Виктор Захарович засмеялся с тоской.

– Маяк наш старый, его еще немцы закрыли. На дальнем мысу один остался, а этот закрыли. Говорят, смотритель еще долго тут жил. Как в сказке – старик со своею старухой у самого синего моря. Домик у них поставлен был в лесочке, под обрывом. Сейчас от домика и следа не найдешь, а я развалины помню, хоть и маленький был. Жена смотрителя, покуда жива была, в этом доме, который теперь мой, служила то ли кухаркой, то ли горничной, и хозяйка ее отличала, любила, секретничала с ней. Товарками были, одним словом! Так рассказывали. Муж ревновал даже, говорил: мол, ты в этом доме больше времени проводишь, чем в нашем!

Меркурьев слушал, не перебивая.

– На маяке потайной лаз наверх есть, – сказал старик и опять засмеялся. – Небось не веришь!

– Верю, – с запинкой вымолвил Василий Васильевич.

– Уж я тебе не скажу, зачем он там нужен, лаз этот! Вроде когда война, а корабль подходит, чтобы смотритель мог потихоньку подняться и дать сигнал – смотри, мол, в оба, берег близко! У нас на Балтике туманы такие бывают!..

– Откуда вы знаете про потайной лаз?

– Так мы с Нинулькой его и нашли! До нас-то о нем ни одна живая душа не знала! И сейчас не знает, тебе первому говорю. Мы нашли его и поклялись, что никогда никому не скажем!.. Перочинный ножик у меня был, отцовский подарок, еще трофейный, так мы на крови поклялись, дураки малолетние. Я себя по ладони полоснул, а потом Нинулька себя полоснула. Она мою кровь как увидела, так вся позеленела, затряслась, но сдюжила, не отступила.

– Жил старик со своею старухой, – задумчиво проговорил Василий Васильевич, – у самого синего моря.

– То-то и оно.

– И никто не знал? Про потайную лестницу?

– Никто, Вася. – Виктор Захарович поднялся, вновь натянул рукавицы и продолжил неожиданно: – Ты молодой, Вася, береги время. Все, что ни есть, до единой минуточки. Зря не растрачивай – на глупости, там, на ссоры, на злобу, на пустяки. Оно пройдет, как песок просыплется, ничего не останется. А столько хорошего вокруг, Вася! Вон маяк, море, лес, дом. Мое время почти вышло, а жалко умереть и все бросить. На том свете, поди, ни маяка нет, ни сада, ни молодости, ни старости.

– Подождите, Виктор Захарович, – сказал Меркурьев, подумав про Канта с Бесселем. – Не спешите. Как там, никто не знает, а здесь и вправду хорошо.

Он кинул в костер еще одну охапку сучьев.

– Странно, что вы дочь не можете найти, – удивился он. – Не могла же она исчезнуть!..

– Может, куда за границу уехала.

– Может, и так, – согласился Меркурьев.

Они работали вдвоем довольно долго, Меркурьеву захотелось есть, и он совершенно забыл про книгу «Философия Канта», которая была у него в кармане…

В прошлый раз Лючия отправилась в буковый лес непосредственно перед обедом, Меркурьев прекрасно это помнил, потому что подкреплялся кофе в столовой, а потом беседовал со стариками – как раз о поисках дочери. С лесным человеком в кепке красавица условилась встретиться «в это же время», и Василий Васильевич решил отправиться в лес пораньше, чтобы засесть в кустах и наблюдать их встречу от начала до конца.

Меркурьев перетаскал в костер все ветки и сказал старику, что пойдет прогуляться. Виктор Захарович покивал и, засовывая рукавицы в карман штанов, отправился в сторону дома.

Меркурьев проводил его глазами. Никого не было на площадке, где скучал белый «Кадиллак», дом казался притихшим под низким небом.

– Как можно продать такой дом? – сам у себя спросил Василий Васильевич.

По дорожке, выложенной брусчаткой, он отправился в сторону разноцветного леса, не заметив, как в одном из высоких стрельчатых окон слегка отодвинулась белая штора и кто-то настороженными глазами провожал его, пока он не исчез под деревьями.

Вблизи муравейника, так поразившего его воображение, Василий Васильевич свернул с дорожки и пошел лесом. Брюки и кроссовки моментально промокли, но он не обращал на это внимания.

Здесь пахло прелой сыростью, листьями и как будто орехами. Меркурьев остановился и вдохнул полной грудью – так хорошо, так вкусно пахнет!..

Он забрал влево так, чтобы развалины охотничьего домика остались по правую руку. В тот раз лесной человек пришел совсем с другой стороны, от дороги, по всей видимости, у него там стояла машина.

Меркурьев старался зайти поглубже, чтобы на глаза не попались его следы в траве.

Развалины уже виднелись среди разноцветного буйства листьев. Впрочем, осень наступала на краски, лес стал прозрачнее и как будто выше. Василий Васильевич примерился и нырнул под куст. Отсюда его вряд ли можно заметить, особенно если не знать, что он тут прячется!..

Он перестал возиться и замер, прислушиваясь.

Ничего, только шумели в вышине деревья.

Он ждал довольно долго, сильно замерз и согревался мыслями о Муре. Ах, как хороша его Мура, просто удивительно!.. Почему-то его забавляло, что она не может ходить на 3D-фильмы, и он с удовольствием думал, что ее можно этим дразнить.

