– Сколько хотите, – разрешил хозяин. – Пойдемте, Василий Васильевич, провожу вас в комнату.

Узкий коридор привел их в просторную гостиную, окнами смотревшую на море. Стеклянные двери с чугунными запорами выходили на залитую дождем лужайку. Меркурьев подошел и посмотрел. Слева был мокрый буковый лес, о котором он так мечтал в пустыне, справа, далеко на мысу, старый маяк. Волны подкатывали к самому его подножию, выхлестывали вверх, почти до стен, отступали, собираясь с силами, и снова накатывали.

– Здесь можно выйти к морю, – сказал хозяин и подвигал чугунную задвижку. – Мы двери на зиму не запираем. Да вы не думайте! У нас тоже погодка бывает прекрасная, не то что сейчас.

– Сейчас как раз прекрасно, – пробормотал Меркурьев.

Створка распахнулась, ворвался соленый и плотный ветер, отбросил легкую занавеску, растрепал волосы.

– Шу-уф, – очень близко сказало море. – Шу-уф!..

Меркурьев зажмурился.

– По пляжу променад идет, – продолжал Виктор Захарович, закрывая дверь. – Пять километров, для прогулок отличнейше!.. Мимо маяка и дальше, к поселку. Вы непременно воспользуйтесь, Василий Васильевич. Ну, здесь у нас завтраки, – хозяин распахнул дверь в следующую комнату.

Меркурьев заглянул.

Тут стояли столы, четыре или пять, все разные и потому интересные, старинные кресла, лампы с фарфоровыми пастушками и охотничьими собаками, буфет, на нем тарелки, за резными стеклами бутылки и хрусталь. На отдельном столике – кофемашина, новенькая, сверкающая, самодовольная. Меркурьеву немедленно захотелось кофе.

– Это всегда пожалуйста, – проговорил хозяин. – В смысле кофейку попить!.. Приходите в любой момент, мы за это денег не берем. А завтрак каждый день с семи до одиннадцати часов. Обед с часу до трех, а ужинаем с семи.

– То, что нужно, – одобрил Меркурьев.

– Там библиотека, вы сами заглянете. Это дело небыстрое – книги смотреть. Небольшая, но вполне приемлемая. Еще отец мой в свое время начал собирать, а я продолжил. А вам сюда. По этой лестнице на второй этаж.

«Эта» лестница оказалась деревянной, со скрипом, как положено. Истоптанные ступени были широкими, пологими, перила отполированы, начищены медные завитки.

– Нинель Федоровна старается, – заметил Виктор Захарович, когда Меркурьев сказал, что дом у него превосходный. – Ее усилиями и молитвами держимся. Она здесь всем хозяйством управляет, никому спуску не дает!.. Если б не она, давно бы дом развалился.

Меркурьев не понял, всерьез говорит хозяин или нет.

В коридоре на втором этаже было всего три или четыре двери. Виктор Захарович отпер ближайшую, пропустил Меркурьева вперед, зашел и поставил сумку.

Василий Васильевич тоже скинул с плеча надоевшую ношу, вошел и огляделся.

Комната оказалась большой – ничего подобного гость не ожидал. Одним окном она смотрела на лес, а двумя другими – на море. На море выходила и балконная дверь. Пол был деревянный, ничем не застланный, только небольшой коврик перед камином.

– Если совсем похолодает, затопим, – сказал про камин Виктор Захарович. – Вот здесь рукоятка, видите? Это заслонка. На себя – открыть, от себя – закрыть. Если замерзнете, закроете. Дует из него, из камина, сильно. Так раньше строили!..

Меркурьев кивнул.

– Ну, располагайтесь, располагайтесь!.. Народу у нас немного, живем мы дружно, я вас со всеми познакомлю.

Должно быть, Василий Васильевич слегка дрогнул лицом, потому что хозяин засмеялся и похлопал его по плечу.

– Живем, – повторил он, – но друг дружке стараемся не мешать! Вот только сейчас спиритические сеансы практикуем, а так…

– Что такое?..

Хозяин махнул рукой.

– Сами все увидите. Велосипеды, если хотите кататься, в подвале. Скажете, я достану. Отдыхайте.

Вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Василий Васильевич прислушался.

Ничего не было слышно за толстыми стенами старого дома, да и море шумело прямо за окном – шу-уф! Шу-уф!..

Первым делом он в разные стороны отдернул шторы – сразу стало светлее, – открыл дверь на балкон и вышел.

Дождь перешел в мелкую морось, и непонятно было, сыплется эта морось с небес или летит от волн. Ветер немного улегся, и буковый лес шелестел спокойно, легко. Внизу по деревянным доскам настила кто-то шел – в длинном плаще и островерхом капюшоне, Меркурьев подумал рассеянно: должно быть, монах из близлежащего монастыря отправился на пристань встречать рыбацкую лодку. Или таможенную!.. Может, настоятель велел передать письмо для епископа.

И засмеялся с удовольствием.

Монах, епископ, таможенная лодка под дождем, ныряющая носом в волну, – все это так легко и приятно придумывать в старом немецком доме на взморье!

Какие же тут еще гости, о которых Виктор Захарович сказал, что они – дружные?.. Кто еще здесь наслаждается холодом и ненастьем?..

Островерхая тень исчезла из виду, и снова никого.

Нужно будет непременно сходить на маяк. И в лес!.. Наверняка в траве и опавших листьях еще можно разыскать увесистые, крепкие осенние грибы!..


Обеими руками он стряхнул влагу с волос, зашел в комнату и плюхнулся в кресло. Дверь на балкон закрывать не стал, с наслаждением вытянул ноги, одну о другую стащил кроссовки, повозился немного и закрыл глаза.

