– И как это объяснить? – неожиданно спросила Мура.

– Не знаю. Никак. Там еще играла музыка и пахло кофе. Я думал, эти козлы наверху развлекаются!..

– Кто-то развлекается, – согласилась Мура. – Но не козлы.

Меркурьев протянул ей руку и помог подняться с пола. Мура сочувственно поцеловала его в щеку. Он тоже ее поцеловал – совсем не так, как хотел, совсем не так, как придумывал полночи.

– Потайной ход, – пробормотал Василий Васильевич. – Покойный Ванюшка был человек… корпулентный. И, насколько я понимаю, без фантазии. У таких, как они с Саней, фантазии обычно не бывает.

– Саня совсем другой, – заметила Мура, Меркурьев отмахнулся.

– Столкнуть его оттуда было, наверное, довольно сложно. Как столкнешь-то? Он бы сопротивляться стал, и неизвестно, кто вышел бы победителем. Убийца поднялся по тайной лестнице. Ванюшка о ней не знал. О ней вообще никто не знал. Убийца поднялся и застал его врасплох.

– Значит, убийца о лестнице знал, – заключила Мура.

– И что нам это дает? – осведомился Василий Васильевич. – Зачем мне знать, есть потайной ход или нет? Какой вывод я должен из этого сделать?

Мура молчала, Меркурьев ходил туда-сюда.

– Вывод такой, – сказал он, остановившись. – О потайном ходе могли знать только местные, то есть Захарыч или Нинель. Убил кто-то из них? Зачем? Чтобы не продавать дом? Никто не заставлял их продавать!

– Это Виктора Захаровича никто не заставлял, – произнесла Мура задумчиво. – А Нинель всей душой против продажи.

– И что из этого? – опять рассвирепел Василий Васильевич. – Подумаешь!..

Он подошел к ней, взял за плечи, посмотрел в глаза и попросил слезно:

– Мурочка. Кисонька. Скажи мне, кто со мной шутит все эти шутки? Ну, хорошо, допустим, Кант и Бессель отираются где-то рядом. Допустим, я поверил, примем это за рабочую гипотезу. Хотя это бред, бред! – вдруг закричал он и опять притих. – Но ведь на маяке балуются не Кант и не Бессель!..

Мура отрицательно покачала головой – ни тот, ни другой не балуются на маяке, она согласна!

– Тогда кто? Кто открыл дверь на потайную лестницу? Кто слушал струнный квартет? Кто кофе пил, а?!

Мура вдруг сильно покраснела, словно он спросил ее о чем-то очень интимном.

– Я могу тебе показать, – прошептала она, не поднимая глаз. – Но не сейчас, Вася. Сейчас не получится.

– А когда? В полночь на Лысой горе?!

– Не сейчас, – повторила она.

– То есть ты знаешь, кто там шурует?

Мура кивнула:

– Мне кажется, да.

– И кто книгу читает?

– Да-а, – протянула она уверенно, – конечно!..

– Кто ты такая? – спросил Василий Васильевич. – Я не могу понять. Ты человек?

– Я человек, – подтвердила Мура.

– Тебе так кажется или – человек? – уточнил Меркурьев.

– Вася, я покажу тебе… – пообещала Мура. – Просто мне неловко, потому что ты считаешь, что я сумасшедшая. И чем дальше, тем больше. Мне трудно тебя постоянно убеждать, что я не вру. Я не вру, Вася. Я на самом деле знаю.

Он посмотрел на нее и отпустил.

– Ну ладно, – сказал он и вдруг решил: – Тогда я «Философию» с собой заберу. Из чемодана ее можно вытащить. Кто угодно может ее взять, вон хоть Нинель!.. А из кармана вряд ли.

– Бросил бы ты ее, Вася, – посоветовала Мура, но не тут-то было!

Меркурьев заскочил в свой номер, извлек томик из чемодана, сунул в карман вельветовой крутки – благо тот был глубокий, – и они с Мурой вышли на улицу.

– Я хотел показать тебе снег, – спохватился Василий Васильевич. – Снег на пляже! Ты наверняка никогда его не видела!..

