.
– Я добился для нас аудиенции у Далай-ламы, – сияя, сообщил Даший.
Цыбиков замер.
Вопрос о том, куда отправиться в ближайшее время, отпал сам собой.
•••
4 октября 2019 года
На пути в Гьяце. Беседы с Гринбергом о фото. Поломка телефона. Чай
Переночевав в Нангтри, мы отправились на юго-запад Тибета, вдоль границы с Индией. Туда, согласно хронике, в середине прошлого века, во время той самой «культурной революции», 70-летие которой сейчас отмечают по всему Китаю, сбежали большинство лам, включая и Далай-ламу XIV. Резиденция Четырнадцатого Перерожденца по сей день находится в крохотной индийской деревушке Маклеод-Ганже, именуемой местными не иначе как «Маленький Тибет»: помимо обычных для поселков такого типа магазинов, мастерских и аптек там заново отстроены под прежними названиями многие тибетские монастыри.
– Интересно, каково это – быть навсегда изгнанным из собственной страны, где ты вырос и стал настоящим идолом, к которому приезжали на поклон буддисты со всего мира? – спросил я Ламу, когда мы остановились на одной из редких придорожных заправок.
– Даже не представляю, – честно ответил Боря. – Самое интересное, что внуки тех людей, кто пешком преодолевал сотни и даже тысячи километров ради аудиенции Далай-ламы в Потале, теперь радостно празднуют избавление от ламского ига. При этом и те, и другие считают себя настоящими буддистами…
Я кивнул, глядя на Виталия, который стоял чуть в стороне от нас с телефоном в руках – снимал окружающие холмы и взгорья. Проследив, куда я смотрю, Боря сказал:
– Слушай, надо с ним что-то делать.
– С Виталием? А что не так? – удивился я.
– Да с ним ехать вместе невозможно просто. Он то отстает, то начинает судорожно догонять, то виляет из стороны в сторону, пугает всех в колонне. Ко мне уже и Дима, и Боря подходили, жаловались. В общем, ездок-одиночка типичный, а у нас команда не маленькая, нужно что-то думать.
– Ну да, согласен…
Виталий сделал снимок и, удовлетворенно хмыкнув, побрел к своему байку.
– А если предложить ему в конец колонны встать, прямо передо мной? – спросил я, покосившись в сторону Ламы. – Учитывая, что я и так постоянно останавливаюсь, чтобы сделать фото, мне он не сильно помешает.
– Ну, давай попробуем. Потому что все равно надо что-то делать, иначе получится, как с Пашей, если не хуже, – сказал Боря.
– Сплюнь, – хмыкнул я.
– Каждый день плюю, не поверишь, – рассмеялся Лама.
Подмигнув мне, он первым пошел к Виталию, который, стоя рядом с мотоциклом, листал фотографии на телефоне. Я, помедлив, отправился следом за другом.
– Слушай, Виталий… – начал Боря. – Я тут заметил, что тебе не очень удобно в колонне двигаться…
– Ну, есть такое дело, да, – нехотя признал Виталий.
Он спрятал мобильник в карман и повернулся к нам.
– Мы с Максом хотели предложить, чтобы ты перед ним ехал, – продолжил Боря.
– Я все равно в своем темпе еду, отстаю часто, потом догоняю, как и ты, так что, если будем катить друг за другом, никому не помешаем, – добавил я.
– Ну, давай попробуем, – кивнул Виталий. – Я не против.
После нашей нехитрой рокировки сразу же наступил дзен. Колонна ехала впереди, как единый организм, а мы с Виталием замыкали, отставая и нагоняя других, никак им не мешая.
Когда около полудня мы остановились в очередном поселке, чтобы передохнуть и пообедать, Виталий сам подошел ко мне и поблагодарил:
– Спасибо! Так действительно проще и комфортней.
– Отлично. Знал, что ты оценишь. Хочешь, давай вместе останавливаться и снимать. Только делать надо все быстро, а то колонна нас будет постоянно терять и ждать.
– Ну, посмотрим, – туманно сказал Виталий: видно было, что он пока не очень хорошо представляет себе фотоохоту.
Мы пошли в кафе следом за остальными. Лама, обернувшись, поймал мой взгляд и украдкой показал мне большой палец. Я в ответ только улыбнулся: мелочь, а приятно.
