— С бедняжки скачали всю кровь, а когда она умерла — сломали позвонок. Поэтому нет характерных следов.
— Зато они есть на внутренней части сломанного колена. Вот здесь! — и доктор Аттвуд ткнул пинцетом на вывернутую им же ногу покойной. Видите? Элеонор действительно сломала ногу при бегстве, и, как вы верно заметили, Алисдэйр, ее никто сюда не бил. А теперь, господа, самое интересное!
Две пары глаз уставились на сэра Валентайна.
— Как все было, судя по имеющимся у нас фактам. Итак, неделю назад некто похищает Элеонор Тоу. Он держит ее взаперти, издевается и избивает девушку. Ломает реберные кости, одну за другой. Возможно, даже упивается своей жестокостью и ее бессилием. Он готовит ее к самому главному. Но тут происходит что-то, позволяющее бедняжке вырваться из лап монстра и попытаться бежать. С предполагаемыми увечьями, которые этот нелюдь нанес при ее жизни, вряд ли можно было далеко убежать, но Элеонор была во власти страха за свою жизнь. А это самый сильный стимул для любого живого существа. И самый мощный инстинкт. Как и стоило предполагать, попытка оказалась безуспешной — она, судя по всему, при неудачном падении ломает ногу. Убийца настигает свою жертву и через какое-то время умерщвляет, разрезая подвздошную вену и выпуская кровь. И только после этого он обезображивает труп девушки и уносит его в лес, на то место, где ее и обнаружили.
— Это все? — хмуро поинтересовался виконт. — Но для чего же тогда кровь? И зачем оставлять укусы на органах?
— А это, мой мальчик, весьма важные вопросы, — веско заметил сэр Валентайн. — Я бы сказал — основные.
— У вас есть мнение по этому поводу? — с любопытством спросил доктор Янг.
— Только версия. И она ужасна в сути своей.
— Говорите, не тяните!
Было заметно волнение молодого Эддингтона на фоне все еще не спадающей бледности лица.
— Смею предположить, что наш монстр спускает кровь, чтобы что-либо делать с ней. Например, пить.
— Пить?! — изумился Тейт Янг.
— Почему нет? Ведь во всем есть хоть какой-то, но смысл. Не бывает абсолютно бессмысленных преступлений. Хотя бы с точки зрения самого убийцы. И если он разрезал вену и совершил кровопускание, следовательно, он руководствовался своей, пусть совершенно безумной, но логикой. Которую нам следует с вами понять. Потому что только так мы сможем остановить его.
— А укусы?
— О! Здесь куда проще! Он пробует.
— Он что делает? — вкрадчиво, не веря своим ушам, уточнил доктор графства.
— Именно пробует, — голос ученого из Лондона звучал совершенно спокойно и серьезно. — Приноравливается вкусить человеческую плоть. Позднее, естественно. Возможно, с кем-то другим.
— Чушь какая-то! Вздор! — возмутился Эддингтон, размахивая руками. — Каннибализм у нас? В Англии?!
— Человеческая похоть, замешанная на безумстве, одинакова в любой точке нашей планеты.
На секунду-другую повисла гнетущая тишина.
— Друзья мои, нам здесь больше нечего делать, — нарушил ее Аттвуд. — Не покинуть ли нам это мрачное место?..
