– Мы подумали? – растерянно повторила Кристина. – Кто это «мы»?

Было пять вечера, но за окном уже стемнело. Поэтому женщины не видели мокрого луга, где, несмотря на постоянную морось на протяжении последней недели, снег до сих пор лежал грязно-белыми пятнами.

Они сидели в гостиной на простых деревянных стульях за обеденным столом, которым Форсманы почти не пользовались, потому что привыкли есть на кухне. Для Кристины, как и для Синдре, дом никогда не стоял первым в списке жизненных приоритетов. Может, потому они никак не могли обзавестись собственным жильем.

Половицы давно было пора отшлифовать, а еще лучше – просто выкрасить в белый цвет. Мебель тоже была взята напрокат, – если раритеты «Икеи» шестидесятых годов вообще можно считать мебелью. На ковре и диване проступали грязные пятна. Но от первоначального отвращения Кристины ко всему этому осталось только легкое ощущение дискомфорта.

Дети все еще шумели за закрытой дверью. Две мамы натягивали на сонных малышей неуклюжие свитера и завязывали шнурки на маленьких ботинках. Кристина всегда считала раннюю весну худшим временем в году. Каждый день – безнадежное ожидание голубого неба.

– Понимаешь, о чем я? – продолжала Ирма, оставив вопрос Кристины без ответа. – Они ведь дети. Разве это они должны решать, что им делать?

Кристина не теряла самообладания. Круг потенциальных друзей в Кнутбю был ограничен, и Ирма подходила ей лучше, чем кто бы то ни было. В глубине души Кристине нравилась пасторская непримиримость этой женщины. Жаль только, что иногда это переходило в откровенное ретроградство, на которое приходилось все чаще закрывать глаза. Но с друзьями так, похоже, всегда. Никто не идеален. Так или иначе, Флудквисты были единственной парой, с которой Кристина и Синдре более-менее тесно общались в Кнутбю.

– Но дети все равно ничего не решают, – попробовала возразить Кристина. – Решения принимаю только я.

– Все равно, эта педагогика, когда они думают, что что-то решают…

– Это не педагогика, – перебила Кристина, – всего лишь здравый смысл. Нам не нужны лишние конфликты, только и всего.

Улыбка Ирмы Флудквист стала натянутой. Она поняла иронию Кристины, но, похоже, не нашла шутку удачной. Когда Ирма улыбалась, на ее щеках появлялись ямочки. Вообще она была симпатичной, с правильными чертами лица и слишком полными губами, которые благоразумно не подчеркивала.

– Мы тут кое о чем побеседовали с родителями…

– С какими родителями?

– Это неважно. В общем, не пойми меня превратно… Мы действительно очень благодарны тебе за помощь…

Помощь? С некоторых пор Кристина только и занималась, что их детьми. Возилась с ними днями напролет, не получая за это ни эре. Это называется помощь?

– Детям проще, когда есть жесткие правила, – продолжала Ирма. – Мы достаточно наслышаны о том, что здесь происходит, и…

– Что же здесь такое происходит? – не выдержала Кристина.

– Ну вот, я вижу, ты уже обиделась.

– Ты очень внимательна, Ирма, – съязвила Кристина, – но я не просто обиделась, я почти в бешенстве.

– Видишь ли, – как ни в чем не бывало продолжала Ирма, – мы ничего не имеем против Ирис, все дети разные…

– Ирис?

– Да… конечно, она ведет себя как молодая дама, – Ирма улыбнулась, – и в этом нет ничего плохого, совсем напротив. Но… дело в том, что она подает пример другим.

– Ты говоришь о моей дочери, Ирма, – предупредила Кристина. – Я могу стерпеть от тебя многое, но сейчас ты должна быть особенно осторожна, предупреждаю.

Ирма так резко подскочила на стуле, как будто собиралась взлететь.

– То, что твоя дочь играет с мальчиками, это полбеды. В конце концов, это твое дело. Но она их подавляет, заставляет идти у нее на поводу. У детей может сложиться неправильное представление о мире, в котором им предстоит жить, тебе не кажется? Крайне вредное представление.

Кристина решила делать вид, что не понимает. Это был единственный способ избежать открытого скандала. Поэтому она с удивлением уставилась на рыжеволосую женщину перед собой.

Ирма выглядела расстроенной.

– Да, представь себе, – сказала она. – Мы здесь до сих пор считаем, что детей нужно приучать к послушанию. Смирение – одна из первых христианских добродетелей. Мы должны уметь обуздывать свое недовольство, зависть и гордыню. И когда ребенку дают понять, что он может делать что хочет… – она осеклась и ждала возражений. Но Кристина смолчала, и тогда Ирма фыркнула: – Делай как знаешь, Кристина. В любом случае, как я уже сказала, мы тебе благодарны. Но дети не должны быть с взрослыми на равных, особенно девочки. Возможно, ты сочтешь эту точку зрения старомодной, но мы считаем именно так.

Кристина сглотнула и улыбнулась.



Синдре вернулся, как обычно, поздно. Кристина до сих пор не знала, как продвигается продажа копировальной техники, об этом они почти не разговаривали. Зато работа в общине, похоже, затягивала Синдре все сильнее. Бесконечные диалоги с Эвой Скуг продолжались не только днями напролет, но и далеко за полночь, по мобильному и электронной почте. Темные круги вокруг глаз Синдре становились все темнее, и Кристина чувствовала, как с каждым днем увеличивается дистанция между ней и мужем. Все чаще Синдре приходил домой такой усталый, что сразу заваливался в постель и засыпал через пару минут.

Кристина уже легла, когда он открыл дверь в спальню и начал раздеваться. Она стала рассказывать, что произошло за день и что говорила ей Ирма, и злоба снова разогнала сон.