Перелеты всегда давались ему с трудом. Спать в самолетах он не мог, сильно уставал, мечтал побыстрее добраться.

На паспортном контроле в Бухаре он проторчал часа полтора – среди полосатых тюков, ящиков, замотанных пленкой баулов и громогласных людей, обливающихся потом. Дети и женщины в отдельной очереди – как положено на Востоке – кричали и гомонили, мужчин из его очереди всех пропустили, а Меркурьев застрял. Он всегда застревал на этом проклятом контроле!.. Усатый пограничник сначала в одиночку, а потом, призвав на помощь сотоварищей, все что-то искал в его ноутбуке, телефоне, паспорте.

– Запрэщенное вэзешь? – спрашивал по очереди каждый из стражей, Меркурьев честно отвечал, что ничего запрещенного у него нет, но они не отвязались, пока не открыли и не просмотрели все папки, все файлы с фотографиями и даже книжку Богомолова «Момент истины», скачанную из интернета.

Почему-то книжку смотрели особенно тщательно, чуть не каждую страницу.

Меркурьев знал, что ищут они «порнографию» – сколько раз он летал, столько раз искали!..

От поисков «порнографии» Василий Васильевич совершенно изнемог, но на борту все равно не спал. Попутчики, объединившись с женщинами и детьми, шумели и кричали по-узбекски, хохотали и переговаривались из одного конца салона в другой.

Потом переезд из Внукова в Шереметьево, снова самолет, и вот наконец можно открыть дверь в осень, вытянуть ноги, дремать, никуда не спешить и ни о чем не думать.

Ветер теребил штору, тихонько позвякивали деревянные кольца, море вздыхало, и время от времени шелестели деревья.

Хорошо бы накрыться. На диване лежало свернутое лоскутное одеяло, совершенно здесь неуместное, но Меркурьеву было лень вставать.

Кажется, он заснул и проснулся оттого, что кто-то разговаривал совсем близко.

– …чем меньше, тем лучше, – сердито говорил один. – А они все прибывают!

– Никакой разницы, – возражал второй. – Наоборот, чем их больше, тем удобней! Нам удобней! Никто не должен догадаться.

– Кольцо нужно забрать сразу. Чтоб его не было, и все тут.

– Кольцо заберем. Это я сам сделаю. Поручать никому не буду.

Меркурьев открыл глаза. Ему вдруг показалось, что разговаривают у него в комнате.

Что за ерунда? Никого здесь нет и быть не может.

Сумерки сгустились, окна и распахнутая балконная дверь светлели в предвечерней мгле, будто немного светились.

– Времени мало, – продолжал сердиться первый голос. – А тут и кольцо, и… все остальное! А отсчет уже начался.

– Успеем, – говорил второй. – Вот увидишь.

Меркурьев приподнялся и огляделся с изумлением.

Ну нет никого! Кто здесь может быть?!.

Он встал, нашарил кроссовки и вышел на балкон.

На улице было светлей, чем в комнате, и море почти успокоилось, на нем лежал ровный жемчужный свет. Лес, наоборот, потемнел и надвинулся. Меркурьеву показалось, что в глубине, за деревьями, возится и двигается что-то большое.

По брусчатке со стороны моря поднимался человек. Он вел велосипед и, заметив на балконе Меркурьева, приостановился, поздоровался и прошел дальше, к дому.

– Добрый вечер, – сказал с балкона Василий Васильевич.

А что еще сказать-то?.. Это не вы тут сейчас разговаривали о делах?

Он постоял немного, вернулся в комнату, задернул штору, но дверь закрывать не стал – пусть пахнет дождем и морем!.. Сумки, набитые вещами, стояли одна под дверью, другая возле столика, но Василию Васильевичу скучно было думать о вещах.

Обустраиваться – раскладывать барахло, вытаскивать зарядники, рассовывать их по розеткам, выставлять к двери башмаки – он будет завтра.

Отпуск только начинается, сегодня даже не первый день. Отсчет начнется с завтрашнего!..

Кажется, те двое тоже говорили что-то про отсчет.

Василий Васильевич с трудом выпростал из тугого брюха сумки чистую рубаху и безразмерные полотняные штаны с карманами на всевозможных местах – очень удобная штука! – босиком прошлепал в ванную и долго стоял под душем, отогреваясь. Он и не подозревал, что сильно замерз, пока не влез под горячую воду!..

Потом, пытаясь разглядеть себя в запотевшем зеркале, прикинул, бриться или не бриться. По-хорошему, стоило бы, тем более… девушка Кристина, будущий историк из Калининграда, присутствует!.. Но лень страшно!..

С одной стороны – будущий историк, с другой – лень. И что делать?

Меркурьев решил ничего не делать.

Не буду бриться. Отсчет начинается с завтрашнего дня.

Он сунул босые ноги в кроссовки – холодные и слегка влажные внутри, – и это доставило ему удовольствие.

В пустыне никто не ходит на босу ногу. В пустыне надевают длинные носки и еще заправляют штаны в высокие ботинки, завязывают их и зашнуровывают!.. В пустыне в самую жару сидят в брезентовых куртках и панамах с жесткими полями, непременно прикрывающими шею. Местные умеют наматывать платки и тряпки и так защищаются от зноя, а приезжие европейцы изнемогают, истекают потом, безостановочно пьют воду, и все равно ничего не помогает. Сохнет во рту, сохнут глаза, в уши и в нос набивается мелкий песок и потом долго, месяцами, не вымывается. Меркурьев пробовал принимать какие-то американские таблетки, которые продавали контрабандисты. Таблетки эти вроде бы выдавали морским пехотинцам, воюющим на Ближнем Востоке, для «восстановления водно-солевого баланса», но «баланс» и от таблеток не восстанавливался.