Как и ожидал виконт Норберт Эддингтон, слухи один изощрённее другого поползли по деревне и всему графству. Жители были напуганы, приходской священник увеличил количество служб и молитв за спасение, потому что в каждом из прихожан угнездился страх перед деяниями самого дьявола. Он подкреплялся историями о глубоких, двуногих следах копыт, обнаруженных в Южном Девоне, начиная от Эксмута и вплоть до Топшэма. Этот «дьявольский путь» был длиною не менее 100 миль! Никакие преграды не стали помехой тому двуногому существу, которое этот путь прошло. Ни дома и заборы, ни реки и овраги не останавливали дьявола — его следы находили даже на стенах и крышах домов, на сточных трубах, на входных дверях и где угодно! И о том случае вовсю трубили самые читаемые газеты Англии, в том числе The Times. Массовая истерия, появившаяся в результате обнаружения этих следов, заразила почти все графство Девоншир. И теперь виконт не без оснований опасался повторения истории, но с еще более худшими последствиями — ведь если в Эксмуте обнаружили всего лишь следы, то что может произойти здесь, когда наряду с этими «дьявольскими метками» нашли изуродованное тело Элеонор Тоу? Новость уже дошла до епископа епархии графства и, судя по всему, сильно взволновала его. Норберту пришлось написать письмо, в котором он уверял священнослужителя в полном контроле ситуации и немедленном расследовании столь щепетильного преступления. Однако действенного рецепта, как успокоить люд и скорее найти убийцу, у Эддингтона не было, — только надежда на неожиданного гостя из Лондона сэра Валентайна Аттвуда и его близкого приятеля — начальника столичного Департамента уголовного розыска Скотленд-Ярда сэра Галена Гилмора, который немедленно откликнулся на телеграмму и прибыл лично.
Моросил мелкий затяжной дождь, без ветра, но сырость стояла отвратительная. Гилмор за время долгого путешествия в карете изрядно озяб и желал отогреться у камина, о чем не преминул сказать виконту Эддингтону, стоило только войти в замок и предстать перед его обитателями. С его появлением здесь, в «Эддингтон Холле», Норберт почувствовал некое облегчение — теперь вместе с доктором Аттвудом следствием займётся настоящий сыщик из столицы.
— Славно, что вы приехали, мой друг! — прогремел Аттвуд, крепко пожимая руку невысокому щуплому мужчине средних лет, аккуратно одетому и гладко выбритому, за исключением тонких усиков на узком и скуластом лице.
— Не мог упустить случая, когда приглашаете лично вы, — парировал сэр Гален Гилмор с улыбкой.
— Означает ли это, что вы соскучились по моему обществу?
— Это означает лишь то, что дело предстоит быть интересным и важным, если рядом объявились вы!
Оба одновременно засмеялись. Марисса, стоя поодаль и наблюдая за ними, поняла, что несмотря на колкость в сказанном, эти люди давние приятели и уважают друг друга.
— Добро пожаловать в «Эддингтон Холл», сэр Гилмор, — приветливо произнесла Розелин на правах хозяйки и жестом руки пригласила гостя пройти в гостиную, где уже затопили камин.
— Благодарю, миледи.
Там их уже поджидали Алисдэйр Эддингтон, его младший брат Кенрик, Горден Дин и приходской священник Джейкоб Олдридж. На этот раз барона и баронессы Милтон, равно как и их дочери Джиневры, не было. Дворецкий Майрон Фрипп учтиво принял плащ полицейского детектива из Лондона, его цилиндр и трость.
— Господа, я весь внимание! — произнес Гилмор, устраиваясь у камина.
— Сэр Валентайн? — Норберт выразительно посмотрел на ученого.
Доктор Аттвуд, не теряя времени, стал излагать суть происшествия, особо акцентируя внимание на деталях, известных к этому времени. Гален внимательно слушал, не перебивая. Джейкоб Олдридж, высокий и худой мужчина с длинными и тонкими руками, раз от раза осенял себя крестным знамением в момент, когда ему приходилось внимать столь жутким подробностям преступления, описываемым ученым из Лондона. Причем говорил последний совершенно ровным и, можно сказать, равнодушным тоном, что очень удивляло настоятеля прихода, для которого каждое слово из уст Аттвуда имело сильный эмоциональный окрас. Разве можно с таким спокойствием не то, чтобы говорить, а даже слушать о чудовищном случае растерзания мисс Тоу? Когда профессор окончил рассказ, на короткое мгновение воцарилась тишина — детектив был задумчив и размышлял, тогда как все остальные присутствующие выжидающе смотрели на него.
