– Да ни с кем я не разговаривала ни в каком коридоре, – возмутилась преобразившаяся дочь Сантаны, – говорю же! Я спустилась, чтобы добыть еду. Пусти меня, я пойду.

Василий Васильевич почему-то посторонился.

Она шмыгнула носом, выглянула в коридор, покрутила головой и моментально пропала с глаз, словно просочилась в щель между мирами.

Василий Васильевич вышел следом, тоже покрутил головой – никого не было в коридоре – и вернулся в гостиную.

– Василий! – набросилась на него Нинель Федоровна. – Куда ты делся?! Остывает все!

Он посмотрел на Лючию, которая беседовала с Емельяном Ивановичем и не обратила на его возвращение никакого внимания – и хорошо, иначе пришлось бы снова выбегать в коридор! Софья сразу же пристала с вопросами, когда и куда они завтра пойдут гулять, а Стас пошутил, что если во время каждой их совместной прогулки будут находить по трупу, людей не хватит.

Домоправительница поторапливала его, и Меркурьев, раздумывая, уселся за стол. Перед ним на огромной тарелке помещалась приблизительно половина утки, какие-то затейливые овощи, горка риса и что-то еще.

Василий Васильевич стал строить планы, как бы половину от половины переправить последовательнице и проводнице. При мысли о том, что она сидит одна у себя в комнате голодная и простуженная, а они все тут пируют, ему становилось неловко.

Он отломил половину от половины утки и ту, что была с ногой, – самую аппетитную! – потихоньку отложил на хлебную тарелку.

Виктор Захарович налил еще по стопочке. Вид у него был жизнерадостный.

– А ты не охотник, Василий Васильевич?

Меркурьев отрицательно покачал головой. Он ел утку, и ему казалось, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал, сразу забылись ночные голоса, и метания в темноте, и неловкость перед Антипией.

Как ее на самом деле зовут? А, Марьяна, Мура!..

А Лючию как зовут на самом деле? Нужно будет узнать у Захарыча.

– Здесь, в лесу, охотничий домик есть, – продолжал хозяин. – Уж не знаю, кто и когда его поставил, поговаривали, что Фридрих Великий, он знатный был охотник. Мы детьми все туда бегали, надеялись привидения увидеть.

– Это ты к чему, Виктор Захарович? – не понял Меркурьев. Разговаривать о привидениях ему не хотелось.

– К тому, что на охоту можем сходить, – неожиданно заключил старик. – Заодно домик посмотрим.

– Архитектурный шедевр? – спросила Лючия и улыбнулась.

Меркурьев жевал.

– Да какой шедевр, так, память старины, – сказал Виктор Захарович.

– А я охочусь, – сообщила красавица, все посмотрели на нее. – И ружье у меня с собой, и снаряжение. Отчего же не сходить, если вы приглашаете!..

«Должно быть, пойнтер тоже с собой, – подумал Меркурьев, – и грум. А лошадь?..»

– Да я вон Василия приглашал, – пробормотал Виктор Захарович.

– Мы его уговорим, – пообещала Лючия. – Вы дадите себя уговорить?

– Я? – переспросил Василий Васильевич как дурак. – Конечно. Уговаривайте.

– Завтра, – пообещала красавица. – Все завтра. Нынче уже поздно.

– Я вот что хотел спросить, – произнес Меркурьев громко. – Никто ночью не слышал, как покойник на улицу выходил? Если он с четырех утра в камышах лежал, значит, вышел сразу после трех. Никто не слышал?

– Охота тебе вспоминать ерунду всякую, – пробормотала Софья. – Какая разница, кто слышал, кто не слышал! У меня вот сон чуткий, от малейшего шороха просыпаюсь, а ничего не слыхала.

– Мы все раньше разошлись, – сказала Нинель Федоровна виновато. – Я сразу после двух ушла, решила, что без меня обойдутся. Витя еще раньше, в полвторого, должно быть. Я им только водки оставила и закуски обновила. Но они уже ни есть, ни пить не могли.

– И двери были заперты?

Нинель с тревогой посмотрела на Виктора Захаровича.

– Заперты, – сказала она, словно вспоминая. – Мы на ночь всякий раз запираем!.. Витя эту запер, в гостиной. А я ту, большую.

– И ночью никто на прогулку не выходил и не возвращался? – спросил Меркурьев у остальных.

Лючия ему улыбнулась. Стас пожал плечами и сделал рожу. Кристина сказала, что спала как сурок – ее пушкой не разбудишь, сон ее решительно не чуток. Емельян Иванович заверил Меркурь_ева, что «ночью потребно спать». А Софья покрутила пальцем у виска.