В кроссовках хлюпала вода, ледяные брюки прилипали к ногам, и ему хотелось, чтобы уж все закончилось и он смог бы вернуться домой, к Муре и обеду, когда на дорожке показалась Лючия.

Она мелькнула между деревьями, пропала и появилась вновь.

Василий Васильевич высунулся из своего куста и тут же нырнул обратно. Лист сорвался и спланировал ему на плечо. Он аккуратно снял его.

Лючия шла быстро, опустив лицо в мех. Она дошла до развалин, остановилась и огляделась.

Меркурьев замер, потом медленно раздвинул ветки, пытаясь не упустить ее из виду.

Что случилось в эту минуту, он не понял.


Перед его глазами ниоткуда, словно из воздуха, возник человек в кепке. Он скалил зубы, в руке у него был нож. В широком лезвии вдруг на миг отразился солнечный луч. Меркурьев так удивился, что даже и не подумал бежать или защищаться, да и времени у него на это не было. Человек действовал стремительно.

Он коротко и страшно замахнулся и убил бы Меркурьева, если бы сбоку на типа в кепке не прыгнул еще какой-то человек. Тот, в кепке, все же ударил, промахнулся, нож скользнул и пришелся на «Философию Канта», так и болтавшуюся в кармане меркурьевской куртки. Василий упал, а те двое, сцепившись, молча покатились по траве. Они боролись, и самым страшным было то, что они не издавали ни звука.

Меркурьев, у которого отчего-то плыло и двоилось в глазах, встал, понимая, что он должен что-то сделать!..

Человек в кепке одолевал того, второго, и вдруг кто-то страшно завизжал, Меркурьеву показалось, что на весь лес!

Шатаясь, он кое-как выковырял из земли камень, должно быть, принесенный сюда ледником, примерился – это было трудно, потому что он плохо видел, – и ударил по кепке.

Клубок из тел сразу перестал шевелиться и замер, зато визг нарастал.

– Что вы кричите? – пробормотал Меркурьев и упал ничком на тех двоих.



– Да он тебя только задел!.. Ничего себе, задел, сколько крови! Так всегда бывает, когда ткнут в мягкие ткани! Господи, да сколько можно, я сейчас в обморок упаду!..

Говорили все разом. Василий Васильевич таращил глаза. Мура держала его за руку, была бледна и перепугана – все как положено.

– Выходи за меня замуж, – сказал ей Василий Васильевич. – Пока тут все орут.

– Выйду, – моментально согласилась Мура.

– В свадебное путешествие полетим в Полинезию, – продолжал Меркурьев. – Проверим, на месте она или нет ее.

– Вася, ну ты артист просто! – заорал Саня. – Тебе в боевиках играть, чесслово!..

– Спасибо, что от больницы меня отмазал, – с чувством выговорил Василий Васильевич. – Я бы там помер.

– Да не помер бы! Докторица сказала, нету у тебя никакого серьезного ранения ни фига! Нож скользнул по ребрам. А просто так на койке чего лежать, все равно ничего толкового не вылежишь!

– Если бы не книга… – начала Мура, – которая у тебя в кармане была…

– Если бы не Софья, которая в лесу оказалась, – перебил Виктор Захарович, и все разом смолкли.

Софья сидела возле окна верхом на стуле и ухмылялась. Ее черные волосы были собраны в косу, а лицо казалось очень бледным, остроугольным.

Василий Васильевич, водруженный на полосатую оттоманку, слегка отодвинул Муру, чтобы лучше видеть свою спасительницу.

– Чего вы уставились? – осведомилась Софья. – Мы все давно знакомы.

– Эт точно, – вдруг развеселился Саня. – Эт ты верно говоришь!..

Пес по имени Жека и по фамилии Онегин сидел на ковре возле его ног и безостановочно молотил куцым хвостом. Кристина держала Саню за руку, как Мура раненого Василия Васильевича. Стас подкреплялся возле бара. Старики рядком расположились на диване, вид у обоих был измученный.

Емельян Иванович в уголке, отложив газету, внимательно наблюдал за происходящим.

Лючии не было.

– Ты кто такая, девочка? – добрым голосом спросил у Софьи Виктор Захарович. Она быстро на него взглянула и опять ухмыльнулась. – Как ты нашего Василия спасла?.. Откуда взялась?

Софья взлохматила свою иссиня-черную челку и попросила Стаса налить ей тоже чего-нибудь такого.

– Какого? – уточнил Стас брюзгливо.

С того момента, как Лючию увезла машина с синей полосой на борту, он стал мрачен.

– Можно джина с тоником, – разрешила Софья.

Она поднялась со стула, как будто из седла выбралась, и вышла на середину комнаты.

– Меня зовут Софья Карабанова, я сотрудник особого отдела МВД по охране государственных ценностей.

– Каких… ценностей? – опешив, переспросил Василий Васильевич.

Софья на него взглянула.

– Вася, – начала она проникновенно. – Эта твоя Лючия, от которой ты поначалу разум терял, знаменитая воровка. Специализируется на драгметаллах и – отдельно! – на уникальных камнях. Мы ее три года разрабатывали.

– Мать честная, – пробормотал Саня и почесал за ухом – в точности, как его пес Жека Онегин.

– Мы не выпускали из виду ее и сообщника. Я имею в виду наш отдел, – пояснила Софья как ни в чем не бывало.

Меркурьев слушал и только вздыхал. Вздыхать ему было больно из-за перебинтованного бока. Когда он морщился, Мура взглядывала на него испуганно.