Справившись с обедом раньше других, я отправился на поиски дихрои… и в одной из придорожных лавок неожиданно для себя нашел табак: зашел внутрь, задал уже привычный вопрос, дождался ответа (увы, снова отрицательного) и вдруг наткнулся взглядом на надпись, прекрасно мне знакомую. Она была сделана на латинице, вероятно, как раз для туристов вроде меня, которые знают на китайском пять-десять фраз.
Разве мог я пройти мимо табака, продающегося в предгорьях Гималаев?..
Возвращаясь на стоянку, я первым делом похвастался «добычей» Ламе.
– Надо же, – хмыкнул он, рассматривая связку табачных листов. – И сколько стоит?
– Да ерунда, несколько баксов, – ответил я.
Лама хотел спросить что-то еще, но тут его окликнул Паша:
– Боря!
– Что? – нехотя отозвался Лама.
– Олег говорит, ты просил его не давать мне новый мот, – сказал Паша, подходя к нам. – Почему?
Я бросил взгляд на джип: Джимми сидел рядом с водителем, Олег – сзади, опустив голову, – то ли дремал, то ли копошился в мобильнике.
– Потому что у них остался только GS1200, – глядя на Павла исподлобья, ответил Лама, – а он для тебя, думаю, слишком тяжелый.
– Давай я как-нибудь сам разберусь, какой мот для меня тяжелый, а какой не очень? – огрызнулся Паша.
Поняв, что все может обернуться совершенно ненужной ссорой, я предложил:
– Если хочешь, я могу на 1200-м поехать, а тебе свою восьмисотку отдать.
– В каком смысле – отдать? Зачем? – нахмурился Паша. – Я и на 1200-м нормально покатаю.
– Слушай, ну это вопрос не капризов, а элементарной безопасности, – поморщился я. – Если у тебя с восьмисоткой были проблемы, зачем испытывать судьбу и брать мот еще тяжелей?
Паша, явно недовольный, покосился на Ламу. Боря мудро хранил молчание.
– Ладно, черт с ним, пусть будет восьмисотка, – нехотя согласился Паша. – Пошли скажем Олегу.
Разобравшись с горбатым «скакуном», востоковед вернулся на перевал Го-ла, дабы запечатлеть на снимке всю Лхасу. По счастью, никто не отвлекал Гомбожаба, и он мог действовать не спеша, что увеличивало шансы на удачный кадр. Затем Цыбиков вернулся в город и приступил к изучению его достопримечательностей.
Очень быстро востоковед понял, что на исследование Лхасы можно потратить не одну, а две или даже три жизни, и все равно не увидеть всего, что находится в Месте Богов.
Главными памятниками города считались две статуи будды Шакьямуни – Чжу-ринбочэ и Чжу-рамочэ. По легенде, они были получены тибетским царем Срон-цзан-гамбо в качестве приданого двух его жен, китайской и непальской царевен. В 653 году по приказу непальской для ее статуи был возведен храм Прул-нан-цзуг-лагхан9, вокруг которого и выросла со временем Лхаса. Царь же Срон-цзан-гамбо построил на горе Марб-ори замок; на его месте теперь находился Потал, дворец Далай-ламы.
Чем больше времени Цыбиков проводил в Лхасе, тем больше он укреплялся во мнении, что город этот представляет собой этакую помесь Гумбума и Лабранга, с поправкой на куда более солидные масштабы. Здесь, как и в Лабранге, простые глинобитные дома соседствовали с роскошными дворцами и особняками перерожденцев; и, как и в Гумбуме, большинство улиц Лхасы были узкими, кривыми и грязными. Впрочем, ничего удивительного в этом Цыбиков не видел: в Месте Богов проживали многие тысячи монахов, куда большее количество, чем где-либо еще.
С Тинджол Цыбиков встречался редко, а когда встречался, то их робкую беседу непременно прерывала Цэрин, которая вечно звала дочь к себе. Однажды Гомбожаб вызвался помочь девушке донести корзину с хлебом до кухни, но мать сразу дала понять, что участие клиента в делах гостиницы неприемлемо. Спорить востоковед не решился – уж больно красноречиво на него смотрела Цэрин.
Снимки получались у Гомбожаба с переменным успехом – на улицах постоянно толпились люди, причем городских охранников было едва ли не больше, чем монахов в ярких одеждах. Любые манипуляции со спрятанным в барабане фотографическим аппаратом в такой обстановке казались натуральным самоубийством, и потому Цыбиков действовал еще осторожней, чем обычно. Душа его рвалась на части: востоковеду хотелось не просто привезти в Петербург серые статичные снимки – Гомбожаб мечтал передать Савельеву и другим членам академии то ощущение жизни, которое испытывал, шагая по цон-ра ранним утром или наблюдая за монахами, которые, спрятавшись под длинным навесом у западного фасада храма Большого Чжу, неистово молились. Цыбиков жалел, что не придумали еще способа снимать картинку динамическую, которую можно будет смотреть снова и снова.