Весь песок при входе на «променад» был истоптан собачьими и человеческими следами, но под досками снег лежал – длинными, тонкими, белыми полосами. На траве он подтаивал, и на остриях длинных листьев висели крупные капли.

Мура – ах, как прекрасна она была! – опустилась на колени в мокрый песок и полезла под настил.


– Вася! – восторженно закричала она из-под настила. – Какая красота! И капельки на траве! Ты видишь?

Меркурьев присел рядом и посмотрел.

– Капельки, – согласился он, повалил Муру спиной к себе на колени и поцеловал так, как ему хотелось с ночи – изо всех сил, даже как-то отчаянно поцеловал Муру.

Они лежали на песке, ногами наружу, головами под «променадом» и целовались. Василий моментально взмок. У Муры горели щеки, холодные губы стали огненными.

Они путались в одежде, им хотелось быть как можно ближе, в тепле и запахе друг друга, а одежда мешала. Меркурьев стукнулся головой о доски и не заметил этого.

Неожиданно в их дуэт вклинился какой-то посторонний звук. Звук был странный, непонятный. Он то затихал, то вновь возникал.

Василий Васильевич открыл глаза одновременно с Мурой.

Кургузый колченогий пес с развесистыми ушами вклинился между ними и с интересом обнюхивал их лица.

– Ерш твою двадцать, – пробормотал Меркурьев, тараща глаза. – Началось в колхозе утро!..

Более сообразительная Мура уже выбралась из-под досок, поднялась и отряхивала джинсы.

– Але, гараж! – издалека зычно прокричал Саня. – Чего это вы там залегли?

– Мы упали, – пробормотал Меркурьев. Он перекатился на коленки и встал.

– Не, а чего такое?

– Сань, отстань от них, – велела более сообразительная Кристина.

– Да не пристаю я! Может, случилось чего, откуда я знаю?!

– Я тебе потом скажу, что случилось.

У Меркурьева в брюки набился песок. Он попытался его вытряхнуть, делая странные антраша.

– Шу-уф, – говорило море, – шу-уф!..

– Мы искали янтарь, – сообщила Кристина. – И не нашли.

– Найдем! – пообещал Саня и обнял ее за плечи. – Нам бы еще колечко твое найти, и все в ажуре будет.

– И узнать, кто твоего друга с маяка спихнул, – добавил Василий Васильевич.

– Эт точно.

Пес вертелся вокруг них, подбегал, тыкался Сане в ноги, словно проверяя, на месте ли он, отбегал, несся по песку к воде, останавливался на линии прибоя, брехал на ленивую волну, она отвечала ему: «Шу-уф!» – и подкатывала к коротким мохнатым лапам. Пес вновь заливался счастливым лаем и мчал к Сане.

– Как назвали друга-то? – спросил Василий Васильевич.

– Я придумала! – объявила Кристина. – Фамилия у него будет Онегин. Он же в гостинице «Чайковский» к нам прибился!.. А, Сань?

– Как Онегин, – не понял Саня, – если у Чайковского фамилия Чайковский?

– В честь оперы, – объяснила Кристина и засмеялась. – «Евгений Онегин». Ты в школе должен был проходить.

– Евгений, стало быть, Жека, – сообразил Саня. – Это другой коленкор!

– Жека Онегин – прекрасное имя для собаки, – согласился Василий Васильевич и посмотрел на Муру.

Они с Кристиной хохотали, Жека Онегин прыгал вокруг них, оставляя глубокие неровные следы.

Саня подобрал гладкую палку, вынесенную морем, и кинул собаке.

– Так чего мы делать-то будем, а, братух?

– Езжай в город, – велел Василий Васильевич. – Землю рой, но узнай, чей на самом деле дом. Кто мог навести твоего приятеля на мысль, что Захарыч не хозяин?

Саня пожал необъятными плечами:

– А шут его знает.

– Покопайся в его бумагах, – наставлял Василий Васильевич. – Без церемоний. Он же не собирался умирать, вряд ли он все концы подчистил!

– Ясно дело, ничего он не чистил.

Они медленно шли вдоль прибоя, Жека Онегин нарезал круги, не выпуская палки, позади хохотали девицы.