— Сегодня двадцать шестое апреля. Тело обнаружили двадцать третьего вечером, — наконец подал голос Гилмор. — Аккурат в день вашего приезда сюда. Вы говорите, что запах учуял пес лесника. Точно так же его могли учуять звери. Однако на останках следов укусов диких зверей не обнаружили. Следовательно, пес и лесник их опередили, а раз так, тогда можно предположить, опираясь также на ваши заключения, что жертву умертвили двадцать третьего апреля и при удобном случае отвезли и выбросили в лесу. Раньше не могли, иначе ее порядком подъели бы волки или вепри. А до этого времени девушку шесть дней держали где-то взаперти. Верно?
— Да, — согласился Аттвуд.
— И где же? Это должно быть тихое и малолюдное место. Здесь есть такие?
— Предостаточно, — кивнул Норберт. — Дом того же лесника, например. Или рыбацкая хижина у реки.
— Составьте список, милорд, — то ли попросил, то ли приказал сэр Гален. — Нам необходимо найти это место. Констебль уже опросил свидетелей?
— Я думаю, вряд ли, — покачал головой сэр Валентайн. — Этот бедняга уж слишком растерялся.
— Да он просто глуп! — не сдерживая эмоций, фыркнул Горден Дин.
— Не исключено. Мне необходимо поговорить с ним. А затем я хотел бы допросить этого лесничего Вудроу Додда и родственников девушки. Потом тех, кто близко знал ее. В том числе всех вас.
— К вашим услугам, — выпалил Алисдэйр, за последние дни потерявший хорошее расположение духа.
Гален Гилмор внимательно посмотрел на молодого виконта, но ничего не сказал в ответ.
Когда он остался наедине с доктором Аттвудом, тут же пытливо спросил:
— Вы ведь не все договорили, Валентайн, верно? Там, в гостиной?
— Никогда не сомневался в вашей проницательности, — ответил ученый, слегка поглаживая бородку. — Я действительно утаил кое-что.
— Говорите.
— Наш убийца знает толк в медицине. По крайней мере, он знаком с ней.
— Отчего такой вывод? — глаза инспектора заблестели.
— При осмотре тела я увидел, что вену, из которой спустили кровь, резали не единожды, — веско произнес Аттвуд. — Еще два пореза рядом.
— Но тогда мисс Тоу умерла бы раньше от кровопотери? — удивился Гилмор. — Как такое может быть? И причем здесь знание медицины?
— Эти порезы весьма тщательно заштопаны, мой друг!
— Как?!
— Тонкой иглой и льняной нитью!
— Разве это возможно?
— Практика зашивать раны насчитывает не одну тысячу лет, — сложив руки на груди, сказал сэр Валентайн. — Еще медицина Древнего Египта, по разным свидетельствам, применяла льняные хирургические швы для ран горла, плеча и рук. Однако что касается сосудов в теле человека — здесь несколько иная картина. Главным методом лечения поврежденных вен и артерий традиционно считается обычная перевязка сосудов. Многие умы думали и думают по сей день над наложением швов на поврежденную вену или артерию, но есть мнение, что это неизбежно приведет к так называемому тромбозу в области шва, и впоследствии грозит закупоркой сосуда и смертью. У этой теории есть и противники, например, великий русский хирург Пирогов, проводивший сложнейшие хирургические операции в условиях боевых действий. Он, к слову, полностью опровергает догматическое сегодня мнение о бесперспективности наложения шва на поврежденный сосуд. Мне выпала честь быть знакомым с ним лично и несколько раз дискутировать на важнейшие медицинские темы. А другой выдающийся русский хирург Экк впервые осуществил эксперимент на собаке по сшиванию воротной и нижней полой вен.
— Не совсем понимаю, доктор, — проворчал Гилмор. — Поясните.
— Накладывать шов на поврежденный сосуд — это огромный прорыв в медицине! И наш безумец, который так жестоко истязал бедняжку Элеонор, проделал две такие операции на ней! Представляете? Две!
— Хотите сказать, он экспериментирует? — детектив недоверчиво прищурился.
— Не исключаю такой версии. Для чего тогда зашивать вену дважды?