– Кого она имела в виду? – спросил Синдре.

– Я могу только догадываться, – ответила Кристина. – Ирма ведь совсем не злая женщина. Я никогда не ожидала от нее ничего плохого. Поэтому я думаю, что ее кто-то надоумил. Все они здесь сговорились, кроме Эвы, конечно. Потому что если бы Эва хотела мне что-то сказать, она сделала бы это сама и не стала бы прятаться за чужую спину.

– Не слишком ли все таинственно? – спросил Синдре, укладываясь в постель в кальсонах и майке.

– Ирис подавляет мальчиков, подумать только, – вздохнула Кристина. – По-моему, это не слишком умно.

– Да, но это вполне может быть правдой.


– Это же Ирис, – улыбнулась Кристина. – На следующий год она пойдет в школу. Разве так плохо быть инициативной? В ее положении это естественно, дочь пастора все-таки…

Они рассмеялись.

– Наверное, это и есть их главный аргумент, – предположил Синдре. – Моя дочь должна подавать пример другим девочкам и лучше их знать свое место.

– Свое место? – переспросила Кристина.

– Место человека на Земле определено Богом, – пояснил Синдре, – и место женщины – рядом с мужчиной. Мы ведь с тобой всегда жили так, ты и я?

– Да, но рядом ведь не значит…

– Я не имею ни малейшего намерения унижать женщину. Но женщина не мужчина, и Ирис должна это понимать. Наверное, мы сами виноваты, что до сих пор не объяснили ей этого.

О чем он говорил? Они редко обсуждали воспитание детей, Синдре никогда не интересовался ее педагогическими методами. Поэтому его точка зрения на этот счет поставила Кристину в тупик.

– Детство быстро кончится, ведь так? – продолжал он. – И Ирис придется учиться смирению. Женщина занимает в обществе вполне определенное и очень важное место. И к нему девочку лучше подготовить заранее, тебе не кажется?

Последняя фраза была не просто его аргументом. Она обозначила непроницаемую границу, которая пролегла между ними в двуспальной кровати.

Кристина спрашивала себя: кто ее муж на самом деле? Как он мог так быстро измениться и чего ожидать от него дальше?





7


Звонок прозвучал как иерихонская труба, и первым делом Синдре пожалел, что не выключил мобильный. Люди в приемной оглянулись на него с раздражением. Синдре нервничал не так сильно, но нажал кнопку, не взглянув на дисплей. Знал бы, что на проводе шеф, ни за что не принял бы вызов.

– Да?

– Хочу всего лишь услышать, что вы уже в пути, – сказал начальник отдела копировальной техники. – Мы приступаем через четверть часа, все уже в сборе.

– Ну… я так много провожу времени за рулем, что… – Синдре осекся под сердитыми взглядами других пациентов и решил быть кратким. – У меня болит спина. Жду в приемной врача, правда. Даже не знаю, когда смогу…

– Но вы уже месяц не были на наших совещаниях, – возмутился шеф. – И плевать я хотел на ваши отговорки. Жду вас через четверть часа, или можете больше здесь не появляться.

– Я в больнице! – почти закричал Синдре.

– Послушайте, Синдре Форсман… – перебил его строгий голос в телефоне, но в это время появилась медсестра и пригласила Синдре в кабинет. Пастору пришлось дать отбой, недослушав возражения шефа.

По короткому коридору, пропахшему спиртом и плесенью, медсестра провела его в маленький кабинет с металлической койкой, столом и постерами с изображениями человеческого тела в разрезе на стенах. Доктор, мужчина средних лет с озабоченным лицом, пригласил Синдре присесть и рассказать о своей проблеме.

У Синдре Форсмана был сколиоз, о чем свидетельствовала больничная карточка на столе доктора. Синдре страдал этим недугом со второго класса гимназии и с тех пор носил под майками и рубашками унизительный корсет, ко всему прочему не особенно помогавший.

– Раньше боль была терпимой, – начал он, – но вождение изо дня в день просторного «Опеля» быстро усугубило ситуацию. – Иногда, проехав без остановки большой участок пути, Синдре так мучился, что не мог самостоятельно выйти из машины.

– И ваш работодатель не хочет расщедриться на более комфортное сиденье, – улыбнулся врач.

– Мой работодатель, – подхватил Синдре, снимая очки и протирая их кончиком воротника, – ждет от меня чуда. Он хочет с моей помощью продать дорогущие копировальные аппараты в дамскую парикмахерскую в Ленсбо и шиномонтажному предприятию в Скебобруке. Думаю, такое было бы не под силу и самому Иисусу Христу.

Доктор рассмеялся и попросил Синдре подробнее описать свои боли. Выслушав, выписал новые таблетки, «Дексофен», и предупредил, что, пока Синдре будет их принимать, он ни в коем случае не должен садиться за руль машины, будь то «Опель» или какая-либо другая. Они пожали друг другу руки. На пути к парковке засигналил мобильный, но голосовое сообщение Синдре прослушал, уже поворачивая ключ зажигания.

Это был шеф компании по продаже копировальной техники, который сообщал об аннулировании контракта с Синдре в конце месяца. Машину, ноутбук, мобильный и ключи от гаража в Книвсте надлежало сдать в установленном порядке в любое время в течение следующей недели.





8


– Это я.

– Кристина? Неужели? Я думала, он забрал у тебя телефон.

Новый рекорд за последние десять секунд. Мама Кристины Юханна была прирожденным провокатором, с возрастом ее шутки становились только злее. Вот и сейчас от раздражения у нее натянулись голосовые связки.

– Кто должен был забрать мой телефон? – не поняла Кристина.

– Твой пастор.

– Ага. А почему ты сама мне не звонила? Может, это твой охранник забрал у тебя мобильный?