– Я, Вася, не без ума на свет родилась, – сказала она. – Мне ничего не нужно было рассказывать. Я с малолетства по интернатам жила, матери меня кормить не на что было. И на хорошую работу не устроишься, когда на руках ребенок, а ты одна! Я, Вася, в сказки даже в детстве не верила и знала, что рассчитывать можно только на себя. Никто не придет и не спасет. Нет желающих!..

Она перевела дыхание и облизнула губы.

– Когда запрос пришел, я решила, хоть посмотрю на него, на этого, с позволения сказать, отца. Но даже из этого ничего не вышло. Он мне не отвечал! И я приехала сюда.

– Понятно, – сказал Меркурьев, сделал резкое движение, чтобы сесть, и не смог – в боку сразу стало горячо и больно.

Он застыдился своей беспомощности и этого героического движения, вспотел даже. Все же он сел прямее и попросил:

– Ты его просто послушай. Он тебе расскажет, а ты послушай.

– Я за этим и приехала. Задержать Огородову мог любой опер, но я настояла…

– Саня, – попросила Кристина, – сходи посмотри. Что-то его нет слишком долго!

Саня тут же послушно вышел из гостиной, за ним потрусил Жека.

– Дети, – сказал из угла молчавший все это время Емельян Иванович. – Дети всегда смотрят на себя как на жертв родительского произвола. И часто ошибаются.

Софья усмехнулась:

– Ну уж нет. Никакая я не жертва!.. Мама – да. Маме нелегко пришлось. А я сильная.

Из коридора зазвучали шаги, в гостиную вошел Виктор Захарович, еле передвигавший ноги, за ним Саня, тащивший какой-то деревянный сундучок, следом бежал Онегин.

– Ставь сюда, – сказал старик, и Саня опустил сундучок на стол.

Виктор Захарович, пошарив по карманам, разыскал небольшой ключик и вставил его в замочную скважину, попав не с первого раза. После этого откинул крышку – сундучок издал незатейливую мелодию, – и тяжело опустился на стул. Вид у него был неважный.

– Вот тут все, – сказал он и больными собачьими глазами посмотрел на Софью. – Может, не до последней бумаженции, но видишь, как много накопилось!.. В самом низу квитанции, какие сохранились, это когда я вам с матерью деньги отправлял. Уведомления, что перевод получен, что бандероль дошла. Я бандероли тоже слал, думал, вещички всегда пригодятся. Письма мои там, которые твоя мать мне обратно отсылала. Какие вовсе не вскрытые, а на некоторых сверху написано, чтобы не приставал, чтобы только деньги на дочку поступали, и дело с концом. А сверху, – он вздохнул и снова полез в карманчик за таблеткой, – сверху все запросы. Сколько я их разослал!.. Страшное дело. И ни ответа, ни привета. Как в воду канула дочка моя, словно и не было ее никогда.

– Как не было? – спросила Софья машинально, подошла и заглянула в сундучок. – Вот же я.

Она наугад вытащила несколько бумажек и быстро, профессионально их пролистала. Потом отложила и вытащила еще несколько. Никто не говорил ни слова.

Софья вдруг одним движением перевернула сундучок, и на столе вырос бумажный курган. Какой-то желтый от времени бланк спланировал на пол. Она подобрала его и прочитала.

– Как же так? – требовательно спросила она у старика. – Что это такое?

Он понурился и ссутулил плечи.

Василий Васильевич, кряхтя, встал, хватаясь рукой за полосатую оттоманку, подошел и взял Соню за плечо.

– Есть такие заблуждения, – сказал он, – которые нельзя опровергнуть. Это высказывание принадлежит Иммануилу Канту. А здесь, – он кивнул на бумажный холм, – опровержение всех твоих заблуждений.

– Этого быть не может, – пролепетала Софья и вдруг шмыгнула носом. – Нет. Не может быть.

– Почему на запросы ответы не приходили, понятно, – продолжал Василий Васильевич. – Потому что Нинель Федоровна их прятала или даже уничтожала. Если найдется дочь, рассуждала она, дом уж точно уплывет. Дочь – законная наследница, она на законных основаниях может сделать с ним все, что пожелает, – продаст, снесет, перестроит! А Нинель Федоровна очень любит этот дом! Ничего на свете она не любит так, как его! Правильно я говорю, Нинель Федоровна?

Домоправительница пошевелилась, вздохнула и расправила плечи.

– Правильно, Вася, – с горечью сказала она. – Все ты правильно говоришь.

– Нинуля! – воскликнул совершенно уничтоженный Виктор Захарович. – Ты-то что? Быть не может, чтоб ты… чтобы ты так! Я же всю жизнь тебя знаю!

– Вот именно, – подхватил Меркурьев и опустился на стул, все же стоять ему было трудно. – Вся жизнь у вас прошла в этом доме и на маяке, и это была прекрасная жизнь! Все, что наступило потом, было хуже! От вас уехала жена с ребенком, Нинель работала в конструкторском бюро и была не с вами. А потом опять наступило счастье – вы вышли в отставку и решили жить здесь. Да еще и гостиницу придумали – и дело, и доход! Жизнь началась сначала. Но в Москве умерла ваша жена, и по ее просьбе вас поставили об этом в известность. Вы сразу решили найти дочь. При жизни жены это было невозможно, а тут вдруг стало возможным!..

– Эх, Вася, Вася, – выговорила Нинель и покачала головой. – На беду мою ты сюда приехал. Вы все приехали на беду!..

– Конечно, дочь тут была совсем не к месту! Счастье Нинель Федоровны оказалось под угрозой, но тут все было просто – она не передавала вам ни писем, ни телеграмм, ни звонков. На звонки ведь тоже отвечает Нинель!.. И вдруг новая беда, как назло!