— Продлить мучения жертвы. Насладиться зрелищем. Или кровью, которую этот безумец выкачивал из нее.
— И эту версию исключать нельзя, — согласился Аттвуд. — Однако то, что он зашивает сосуд, продлевая жизнь своей жертве, уже свидетельствует и о глубоких познаниях в медицине в целом, и об эксперименте русского доктора Экка в частности. Ведь поймите — это может стать великим открытием! Вдруг наш убийца амбициозен и тщеславен? Жаждет войти в историю? Войти в касту хирургов-первооткрывателей?
— Слишком много вопросов возникает в таком случае, — с сомнением в голосе произнес Гален. — Почему здесь, в этом месте? Почему эксперимент сразу на людях и так жестоко, когда можно на животных? К чему тогда кровопускание и уродование тела? Что он делает с кровью? К чему весь этот бред со следами дьявола? Кто именно в этих местах может обладать такими глубокими знаниями медицины, как вы и доктор графства?
— Некоторые ответы могут быть в качестве предположений. А в остальном — не знаю, мой друг. Но чем скорее мы найдем их, тем быстрее поймаем безумца…
Джиневра Милтон была в ярости. Она не находила себе места от мысли, что Алисдэйр Эддингтон совершенно не обращает на нее внимания. Подлец! Негодяй! Но… такой милый и желанный! Злость часто и неожиданно для нее самой сменялась нежностью при появлении образа любимого в ее голове. Она представляла себе, как он обнимает ее и чувственно целует в губы. В такие мгновения сладострастная слабость разливалась по всему телу. Ну почему, почему он так жесток и равнодушен? Наступала обида, тут же превращаясь в гнев, от которого лицо покрывалось румянцем. Кулачки Джиневры сильно сжимались, а дыхание учащалось. И так происходило довольно часто, стоило девушке оказаться в собственной комнате наедине со своими фантазиями. С момента приезда виконта из Лондона в «Эддингтон Холл» такие мысли становились все сильнее и навязчивее. От них было очень тяжело избавиться, и практически невозможно контролировать, чтобы они не появлялись вовсе. Она безумно любила Алисдэйра и мечтала только о нем. О той минуте, когда он наконец-то обратит свой взор на нее, а в глазах будет светиться любовь к ней.
Джиневра придирчиво рассматривала себя в зеркале, поворачивая голову вправо-влево. Затем взяла гребешок и принялась расчесывать волосы, делая движения руки, быть может, чересчур резкими и порывистыми. Из-за того, что молодой виконт не замечал ее красоты, она уж и сама стала отмечать изъяны в своей внешности, от которых портилось настроение. Ей все чаще казалось, что нет в ней никакой красоты. Вот, к примеру, в уголках глаз появились едва заметные морщины. Боже, как они уродуют ее глаза! А волосы? Джиневра с силой провела гребешком по густым прядям и затем поднесла его к лицу. Столько волос застряло между зубцами! Да она линяет, словно шелудивый пес! В раздражении сняв пучок волос с зубцов гребешка, баронесса подошла к комоду. Достала с верхней полки фарфоровый горшок, в котором уже лежали ее волосы после предыдущих расчёсываний, положила пучок внутрь и закрыла горшок крышкой. Вернулась к зеркалу и снова посмотрела на свое отражение в нем.
— Джинни, девочка моя? Где ты?
Слегка слащавый голос мамы заставил Джиневру скривиться — она терпеть не могла, когда ее так называли, вдобавок еще и таким приторным тоном, от которого буквально воротило изнутри. Особенно в такие минуты, когда на душе было неспокойно и томительно больно от мыслей, что ее девичье счастье одновременно так близко и так далеко от нее.
— Я здесь, мама! — все же прокричала она и вздохнула.
Послышались звуки шагов по лестнице, и в комнату вошла баронесса Милтон.
— С тобой все в порядке? Почему ты снова закрылась в своей комнате? — сложенные руки на груди и пытливый взгляд не предвещали разговора о чем-то приятном.
— Все нормально, мама, — как можно спокойнее ответила Джиневра, глядя на себя в зеркало и поправляя минутой ранее расчесанные волосы.