«Насколько это упростило бы работу географов и других ученых…»
Время шло – минула осень, на смену ей пришла зима. В один из январских вечеров, наблюдая за танцем снежинок за окном гостиницы, Цыбиков размышлял, куда отправиться в середине февраля, когда холода станут постепенно отступать. Лхаса за без малого пять месяцев отнюдь не стала для востоковеда открытой книгой, и практически каждый новый день дарил востоковеду еще щепотку знаний о священном городе. Но верно было и то, что глаз Гомбожаба несколько замылился – ему требовалось на время покинуть Место Богов, чтобы потом, вернувшись, взглянуть на нее по-новому.
«Галдан? Сэра? С какого монастыря начать?»
Вдобавок ко всему Цыбиков еще в начале января подал прошение на аудиенцию у Далай-ламы, однако пока что ответа не было.
«А ждать его можно очень и очень долго…»
Цыбиков в очередной раз вспомнил про предсказания Лон-бо-чойчжона.
«И где же обещанная тобой славная судьба, о прорицатель? Или же для того, чтобы ее обрести, я должен прежде найти твою загадочную дихрою?»
В дверь постучали. Цыбиков нахмурился: он гостей не ждал.
«Может, это Тинджол?» – с надеждой подумал Гомбожаб и, отвернувшись от окна, сказал:
– Входите!
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Даший. Вид у него был, как у бродячего кота – потрепанный, залихватский, – а глаза горели так, словно бурят только что видел самого Будду.
– Привет, Гомбожаб! – выпалил гость, с улыбкой глядя на востоковеда.
– Привет, – кивнул Цыбиков. – Что-то случилось?
– Случилось, – энергично кивнул Даший.
Гомбожаб немного напрягся: он всегда считал, что лучшая новость – это отсутствие новостей, особенно в таком опасном путешествии. Однако радостная улыбка гостя заставила востоковеда отринуть все плохие мысли: с подобным выражением лица говорят лишь о чем-то хорошем.
– Судя по всему, вести добрые? – на всякий случай уточнил Цыбиков.
– Добрые, – снова кивнул Даший.
– Ну, так не томи, – сказал Гомбожаб, тоже позволяя себе улыбку.
– Я добился для нас аудиенции у Далай-ламы, – сияя, сообщил Даший.
Цыбиков замер.
Вопрос о том, куда отправиться в ближайшее время, отпал сам собой.
•••
4 октября 2019 года
На пути в Гьяце. Беседы с Гринбергом о фото. Поломка телефона. Чай
Переночевав в Нангтри, мы отправились на юго-запад Тибета, вдоль границы с Индией. Туда, согласно хронике, в середине прошлого века, во время той самой «культурной революции», 70-летие которой сейчас отмечают по всему Китаю, сбежали большинство лам, включая и Далай-ламу XIV. Резиденция Четырнадцатого Перерожденца по сей день находится в крохотной индийской деревушке Маклеод-Ганже, именуемой местными не иначе как «Маленький Тибет»: помимо обычных для поселков такого типа магазинов, мастерских и аптек там заново отстроены под прежними названиями многие тибетские монастыри.
– Интересно, каково это – быть навсегда изгнанным из собственной страны, где ты вырос и стал настоящим идолом, к которому приезжали на поклон буддисты со всего мира? – спросил я Ламу, когда мы остановились на одной из редких придорожных заправок.
– Даже не представляю, – честно ответил Боря. – Самое интересное, что внуки тех людей, кто пешком преодолевал сотни и даже тысячи километров ради аудиенции Далай-ламы в Потале, теперь радостно празднуют избавление от ламского ига. При этом и те, и другие считают себя настоящими буддистами…
Я кивнул, глядя на Виталия, который стоял чуть в стороне от нас с телефоном в руках – снимал окружающие холмы и взгорья. Проследив, куда я смотрю, Боря сказал:
– Слушай, надо с ним что-то делать.
– С Виталием? А что не так? – удивился я.
– Да с ним ехать вместе невозможно просто. Он то отстает, то начинает судорожно догонять, то виляет из стороны в сторону, пугает всех в колонне. Ко мне уже и Дима, и Боря подходили, жаловались. В общем, ездок-одиночка типичный, а у нас команда не маленькая, нужно что-то думать.