Василий Васильевич перевел дух и посмотрел по очереди на всех слушателей.

– Виктор Захарович, который не мог найти дочь, решил искать ее самостоятельно. То есть продать дом и поехать в Москву.

– Правда?! – вдруг вскрикнула Софья. – Это правда?!

Виктор Захарович кивнул – так и есть.

– Покупателей было двое. Наш Саня, Александр Федорович, и второй, Иван…

– Николаевич, – подсказал насупленный Саня.


– Вы оба приезжали сюда и вели переговоры с Виктором Захаровичем.

– Это так.

– Нинель Федоровна все придумала. Она выбрала Ивана Николаевича, он показался ей более подходящим для ее целей, и убедила его, что дом вам не принадлежит и вы не имеете права его продавать.

– Нинулька! – воскликнул Виктор Захарович. – Что он говорит?!

– Ты слушай, – велела Нинель Федоровна хладнокровно. – Сам-то ведь ни за что не догадался бы! Так тебе умный человек растолкует!..

– Она сказала, что всю жизнь прожила в этом доме, это, между прочим, чистая правда, знает каждый закоулок, знает, где бумаги, в которых сказано, кому на самом деле принадлежит дом. Допустим, ей!.. И пообещала документы передать – за деньги, конечно!.. Но передавать в доме опасно, она боится, что хозяин их застанет, узнает, что-то такое! Она умеет быть убедительной, наша Нинель Федоровна. А Иван Николаевич был не самого большого ума человек! Да и сама идея ему понравилась – встречаться ночью на маяке по секретному делу!.. Интересно ведь, а он пацан рисковый! И друга обставить можно! Дорогого друга Саню, у которого за спиной он всю жизнь прожил!.. А тут раз! Пусть Саня у Захарыча дом купит, вложится по полной программе, а у него, Ивана, документики готовы, что продажа-то липовая, дом другому лицу принадлежит!.. Доверчивый и глупый Ванюшка даже рыбу договора прикинул, нового, на себя!.. В тот вечер он почти ничего не пил, только другу подливал и веселился от души. Все разошлись по комнатам, он вооружился фонарем и отправился на маяк. Наверху, на площадке, никого не было. Он постоял-постоял, а потом Нинель Федоровна столкнула его вниз. Она вышла из потайного хода. Иван не ожидал – ну совсем! Там же никого не было, а про ход он не знал, и никто не знал. Она вернулась в дом и сделала ошибку, заперла за собой дверь. Все, конец истории.

– Вася, Вася, – пробормотала Нинель Федоровна. – Ничего ты не понимаешь. Нет мне другой жизни, кроме как в этом доме. Умру я без него. А я не хочу.

– Не хотите, – повторил Меркурьев. – Понятно, кто же хочет.

– Не, я не понял, – подал голос Саня. – Ну хорошо, спихнула она Ванюшку, а я чего? Я дом все равно купил бы!..

Василий Васильевич покачал головой:

– Тут затея такая, что вроде ты его и спихнул, Саня.

– Я?!

– А в кармане у Ванюшки бумажка была, из записной книжки вырванная! «Встречаемся на маяке, дело есть, приходи, хуже будет», я наизусть не помню. Твоим почерком написанная, все как следует.

– Ты сдурел, братух?! Не писал я Ванюшке никаких записок! Я ему по телефону звонил!

– Да какая разница, Саня?! Нашли бы у него в кармане, решили бы, что ты его столкнул! Ну не поделили вы чего-то!.. И в кутузку тебя на долгие счастливые годы! Так Нинель Федоровна предполагала.

– А записка откуда взялась?

– Она сама ее написала! Она прекрасно умеет почерки подделывать и за Виктора Захаровича счета подписывает!

– Так куда записка потом делась? Не было при Ванюшке никаких моих записок!

– Я забрала, – неожиданно сказала Мура, и все посмотрели на нее. – Я вытащила листок у него из кармана.

– Вот, – согласился Василий Васильевич.

– Зачем? – поразился Саня. – Зачем вытащила?!

– Я знала, что ты его не убивал, – ответила Мура. – И решила, что будет лучше, если записку никто не увидит.

– Ну ты даешь.

Все помолчали. Виктор Захарович взялся за сердце.

– И что нам теперь делать? – спросила Кристина. – Опять полицейских вызывать?

– Можно не вызывать, – сказала Софья. – Вернее, не нужно вызывать! Все это домыслы, а не доказательства преступного умысла или преступного деяния.

– Вот именно, – согласился Меркурьев.

– Нет, а что нам делать?! – повторила Кристина с нажимом. – Так нельзя это оставить!..

– Витя, – сказала Нинель, и губы у нее затряслись, – прости меня, Витенька!.. Я не могла! Никак не могла! Когда ты решил дом продать, у меня сердце перевернулось!

Виктор Захарович тяжело встал, зашаркал к ней, сел рядом на диван и обнял ее. Нинель горько заплакала.

– Бедолага, – сказал Захарыч, гладя ее по голове. – Ты бы со мной поговорила. Ты бы мне открылась, неужели я б не понял!..

– Ничего бы ты не понял, Витенька, – прорыдала Нинель. – Разве ж я могла!..

– Человека погубила, – покачал головой Виктор Захарович, – натворила дел…

– Витенька, прости!..

– Да я-то что! Я прощу, а вот… люди простят ли?..

Саня вдруг встал, словно принял какое-то решение. У него как-то заострилось лицо, и по лицу и по движениям стало понятно, что он сильный, опытный, жесткий человек – совсем не такой, к какому они привыкли за последнее время.

– В тюрягу вас не примут, это точно, – сказал он, и Василий Васильевич усмехнулся. – Да и старая вы уже!

Нинель Федоровна перепуганно уставилась на него.