— Зато они есть на внутренней части сломанного колена. Вот здесь! — и доктор Аттвуд ткнул пинцетом на вывернутую им же ногу покойной. Видите? Элеонор действительно сломала ногу при бегстве, и, как вы верно заметили, Алисдэйр, ее никто сюда не бил. А теперь, господа, самое интересное!
Две пары глаз уставились на сэра Валентайна.
— Как все было, судя по имеющимся у нас фактам. Итак, неделю назад некто похищает Элеонор Тоу. Он держит ее взаперти, издевается и избивает девушку. Ломает реберные кости, одну за другой. Возможно, даже упивается своей жестокостью и ее бессилием. Он готовит ее к самому главному. Но тут происходит что-то, позволяющее бедняжке вырваться из лап монстра и попытаться бежать. С предполагаемыми увечьями, которые этот нелюдь нанес при ее жизни, вряд ли можно было далеко убежать, но Элеонор была во власти страха за свою жизнь. А это самый сильный стимул для любого живого существа. И самый мощный инстинкт. Как и стоило предполагать, попытка оказалась безуспешной — она, судя по всему, при неудачном падении ломает ногу. Убийца настигает свою жертву и через какое-то время умерщвляет, разрезая подвздошную вену и выпуская кровь. И только после этого он обезображивает труп девушки и уносит его в лес, на то место, где ее и обнаружили.
— Это все? — хмуро поинтересовался виконт. — Но для чего же тогда кровь? И зачем оставлять укусы на органах?
— А это, мой мальчик, весьма важные вопросы, — веско заметил сэр Валентайн. — Я бы сказал — основные.
— У вас есть мнение по этому поводу? — с любопытством спросил доктор Янг.
— Только версия. И она ужасна в сути своей.
— Говорите, не тяните!
Было заметно волнение молодого Эддингтона на фоне все еще не спадающей бледности лица.
— Смею предположить, что наш монстр спускает кровь, чтобы что-либо делать с ней. Например, пить.
— Пить?! — изумился Тейт Янг.
— Почему нет? Ведь во всем есть хоть какой-то, но смысл. Не бывает абсолютно бессмысленных преступлений. Хотя бы с точки зрения самого убийцы. И если он разрезал вену и совершил кровопускание, следовательно, он руководствовался своей, пусть совершенно безумной, но логикой. Которую нам следует с вами понять. Потому что только так мы сможем остановить его.
— А укусы?
— О! Здесь куда проще! Он пробует.
— Он что делает? — вкрадчиво, не веря своим ушам, уточнил доктор графства.
— Именно пробует, — голос ученого из Лондона звучал совершенно спокойно и серьезно. — Приноравливается вкусить человеческую плоть. Позднее, естественно. Возможно, с кем-то другим.
— Чушь какая-то! Вздор! — возмутился Эддингтон, размахивая руками. — Каннибализм у нас? В Англии?!
— Человеческая похоть, замешанная на безумстве, одинакова в любой точке нашей планеты.
На секунду-другую повисла гнетущая тишина.
— Друзья мои, нам здесь больше нечего делать, — нарушил ее Аттвуд. — Не покинуть ли нам это мрачное место?..