– Ну да, согласен…
Виталий сделал снимок и, удовлетворенно хмыкнув, побрел к своему байку.
– А если предложить ему в конец колонны встать, прямо передо мной? – спросил я, покосившись в сторону Ламы. – Учитывая, что я и так постоянно останавливаюсь, чтобы сделать фото, мне он не сильно помешает.
– Ну, давай попробуем. Потому что все равно надо что-то делать, иначе получится, как с Пашей, если не хуже, – сказал Боря.
– Сплюнь, – хмыкнул я.
– Каждый день плюю, не поверишь, – рассмеялся Лама.
Подмигнув мне, он первым пошел к Виталию, который, стоя рядом с мотоциклом, листал фотографии на телефоне. Я, помедлив, отправился следом за другом.
– Слушай, Виталий… – начал Боря. – Я тут заметил, что тебе не очень удобно в колонне двигаться…
– Ну, есть такое дело, да, – нехотя признал Виталий.
Он спрятал мобильник в карман и повернулся к нам.
– Мы с Максом хотели предложить, чтобы ты перед ним ехал, – продолжил Боря.
– Я все равно в своем темпе еду, отстаю часто, потом догоняю, как и ты, так что, если будем катить друг за другом, никому не помешаем, – добавил я.
– Ну, давай попробуем, – кивнул Виталий. – Я не против.
После нашей нехитрой рокировки сразу же наступил дзен. Колонна ехала впереди, как единый организм, а мы с Виталием замыкали, отставая и нагоняя других, никак им не мешая.
Когда около полудня мы остановились в очередном поселке, чтобы передохнуть и пообедать, Виталий сам подошел ко мне и поблагодарил:
– Спасибо! Так действительно проще и комфортней.
– Отлично. Знал, что ты оценишь. Хочешь, давай вместе останавливаться и снимать. Только делать надо все быстро, а то колонна нас будет постоянно терять и ждать.
– Ну, посмотрим, – туманно сказал Виталий: видно было, что он пока не очень хорошо представляет себе фотоохоту.
Мы пошли в кафе следом за остальными. Лама, обернувшись, поймал мой взгляд и украдкой показал мне большой палец. Я в ответ только улыбнулся: мелочь, а приятно.
Справившись с обедом раньше других, я отправился на поиски дихрои… и в одной из придорожных лавок неожиданно для себя нашел табак: зашел внутрь, задал уже привычный вопрос, дождался ответа (увы, снова отрицательного) и вдруг наткнулся взглядом на надпись, прекрасно мне знакомую. Она была сделана на латинице, вероятно, как раз для туристов вроде меня, которые знают на китайском пять-десять фраз.
Разве мог я пройти мимо табака, продающегося в предгорьях Гималаев?..
Возвращаясь на стоянку, я первым делом похвастался «добычей» Ламе.
– Надо же, – хмыкнул он, рассматривая связку табачных листов. – И сколько стоит?
– Да ерунда, несколько баксов, – ответил я.
Лама хотел спросить что-то еще, но тут его окликнул Паша:
– Боря!
– Что? – нехотя отозвался Лама.
– Олег говорит, ты просил его не давать мне новый мот, – сказал Паша, подходя к нам. – Почему?
Я бросил взгляд на джип: Джимми сидел рядом с водителем, Олег – сзади, опустив голову, – то ли дремал, то ли копошился в мобильнике.
– Потому что у них остался только GS1200, – глядя на Павла исподлобья, ответил Лама, – а он для тебя, думаю, слишком тяжелый.
– Давай я как-нибудь сам разберусь, какой мот для меня тяжелый, а какой не очень? – огрызнулся Паша.
Поняв, что все может обернуться совершенно ненужной ссорой, я предложил:
– Если хочешь, я могу на 1200-м поехать, а тебе свою восьмисотку отдать.
– В каком смысле – отдать? Зачем? – нахмурился Паша. – Я и на 1200-м нормально покатаю.
– Слушай, ну это вопрос не капризов, а элементарной безопасности, – поморщился я. – Если у тебя с восьмисоткой были проблемы, зачем испытывать судьбу и брать мот еще тяжелей?
Паша, явно недовольный, покосился на Ламу. Боря мудро хранил молчание.
– Ладно, черт с ним, пусть будет восьмисотка, – нехотя согласился Паша. – Пошли скажем Олегу.