– Утром я пошел бегать, – сообщил Василий Васильевич. – Весь дом спал. Я вышел через эту дверь, – он кивнул, показывая. – А когда вернулся, запер ее. Ветер был, я подумал: вдруг распахнет? Потом я пошел в вестибюль выпить кофе. В это время прибыл Емельян Иванович.

– Истинная правда, – сказал человечек. – Вы были так любезны, впустили меня и предложили чашку чая!..

– И ту, большую дверь, когда позвонил Емельян Иванович, я отпирал. Она была закрыта.


– Ну и что?! – не выдержала Софья.

– Рано утром все двери были заперты. Получается, что за покойником, когда он ночью ушел на маяк, кто-то закрыл дверь. Вот я и спрашиваю: кто?

– Ах ты, мать честная, – пробормотал Виктор Захарович. – А ведь точно! Получается, кто-то запер!..

– Убийца, – равнодушно уронила Лючия. – Он прокрался следом за молодым человеком, убил его, оттащил к маяку, а потом вернулся сюда и закрыл за собой дверь. Убийца – один из нас.

– Будет вздор молоть, – сурово оборвала ее Нинель Федоровна. – На ночь-то глядя.

Лючия легко поднялась и стремительно пошла к выходу. Мех, переброшенный через локоть, волновался и переливался на ходу.

Не дойдя нескольких шагов до двери, она повернулась и приблизилась к Меркурьеву.

Он, принявшийся было за утку, замер с куском во рту.

Лючия слегка дотронулась до его плеча.

– Вы поможете мне найти убийцу, – утвердительно сказала она. – Или зло понесется дальше и разлетится по всей Земле.

– Ой-е-ей, – передразнила Софья. – Зло понесется! Вы подумайте!

Лючия еще секунду постояла и стремительно вышла.

Меркурьев длинно, как страус, сглотнул.

– Она здесь тоже в первый раз? – спросила Кристина ей вслед. – Как и большинство присутствующих?

– В первый, в первый, – сказал Виктор Захарович. – Эх, как хороша, глаз не оторвать! И решительная!

– По-моему, дура какая-то, – фыркнула Софья. – Убийц она будет изобличать, видали! Выдумала ерунду какую-то!

– А двери и впрямь все были с ночи заперты, – продолжал хозяин.

– И утром заперты, – подхватил гость. – А человек выходил!

– Да за ним его собутыльник закрыл, и все дела, – сказал Стас с досадой. – Чего вы придумали на пустом месте детектив?! И менты считают, что ничего криминального, несчастный случай! Оттуда то и дело кто-нибудь падает! С маяка!

Виктор Захарович словно воспрянул духом:

– А ведь так могло быть! Один ушел, другой за ним запер! А я голову сломал, кто ночью по дому ходил! Выходит, никто и не ходил!

Василий Васильевич сказал, что все это очень легко проверить. Завтра надо спросить запившего друга, и сразу станет ясно.

– Если он до белой горячки не допьется, конечно, – добавил Меркурьев разумно.

На соседнем стуле он сгруппировал тарелку с утиной ногой, помидор, соленый огурец, ломоть хлеба. Вся контрабанда помещалась на льняной салфетке, чтобы можно было связать, как узелок, и донести.

Он не хотел, чтоб еду Антипии отнесла Нинель Федоровна.

Василий Васильевич, пряча узелок за спиной и продвигаясь к двери задом наперед, пожелал всем доброй ночи.

– Бог даст, без происшествий, – сказала Нинель. – Ну, отдыхайте, отдыхайте! Завтрак попозже будет, чтобы все выспались.

Василий Васильевич взбежал по пологой деревянной лестнице, оберегая свой узелок, прислушался – было тихо, никаких подозрительных разговоров, – и постучал в соседнюю с собственной дверь.

– Кто там? – отозвались приглушенно. – Я уже легла.

– Это я, – прошипел Василий Васильевич. – Поесть принес.

Какое-то время ничего не было слышно, потом раздалось шуршание, шаги, и дверь приоткрылась.

В свете торшера Василий Васильевич увидел блестящий глаз.

– Еда, – сказал он и сунул в проем узелок. – Открывай.

Глаз моргнул. Потом дверь медленно распахнулась, и он вошел.

Комната вещуньи была такой же большой, как и его собственная, но какой-то другой. Окна оказались с другой стороны, не так стояла мебель, и обнаружился маленький эркер – точная копия того, в котором они сегодня завтракали с Кристиной. В эркере помещались круглый столик и два стула.

В распахнутой створке окна шумел буковый лес, а моря почти не было слышно.

– Мне кажется, я заболела, – шмыгая носом, призналась духовная дочь Сантаны.

– Разумеется, – согласился Василий Васильевич. – Целый день на ветру в каких-то лохмотьях!..