Как и ожидал виконт Норберт Эддингтон, слухи один изощрённее другого поползли по деревне и всему графству. Жители были напуганы, приходской священник увеличил количество служб и молитв за спасение, потому что в каждом из прихожан угнездился страх перед деяниями самого дьявола. Он подкреплялся историями о глубоких, двуногих следах копыт, обнаруженных в Южном Девоне, начиная от Эксмута и вплоть до Топшэма. Этот «дьявольский путь» был длиною не менее 100 миль! Никакие преграды не стали помехой тому двуногому существу, которое этот путь прошло. Ни дома и заборы, ни реки и овраги не останавливали дьявола — его следы находили даже на стенах и крышах домов, на сточных трубах, на входных дверях и где угодно! И о том случае вовсю трубили самые читаемые газеты Англии, в том числе The Times. Массовая истерия, появившаяся в результате обнаружения этих следов, заразила почти все графство Девоншир. И теперь виконт не без оснований опасался повторения истории, но с еще более худшими последствиями — ведь если в Эксмуте обнаружили всего лишь следы, то что может произойти здесь, когда наряду с этими «дьявольскими метками» нашли изуродованное тело Элеонор Тоу? Новость уже дошла до епископа епархии графства и, судя по всему, сильно взволновала его. Норберту пришлось написать письмо, в котором он уверял священнослужителя в полном контроле ситуации и немедленном расследовании столь щепетильного преступления. Однако действенного рецепта, как успокоить люд и скорее найти убийцу, у Эддингтона не было, — только надежда на неожиданного гостя из Лондона сэра Валентайна Аттвуда и его близкого приятеля — начальника столичного Департамента уголовного розыска Скотленд-Ярда сэра Галена Гилмора, который немедленно откликнулся на телеграмму и прибыл лично.
Моросил мелкий затяжной дождь, без ветра, но сырость стояла отвратительная. Гилмор за время долгого путешествия в карете изрядно озяб и желал отогреться у камина, о чем не преминул сказать виконту Эддингтону, стоило только войти в замок и предстать перед его обитателями. С его появлением здесь, в «Эддингтон Холле», Норберт почувствовал некое облегчение — теперь вместе с доктором Аттвудом следствием займётся настоящий сыщик из столицы.
— Славно, что вы приехали, мой друг! — прогремел Аттвуд, крепко пожимая руку невысокому щуплому мужчине средних лет, аккуратно одетому и гладко выбритому, за исключением тонких усиков на узком и скуластом лице.
— Не мог упустить случая, когда приглашаете лично вы, — парировал сэр Гален Гилмор с улыбкой.
— Означает ли это, что вы соскучились по моему обществу?
— Это означает лишь то, что дело предстоит быть интересным и важным, если рядом объявились вы!
Оба одновременно засмеялись. Марисса, стоя поодаль и наблюдая за ними, поняла, что несмотря на колкость в сказанном, эти люди давние приятели и уважают друг друга.
— Добро пожаловать в «Эддингтон Холл», сэр Гилмор, — приветливо произнесла Розелин на правах хозяйки и жестом руки пригласила гостя пройти в гостиную, где уже затопили камин.
— Благодарю, миледи.
Там их уже поджидали Алисдэйр Эддингтон, его младший брат Кенрик, Горден Дин и приходской священник Джейкоб Олдридж. На этот раз барона и баронессы Милтон, равно как и их дочери Джиневры, не было. Дворецкий Майрон Фрипп учтиво принял плащ полицейского детектива из Лондона, его цилиндр и трость.
— Господа, я весь внимание! — произнес Гилмор, устраиваясь у камина.
— Сэр Валентайн? — Норберт выразительно посмотрел на ученого.
Доктор Аттвуд, не теряя времени, стал излагать суть происшествия, особо акцентируя внимание на деталях, известных к этому времени. Гален внимательно слушал, не перебивая. Джейкоб Олдридж, высокий и худой мужчина с длинными и тонкими руками, раз от раза осенял себя крестным знамением в момент, когда ему приходилось внимать столь жутким подробностям преступления, описываемым ученым из Лондона. Причем говорил последний совершенно ровным и, можно сказать, равнодушным тоном, что очень удивляло настоятеля прихода, для которого каждое слово из уст Аттвуда имело сильный эмоциональный окрас. Разве можно с таким спокойствием не то, чтобы говорить, а даже слушать о чудовищном случае растерзания мисс Тоу? Когда профессор окончил рассказ, на короткое мгновение воцарилась тишина — детектив был задумчив и размышлял, тогда как все остальные присутствующие выжидающе смотрели на него.
— Сегодня двадцать шестое апреля. Тело обнаружили двадцать третьего вечером, — наконец подал голос Гилмор. — Аккурат в день вашего приезда сюда. Вы говорите, что запах учуял пес лесника. Точно так же его могли учуять звери. Однако на останках следов укусов диких зверей не обнаружили. Следовательно, пес и лесник их опередили, а раз так, тогда можно предположить, опираясь также на ваши заключения, что жертву умертвили двадцать третьего апреля и при удобном случае отвезли и выбросили в лесу. Раньше не могли, иначе ее порядком подъели бы волки или вепри. А до этого времени девушку шесть дней держали где-то взаперти. Верно?
— Да, — согласился Аттвуд.
— И где же? Это должно быть тихое и малолюдное место. Здесь есть такие?
— Предостаточно, — кивнул Норберт. — Дом того же лесника, например. Или рыбацкая хижина у реки.
— Составьте список, милорд, — то ли попросил, то ли приказал сэр Гален. — Нам необходимо найти это место. Констебль уже опросил свидетелей?
— Я думаю, вряд ли, — покачал головой сэр Валентайн. — Этот бедняга уж слишком растерялся.
— Да он просто глуп! — не сдерживая эмоций, фыркнул Горден Дин.
— Не исключено. Мне необходимо поговорить с ним. А затем я хотел бы допросить этого лесничего Вудроу Додда и родственников девушки. Потом тех, кто близко знал ее. В том числе всех вас.
— К вашим услугам, — выпалил Алисдэйр, за последние дни потерявший хорошее расположение духа.
Гален Гилмор внимательно посмотрел на молодого виконта, но ничего не сказал в ответ.
Когда он остался наедине с доктором Аттвудом, тут же пытливо спросил:
— Вы ведь не все договорили, Валентайн, верно? Там, в гостиной?
— Никогда не сомневался в вашей проницательности, — ответил ученый, слегка поглаживая бородку. — Я действительно утаил кое-что.
— Говорите.
— Наш убийца знает толк в медицине. По крайней мере, он знаком с ней.
— Отчего такой вывод? — глаза инспектора заблестели.
— При осмотре тела я увидел, что вену, из которой спустили кровь, резали не единожды, — веско произнес Аттвуд. — Еще два пореза рядом.
— Но тогда мисс Тоу умерла бы раньше от кровопотери? — удивился Гилмор. — Как такое может быть? И причем здесь знание медицины?
— Эти порезы весьма тщательно заштопаны, мой друг!
— Как?!
— Тонкой иглой и льняной нитью!
— Разве это возможно?
— Практика зашивать раны насчитывает не одну тысячу лет, — сложив руки на груди, сказал сэр Валентайн. — Еще медицина Древнего Египта, по разным свидетельствам, применяла льняные хирургические швы для ран горла, плеча и рук. Однако что касается сосудов в теле человека — здесь несколько иная картина. Главным методом лечения поврежденных вен и артерий традиционно считается обычная перевязка сосудов. Многие умы думали и думают по сей день над наложением швов на поврежденную вену или артерию, но есть мнение, что это неизбежно приведет к так называемому тромбозу в области шва, и впоследствии грозит закупоркой сосуда и смертью. У этой теории есть и противники, например, великий русский хирург Пирогов, проводивший сложнейшие хирургические операции в условиях боевых действий. Он, к слову, полностью опровергает догматическое сегодня мнение о бесперспективности наложения шва на поврежденный сосуд. Мне выпала честь быть знакомым с ним лично и несколько раз дискутировать на важнейшие медицинские темы. А другой выдающийся русский хирург Экк впервые осуществил эксперимент на собаке по сшиванию воротной и нижней полой вен.
— Не совсем понимаю, доктор, — проворчал Гилмор. — Поясните.
— Накладывать шов на поврежденный сосуд — это огромный прорыв в медицине! И наш безумец, который так жестоко истязал бедняжку Элеонор, проделал две такие операции на ней! Представляете? Две!
— Хотите сказать, он экспериментирует? — детектив недоверчиво прищурился.
— Не исключаю такой версии. Для чего тогда зашивать вену дважды?
— Продлить мучения жертвы. Насладиться зрелищем. Или кровью, которую этот безумец выкачивал из нее.
— И эту версию исключать нельзя, — согласился Аттвуд. — Однако то, что он зашивает сосуд, продлевая жизнь своей жертве, уже свидетельствует и о глубоких познаниях в медицине в целом, и об эксперименте русского доктора Экка в частности. Ведь поймите — это может стать великим открытием! Вдруг наш убийца амбициозен и тщеславен? Жаждет войти в историю? Войти в касту хирургов-первооткрывателей?
— Слишком много вопросов возникает в таком случае, — с сомнением в голосе произнес Гален. — Почему здесь, в этом месте? Почему эксперимент сразу на людях и так жестоко, когда можно на животных? К чему тогда кровопускание и уродование тела? Что он делает с кровью? К чему весь этот бред со следами дьявола? Кто именно в этих местах может обладать такими глубокими знаниями медицины, как вы и доктор графства?
— Некоторые ответы могут быть в качестве предположений. А в остальном — не знаю, мой друг. Но чем скорее мы найдем их, тем быстрее поймаем безумца…
Джиневра Милтон была в ярости. Она не находила себе места от мысли, что Алисдэйр Эддингтон совершенно не обращает на нее внимания. Подлец! Негодяй! Но… такой милый и желанный! Злость часто и неожиданно для нее самой сменялась нежностью при появлении образа любимого в ее голове. Она представляла себе, как он обнимает ее и чувственно целует в губы. В такие мгновения сладострастная слабость разливалась по всему телу. Ну почему, почему он так жесток и равнодушен? Наступала обида, тут же превращаясь в гнев, от которого лицо покрывалось румянцем. Кулачки Джиневры сильно сжимались, а дыхание учащалось. И так происходило довольно часто, стоило девушке оказаться в собственной комнате наедине со своими фантазиями. С момента приезда виконта из Лондона в «Эддингтон Холл» такие мысли становились все сильнее и навязчивее. От них было очень тяжело избавиться, и практически невозможно контролировать, чтобы они не появлялись вовсе. Она безумно любила Алисдэйра и мечтала только о нем. О той минуте, когда он наконец-то обратит свой взор на нее, а в глазах будет светиться любовь к ней.
Джиневра придирчиво рассматривала себя в зеркале, поворачивая голову вправо-влево. Затем взяла гребешок и принялась расчесывать волосы, делая движения руки, быть может, чересчур резкими и порывистыми. Из-за того, что молодой виконт не замечал ее красоты, она уж и сама стала отмечать изъяны в своей внешности, от которых портилось настроение. Ей все чаще казалось, что нет в ней никакой красоты. Вот, к примеру, в уголках глаз появились едва заметные морщины. Боже, как они уродуют ее глаза! А волосы? Джиневра с силой провела гребешком по густым прядям и затем поднесла его к лицу. Столько волос застряло между зубцами! Да она линяет, словно шелудивый пес! В раздражении сняв пучок волос с зубцов гребешка, баронесса подошла к комоду. Достала с верхней полки фарфоровый горшок, в котором уже лежали ее волосы после предыдущих расчёсываний, положила пучок внутрь и закрыла горшок крышкой. Вернулась к зеркалу и снова посмотрела на свое отражение в нем.
— Джинни, девочка моя? Где ты?
Слегка слащавый голос мамы заставил Джиневру скривиться — она терпеть не могла, когда ее так называли, вдобавок еще и таким приторным тоном, от которого буквально воротило изнутри. Особенно в такие минуты, когда на душе было неспокойно и томительно больно от мыслей, что ее девичье счастье одновременно так близко и так далеко от нее.
— Я здесь, мама! — все же прокричала она и вздохнула.
Послышались звуки шагов по лестнице, и в комнату вошла баронесса Милтон.
— С тобой все в порядке? Почему ты снова закрылась в своей комнате? — сложенные руки на груди и пытливый взгляд не предвещали разговора о чем-то приятном.
— Все нормально, мама, — как можно спокойнее ответила Джиневра, глядя на себя в зеркало и поправляя минутой ранее расчесанные волосы.